Если непонятно, все это — деревни, стога сена, мосты, — столь «весело» сжигаемое русской конницей, являлось имуществом россиян. То есть тех самых граждан России, чьи мужья и сыновья зачастую уже и так защищали свою страну на фронте. Или сложили свои головы за Веру, Царя и Отечество. П. И. Залесский справедливо называет эвакуацию 1915 года «спасением России с помощью разорения ее населения». Так что такую меру борьбы, как уничтожение деревень войсками и партизанами, как то требовал в 1941 году И. В. Сталин, чтобы остановить победоносное продвижение вермахта по территории СССР, было придумано и впервые применено вовсе не в Советском Союзе. Вообще, если провести сравнительный анализ деятельности верховного руководства нашей страны в период обеих мировых войн, то можно увидеть, что большинство действий было придумано еще при царизме. Советская власть лишь довела их до логического жестокого завершения, безжалостно относясь к людям-винтикам тоталитарного механизма, на что царизм просто не решался. Наверное, в силу «антинародного» характера самого режима.
Генерал Залесский описывает один из таких случаев, когда командиры прививали своим войскам привычку к грабежу мирного населения. Так, командир кавалерийского корпуса в одном из поместий (то есть начальник в чине не ниже генерал-лейтенанта) «требовал от помещика и от всего населения, чтобы они или уходили в глубь страны, взяв что могут, или оставались дома, но в таком случае — войска возьмут у них все, что захотят». Поместье удалось отстоять, но пожар, сложенный по приказу комкора, еле-еле потушили усилиями пехотной части. П. И. Залесский справедливо пишет: «начать грабеж легко, а остановить трудно… А сколько деревень было сожжено русскими войсками при отступлении? Сколько жителей разорено и погублено в пути? Могилами их устланы были все дороги. Картины их бедствий неописуемы».[422] Иными словами, именно простые люди оставляемой территории расплачивались за бездарность генералитета, за неподготовленность русской военной машины к войне, за внешнеполитические провалы царизма, второй раз за десять лет втянувшего страну в большую войну с великими державами мира.
Характерно, что относительная «добровольность» эвакуации имущества очень скоро эволюционировала в обязательную меру. По закону от 30 августа 1915 года беженцы — это «лица, оставившие местности, угрожаемые неприятелем или им уже взятые, либо выселенные распоряжением военных или гражданских властей из района военных действий, а также выходцы из враждебных России государств». Военные власти не умели нанести противнику решительное поражение, которое могло бы остановить продвижение австро-германцев на Восток, зато весьма умело воевали со своими людьми.
Озлобление беженцев достигало невероятных размеров. Например, князь Н. П. Урусов, работавший в организациях Красного Креста на Юго-Западном фронте, заметил: «Галичане стали теперь нашими врагами. Перед уходом из Галиции русские войска ее выжгли, затоптали, разграбили, народ с собой угнали, избивали даже их войтов. Галичане озлоблены до крайности. В России они содержатся в невозможных условиях…»[423] То же самое говорилось очевидцами в отношении Польши, Курляндии, Литвы.
Летом войскам приказывалось уводить с собой весь скот, причем подразумевалось, что плата за него будет внесена по освобождении оставляемой территории, то есть после войны. Только теперь данная мера касалась не только вчера еще иностранных подданных (галичан), но и своих собственных на территории Польши. Следовательно, женщины и дети польских, литовских, западнобелорусских и западноукраинских земель оставались без коров, птицы, без каких-либо вообще средств к существованию. И, главное, без кормильцев, отправляемых рыть окопы в ближайшей тыловой зоне.
Понятно, что женщины и дети также двинулись вслед за отцами и мужьями в глубь России. Десяткам тысяч из них не суждено было пережить зиму, и еще десятки тысяч более никогда не увидели свою родину: Великая Русская революция и Гражданская война в России перемешали страну и ее население самым что ни на есть неузнаваемым образом. Исследователь говорит: «Причины столь массового отъезда мирного населения на территорию Российской империи были различны. Во-первых, население стремилось уйти дальше от театра военных действий, спасаясь от обстрелов. Во-вторых, часть населения покидала свои жилища, опасаясь расправ со стороны австрийцев за связи с русскими… В-третьих, огромные массы беженцев двинулись в Россию, так как русское командование стремилось оставить австрийцам пустынную территорию».[424]
Даже после отмены принудительного выселения из Галиции 24 июня 1915 года у остающихся жителей все равно забиралось практически все, кроме продуктов питания на месяц. В итоге изголодавшиеся беженцы нападали на коренное население местности, через которое они проходили, отбирая у них все — продовольствие, вещи, фураж. Разгорались целые бои на дубинах и вилах. Отбирали и войска. А потом и эти жители, только-только отстаивавшие от расхищения свое имущество, вовлекались в эвакуацию и также переходили к мародерству.
Можно, конечно, оправдывать такие вещи военной необходимостью, однако воспоминания многих фронтовиков пестрят указаниями на сжигаемое продовольствие на армейских складах, чтобы оно не досталось противнику. Военные власти предпочитали сжигать казенное имущество, вместо того чтобы раздать его проходящим частям и беженцам, но зато грабить население, раздевая его до нитки. Епископ Евлогий впоследствии вспоминал: «Положение галицийского каравана было ужасно. В пыли, грязи, под дождем и зноем, рожая и умирая в пути, двигался грандиозный табор беженцев, не зная, где и когда он осядет. Надо было кормить скот и самим кормиться. Наши крестьяне, оберегая свое достояние, на свои луга чужой скот не пускали, а кормиться самим в беженских условиях галичанам было тоже трудно».
Что ж: гражданское население в национальных войнах всегда не ставится ни во грош, что надлежит помнить, что называется, «денно и нощно». Вместо того чтобы отказаться от принципа насильственной эвакуации, правительство, не имевшее рычагов воздействия на Ставку, только и сумело, что возложить общую заботу о беженцах на МВД, местные власти, земства. Главная государственная ответственность лежала на комитете великой княжны Татьяны Николаевны — Всероссийское общество попечения о беженцах, основанное в сентябре 1915 года. Помощь оказывалась всем, за исключением «иностранных подданных немецкой и венгерской национальности».
Современный исследователь так оценивает политику русских властей в отношении населения оставляемых территорий: «Массовое насильственное перемещение населения летом 1915 года, а затем и спровоцированное „беженство“ являлись составной частью планов русского командования по эвакуации и разорению оставляемой территории Галиции и Буковины в ходе широкомасштабного отступления…»[425] Те же методы распространились на территории русской Польши, Литвы, Западной Белоруссии.
Только благоразумием и естественной человеческой жалостью местных командиров, саботировавших жестокое узколобие высокопоставленных стратегов, не умевших надлежащим образом воевать с врагом, но зато превосходно каравших своих и чужих гражданских лиц за малейшее непослушание, можно объяснить тот факт, что в тылах отступавших русских армий не вспыхнуло антирусского партизанского движения. Что говорить, если сама императрица Александра Федоровна, не в силах остановить безумие, отдала распоряжение, чтобы двигавшиеся с фронта санитарные поезда императорской фамилии по дороге подбирали беженцев.
Кроме того, с конца июня русские власти не трогали поляков. Но и того, что уже было сделано, стало достаточным для расцвета русофобских настроений, что наиболее отчетливо сказалось в период советско-польской войны 1920 года. Многие же поляки честно выполняли свой воинский долг в рядах Вооруженных сил. Только один пример — доброволец-кавалерист и будущий маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.
