– Здравствуйте, Марк. Как дела?

– Обычно, Нина Александровна.

Хотелось взять у Марка Семенова автограф, зазвать его в гости или расспросить о жизненном пути, как это любят делать читатели при встрече со знаменитыми писателями. Ведь только позавчера Марк легко и изящно решил самую сложную из всех задач, которые специально присылали для него из новосибирского Академгородка, и дело пахло тем, что решенная задача могла стать основой кандидатской диссертации будущего академика Семенова.

– Я сегодня не приду на занятия,– сказал Марк.– Начинаются головные боли… Рано! До первого весеннего месяца еще далеко, а у меня уже по-майскому болит голова.

– Сходите к врачу, Марк.

– А что врачи?… К богу, родителям и математике надо обращаться, Нина Александровна… До свидания!

– До свидания, Марк! Болейте спокойно.

– Спасибо!

Горчичная желтизна понемножку линяла, снег, наоборот, начинал голубеть, солнце было оранжевое, словно мандарин; прохожих было уже много – начался час пик, когда весь поселок спешил на работу; гудели автомобили, тракторы, мотоциклы и прочий моторный сброд, создающий нервное ощущение торопливости, зуда в пальцах и стремление не идти, а бежать. Именно поэтому Нина Александровна еще сильнее прежнего замедлилась, высчитав, что до начала урока оставалось целых двадцать пять минут, сунула руки в карманы, чтобы идти прогулочной походкой и дышать глубоко, спокойно. Однако прежнего покоя не было: хотелось спешить, опаздывать, ежесекундно глядеть на часы и вспоминать забытое, несделанное, незаконченное, и это происходило в поселке Таежном – что же делается в столице!

Нина Александровна неожиданно обнаружила, что идет не в школу, а в контору Сергея Вадимовича. Она решительно поднялась по шести ступенькам, прошагала стремительно по звонкому коридору, пахнущему пылью и солидолом, открыв двери приемной, поздоровалась и сухо потребовала у секретарши Ирины:

– Мне нужен Сергей Вадимович!

– У Сергея Вадимовича заседание, через десять минут он едет на плотбища, но для вас, Нина Александровна…

Сергей Вадимович был вызван в приемную; выбежав из кабинета с изжеванной сигаретой в зубах, он на Нину Александровну поглядел пустыми глазами.

– Что случилось?

– Ничего! – медленно ответила Нина Александровна и улыбнулась, прикрыв рот ладонью.– Представь, я забыла, почему зашла к тебе. Наверное, пожелать счастливой поездки… До свидания!

– Будь здорова! Я все-таки не понимаю…– сказал Сергей Вадимович, но, скрываясь в кабинете, браво крикнул: – Желаю вам больших творческих успехов! – то есть, как всегда, ерничал.

Нина Александровна с хорошим настроением, совсем повеселевшая, выбралась из учрежденческого коридора, забывшись, потопала на крыльце сапогами так, словно не выходила из конторы, а входила в нее, когда полагается стряхивать с сапог снег. Заметив свою ошибку, она вслух засмеялась и уже быстро, устремленно и бездумно пошла в школу, где ей предстояло дать отличный, запоминающийся урок, сулящий сделать ее после всех неприятностей привычно счастливой.

Она уже была на полпути к школе, когда из узкого переулка, без палки, с гордо закинутой головой, вышагал экс-механик сплавной конторы Анатолий Григорьевич Булгаков, выбрасывающий вперед ноги таким образом, каким, наверное, разгуливали щеголи прошлого века по улицам Петербурга. Да, да и еще раз да! Булгаков походил на ледокол, который раздавливает стальным форштевнем толстый лед, но что это с ним произошло в ту самую секунду, когда экс-механик заметил энергично шагающую Нину Александровну? Что с ним случилось, если, вместо того чтобы еще больше выпятить грудь, Булгаков вдруг ссутулился и стремглав юркнул в тот же узкий переулок, из которого вышагал павлином?

От удивления Нина Александровна остановилась… Что на самом деле произошло с Булгаковым? Уж не сдался ли он на милость победителя? А?! Ась? Как все это было интересно!

Сергей Вадимович с плотбищ приехал поздней ночью; «газик» за окном зарычал по-звериному, свет фар метнулся по комнате, обрисовав узор на занавесках, и Нина Александровна, накинув на халат шубу, пошла встречать мужа. В синей и холодной темноте он сбивал снег с валенок, уши зимней шапки болтались, на Сергее Вадимовиче было полупальтишко, и в этом наряде он казался низкорослым.

– Уйди, уйди, простудишься! – бодро закричал Сергей Вадимович, но голос у него от усталости был тонким и хриплым.– Уходи, хозяйка, пока не огрел по шее веником!

Было ясно, что Сергей Вадимович за несколько дней изъездил на «газике» добрую тысячу километров, переговорил с сотнями людей, отсидел на десятке совещаний и собраний, ел всякую столовскую дрянь, курил беспрерывно и постоянно нервничал из-за плана, недисциплинированности, ошибок местных руководителей. Между тем, войдя в собственный дом и раздевшись до майки, он состроил потешное лицо и, зная, что Борька с Вероникой спят мертво, таежным голосом закричал:

– Здорово, Нинка! А ну рассказывай, как жила, как берегла мужнину честь, как спала и с кем гуляла?

– Здорово, Сережа! – ответила она, смеясь и поеживаясь от холода, которым несло даже от полуголого мужа.– Давай-ка, товарищ из глубинки, подожди, пока я нагрею воду. А сейчас долой эту грязную майку и – боюсь представить какие – кальсоны!

– О невыразимых ни слова! – опять закричал он.– Мне известно, что ты не перевариваешь мужчин в невыразимых, но попробуй-ка, гражданочка, поездить по плотбищам в белых трусах польского производства…

От всего этого: рычанья отъезжающего «газика», опять полоснувшего светом фар по окнам, белых, оскаленных от радости зубов Сергея Вадимовича, мороза, исходящего от него, таежных криков, крепкого тела под грязноватой майкой, валенок, пахнущих хвоей и бензином,– в доме сделалось шумно, парадно и так тесно, словно в комнату ввалилась бригада грузчиков, волоча на лямках рояль.

– Мыться, кормиться и спать! – рычал Сергей Вадимович, натужно снимая валенки, под которыми была намотана чертова уйма байковых портянок да надеты шерстяные носки, натянутые к тому же на вигоневые, чтобы не намозолить пальцы.– Про конторские звонки мне все уже известно по рации, так что отвечай, хозяйка, кто и откуда звонил на дом героическому механику Таежнинской сплавной конторы. Это во-первых! А во-вторых, соопчи беззаветному труженику, какие письма получены, какие журналы пришедши… Черт возьми эти валенки – словно примерзли. Кстати, поступил ли очередной номер журнала «Вокруг света»?

Нина Александровна задумалась, вспоминая.

– Никаких чрезвычайных звонков не было,– наконец ответила она.– Получено два письма: одно от Прончатова, второе от твоих родителей… Журнал «Вокруг света» поступил и лежит на ночной тумбочке. Вот, кажется, и все…

– Ура-ура-ура! – обрадовался Сергей Вадимович.– На сон грядущий мне изволишь вслух почитать с конца любезный моей душеньке журнал «Вокруг света»! Жизнь прекрасна и удивительна… А как Борька?

– Здоров и шалит.

– Еще один раз «ура»…

Она стояла и внимательно наблюдала за тем, как Сергей Вадимович, натуживаясь до красноты и тяжело дыша, пытался снять второй валенок, а ей, деревенской жительнице, и в детстве и в зрелые годы десятки раз доводилось наблюдать за тем, как женщины, опустившись перед мужем на колени, помогали ему, усталому от дневных трудов кормильцу, снять тугие сапоги или валенки. И если признаться начистоту, то Нине Александровне сейчас хотелось сделать то же самое: опуститься перед Сергеем Вадимовичем, по которому она соскучилась, на колени, произнося ласковые слова, снять с него валенки и засаленные стеганые брюки, а потом посадить Сергея Вадимовича в ванну и вымыть его наконец-то собственными руками с ног до головы, как когда-то Борьку. Вот какие желания ощущала Нина Александровна Савицкая, но вместо этого она насмешливо сказала:

– Мне, оказывается, не придется греть воду… Слышишь, что творится на кухне?

– Сейчас послушаю… вот только стяну этот проклятый валенок… Ага, поддается, холера, пошел, язви его в корень… Уф, как хорошо держать босые ноги на теплом полу!… Так что же делается в кухне? А! Содом и гоморра…