Я поднялась с кровати и, переждав приступ головокружения, оделась и сунула ноги в туфли. Несмотря на слабость, я решила во что бы то ни стало разыскать графа. Мне казалось, что причина гнева, который он обрушил на мою голову, кроется в невыносимом чувстве вины. Я хотела утешить его, напомнить, что сама приняла роковое решение. Граф не пытался держать меня в неведении, напротив, открыл мне все темные обстоятельства моего прошлого, не утаив даже, что является убийцей моего отца. Тем не менее я уступила обуревавшему меня страстному желанию отведать его крови. Я сама избрала свою судьбу, и, какая бы участь меня ни ожидала, мне некого винить, кроме себя.

Непредсказуемый ветер изменил направление, и море, столь безмятежное с утра, снова разволновалось. Когда я шла по палубе, меня шатало из стороны в сторону, так что я то и дело хваталась за перила. Решив прибегнуть к помощи внутреннего зрения, я закрыла глаза и попыталась определить, где находится граф. Душевное смятение, несравненно более сильное, чем стихийное буйство волн, захлестнуло меня, и я поняла, что источник этого смятения — мой возлюбленный. Позволив интуиции направлять мой путь, я поднялась по лестнице, ведущей на крытую прогулочную палубу, и, выглянув в окно, увидела его. Он стоял под дождем и смотрел на штормящее море. Пароход отчаянно качало, но он стоял неколебимо, как каменное изваяние.

Позабыв о собственном нездоровье, я выскочила под проливной дождь и устремилась к нему. Он ощутил мое приближение и обернулся. По щекам его стекали дождевые струи, но они не помешали мне разглядеть застывшую на его лице гримасу жгучего страдания. Судно, качнувшись под натиском очередной волны, заставило меня потерять равновесие и упасть к нему на руки. Я припала к его груди, замирая при мысли, что могу навсегда утратить его любовь.

— Мы знали, что идем на риск, — крикнула я, борясь с шумом волн. — Поверь мне, я не буду жалеть, если умру этой ночью. Дни нашей любви стоят целой жизни.

Он схватил меня за плечи и отстранил от себя. Грубая его хватка не имела ничего общего с прежними объятиями, а взгляд полыхал неприкрытой яростью. Уж не собирается ли он бросить меня за борт, с ужасом подумала я. Быть может, я, сама того не желая, разочаровала его так глубоко, что он более не в силах выносить мое присутствие.

— Уходи отсюда, иначе повредишь себе, — бросил он.

Я с облегчением поняла, что убивать меня он не собирается. Тем не менее каждой клеточкой своего тела я ощущала, что стала причиной его гнева.

— Я уйду только вместе с тобой, — заявила я. — Мы больше никогда не расстанемся.

— Мина, не надо строить из себя идиотку. Ты не отравилась моей кровью, и твоей жизни ничего не угрожает. Ты беременна.

Я не поверила бы своим ушам, не произнеси он последнее слово с особой брезгливой отчетливостью. Прежде чем я успела хоть как-то отреагировать, он добавил:

— Это мальчик. Насколько я могу судить, здоровое и крепкое человеческое дитя. Сын Джонатана Харкера.

Дождь хлестал по нашим лицам, волны швыряли судно то вверх, то вниз, словно ореховую скорлупку, но граф ничего не замечал. Рука его сжимала мое запястье подобно железным тискам. Я не знала, что сказать, и стояла, понурив голову, ощущая, как дождь барабанит по моей склоненной макушке. Исполинская волна, налетев на палубу, обдала нас фонтаном брызг. Внутри у меня все испуганно сжалось. Бросать меня за борт граф не стал, но может, мы будем стоять здесь до тех пор, пока нас обоих волной не смоет за борт, и морская пучина поглотит меня вместе со злополучным ребенком. Ощутив мой страх, граф, увлекая меня за собой, устремился на крытую палубу.

— Я боялась, ты хочешь меня убить, — дрожащим голосом призналась я, оказавшись наконец в защищенном от дождя и ветра месте.

— Я думал об этом, — просто ответил граф. — И решил, что подобный поступок лишен смысла. Я покидаю тебя, Мина. Пароход и команда остаются в твоем полном распоряжении.

— Прошу, не покидай меня, — взмолилась я. — Без тебя мне не жить.

— Черт бы побрал тебя и твою утробу.

Он произнес это с такой ледяной ненавистью, что мое и без того продрогшее тело сковало холодом. Я пыталась проникнуть в его сознание, понять, какие чувства владеют им сейчас, но он словно выставил перед собой невидимый щит. В следующее мгновение он исчез, буквально растворившись в воздухе. Щемящее одиночество пронзило меня насквозь.

Я со всех ног побежала в каюту и, оказавшись там, поспешно сорвала с себя насквозь промокшее платье. Несмотря на то, что, узнав о своей беременности, я пережила настоящий шок, многократно усугубленный яростью графа, я понимала, что теперь должна особенно заботиться о собственном здоровье. Для того чтобы как можно скорее согреться, я улеглась в постель и укрылась двумя одеялами. Руки мои инстинктивно поглаживали живот, словно хотели защитить крошечное уязвимое существо, обитающее там, и ощутить его слабые движения. Хотя известие о моей беременности привело графа в бешенство, я понимала, что ни мне, ни ребенку он не причинит вреда. Быть может, успокоившись и все обдумав, он поймет, что погорячился, решившись на разрыв со мной. Я всей душой надеялась на восстановление наших отношений, но с другой стороны, даже если граф захочет вернуться ко мне, имеет ли он моральное — да и законное — право разлучить Джонатана с его сыном. Совсем недавно я ощущала, что принадлежу своему возлюбленному и душой и телом. У меня не было сомнений в том, что наш удел — навечно оставаться вместе. Но теперь, когда я вынашиваю ребенка от другого мужчины, гармония, царившая между мной и графом, не может не нарушиться.

Душа моя разрывалась от противоречивых чувств. Какая-то часть моего существа ликовала при мысли, что во мне зарождается чудо новой жизни. Но мое сердце сжималось от тоски, стоило мне вспомнить, что это чудо разрушило дивный мир, исполненный любви и желания. Целый рой вопросов, на которые я не могла ответить, теснился у меня в голове. Что, если кровь моего возлюбленного повредила ребенку? По словам графа, это человеческое дитя. Но означает ли это, что ребенок смертен? Граф не раз говорил, что энергия, исходящая от бессмертных, бывает губительна для их возлюбленных. Мог ли плод, принадлежащий к слабой человеческой породе, выдержать столь мощный поток энергии?

А что, если Джонатан, узнав о ребенке, попытается забрать его у меня? С помощью докторов он без труда сумеет доказать в суде, что я сумасшедшая, сбежавшая из клиники для душевнобольных, и, следовательно, ребенка нельзя оставлять на моем попечении. Если события примут подобный оборот, мне остается уповать лишь на помощь графа — которой он, возможно, меня лишит — и на собственную сверхъестественную силу, которой я пока не ощущаю.

Все эти вопросы приводили меня в полное смятение. Хрустальная мечта о материнстве, которую я так долго лелеяла, разбивалась вдребезги под гнетом безрадостных соображений. Со сладким замиранием сердца я представляла себе будущего сына и тут же горько сожалела об утраченной любви, которая могла длиться вечно. Предположим, граф будет тверд в своем намерении расстаться со мной навсегда. Сумею ли я выжить без всякой помощи и поддержки, с ребенком на руках? Каким образом я буду зарабатывать на жизнь? Кейт часто повторяла, что я прирожденный журналист. Но ни один издатель не примет на работу беременную женщину. Возможно, мне стоит встретиться с мисс Хэдли и попросить ее вновь принять меня на должность учительницы. Но добрая старушка, разумеется, пожелает узнать, почему я, замужняя женщина, оказалась одна в таком положении. А я вряд ли смогу предложить ей хоть сколько-нибудь вразумительные объяснения. К тому же состоятельные родители отдают своих дочерей в школу мисс Хэдли, ибо свято верят — здесь девочки получат все знания, необходимые для успеха на брачном рынке и безоблачной семейной жизни. Одинокую беременную женщину никак нельзя счесть достойным примером для будущих счастливых жен. Так что, хотя я была любимицей мисс Хэдли, она вряд ли ответит на мою просьбу согласием. Надо исходить из того, что найти себе работу я не смогу. У меня останется один-единственный источник дохода — небольшая рента, которую я получаю с тех пор, как мне исполнилось семь лет. Однако недавно выяснилось, что наследство покойного прадедушки — миф, и все эти годы ренту мне выплачивал граф. Не исключено, теперь он решит прекратить выплаты. Тогда я останусь без средств к существованию. Увы, в пансионе благородных девиц я не получила навыков и умений, при помощи которых можно заработать на жизнь себе и ребенку.