- Ты провел сегодня приятную ночь, я вижу, - заметил Мориньер, едва Жак Обрэ предстал перед ним.

   Мориньер держал в руках документы, которые готовился передать Обрэ. В последний раз перечитывал. Проверял.

   - Да, монсеньор, - смутился Жак.

   - В Марэ?

   - Да, монсеньор.

   - Надеюсь, ты не забыл поберечь эту дурочку Лу от возможных сложностей? - скользнул взглядом по залившемуся краской Обрэ.

   - Но, мессир... Откуда вы знаете?..

   Мориньер улыбнулся:

   - Ну, кто, кроме нее, в моем доме мог бы теперь привлечь твое внимание? Не старая же Агнес?

   Сложил документы в стопку. Посмотрел на Обрэ:

   - Как дела в Грасьен?

   - Девочка, монсеньор.

   - Все прошло благополучно?

   - Более или менее.

   - Были сложности?

   - Я не очень-то разбираюсь в этом, монсеньор, - пожал плечами Обрэ. - Жиббо поначалу была обеспокоена. Если я правильно понял, у графини начались проблемы со здоровьем. И Жиббо вызвала роды, дав ей выпить какой-то отвар...

   Мориньер отвернулся, снова взял в руки документы:

   - Жиббо хорошо знает свое дело, - сказал.

   - Графиня провела в постели несколько дней. Я отправился сюда, едва она стала подниматься.

   - Хорошо. Спасибо, Жак.

   Сложности были.

   Увидев Клементину, взглянув на ее лицо, коснувшись ее опухших пальцев, ощупав ее живот, Жиббо тут направилась на кухню. Приказала поставить на огонь огромный чан с водой. Сама взялась колдовать с травами. Повесила над огнем небольшой котел, вскипятила воду, насыпала туда смесь трав. Что-то долго шептала, помешивая.

   Потом сняла отвар с огня, поставила остужать.

   Тереза, спустившаяся в кухню вслед за Жиббо, возмущенно закудахтала, обнаружив колдунью у очага:

   - Что это делает тут эта старуха? Я была сейчас у госпожи. Она хорошо себя чувствует. И схватки еще не начались. Так зачем волноваться раньше времени?

   Жиббо обернулась, рявкнула:

   - Замолчи, глупая гусыня! Если ты не готова помогать мне молча, то и приближаться к комнате своей госпожи не смей!

   В помещении кухни повисла тишина. Работавшие на кухне слуги замерли. Они никогда не видели Жиббо в такой ярости.

   Жиббо взяла в руки котелок. Проходя мимо Терезы, проговорила жестко:

   - Пошли. Улыбайся и делай все, что я скажу. Но чтобы никаких комментариев, поняла? Можешь только улыбаться и ободрять. Испугаешь госпожу - быть беде.

   Аннет осмелилась спросить:

   - Что, Жиббо? Что-то не так?

   - Роды будут трудными. Организм госпожи перестал справляться с ношей. Мало того... Если мне не удастся ребенка повернуть в чреве матери, выходить он будет ножками...

   Помолчав, добавила:

   - Если девочка не родится скоро, она погубит мать и погибнет сама.

   - Но госпожа так молода! - воскликнула Аннет.

   Жиббо взглянула на женщину. Промолчала.

   *

   Клементина чувствовала, что в этот раз все не так, как с Вик. По-другому.

   У нее кружилась голова, и как будто уплывало сознание. Жиббо улыбнулась, заметив ее испуганный взгляд.

   - Выпей, крошка. Я старалась, чтобы он был вкусным.

   - Жиббо, мне кажется... как будто я и без твоего отвара пьяна.

   - Мы сейчас все поправим. Пей.

   Она проследила за тем, чтобы Клементина опустошила кружку. Та пила медленно, маленькими глотками, пытаясь справиться с тошнотой.

   Отдав кружку, опустилась на постель. По всему телу выступила испарина.

   - Что-то не так, да? Жиббо?

   - Все в порядке, милая. Просто девочке твоей пришла пора рождаться. Что тебя пугает? Это ведь не первые твои роды...

   - Тогда все было по-иному.

   Клементина вспомнила, в каких условиях рожала свою первую дочь.

   Улыбнулась.

   - Вик родилась в поле, в снегу, под взглядами пленившего меня индейца. Я не знала, что нас ждет. И то я не чувствовала в себе такой слабости.

   - Эта девочка пока не так сильна, как первая твоя дочь. Но мы сейчас дадим ей сил. Она родится, выправится. И будет радовать тебя всю жизнь. Отдыхай теперь. Скоро начнутся схватки.

   *

   Когда Мориньер сообщил Филиппу о том, что отправил двух его воинов из замка Грасьен прочь, он ждал вопросов. Полагал, что придется объясняться. Придумал великолепную легенду.

   Услышав безразличное: "А, хорошо..." - вскинул брови. Промолчал. Подумал: "Однако..."

   Впрочем, равнодушие Филиппа его устраивало. Оно многое упрощало.

   Мориньер скользнул взглядом по приближающейся к ним молоденькой девушке. Отметил нечаянное движение навстречу ей Филиппа. Откланялся.

   Что ж... Двор приходил в себя. "Короля отпустило..." - шептались радостно придворные, уставшие от траура. Скоро им снова будет дозволено веселиться. Когда скорби нет в сердце, демонстрировать ее долго - сложно.

   Мориньер предвидел перемены. И не только в жизни двора, но и в личной жизни Людовика. Король, утомленный долгой печалью, одновременно с нею должен был устать и от своей прежней пассии - Лавальер. С ней было легко скорбеть. Но Людовик, - Мориньер знал своего короля лучше многих, - не умел продолжительно предаваться унынию. И теперь, когда совесть короля не без его, Мориньера, помощи, успокоилась, вечная меланхолия, в которой пребывала фаворитка, стала раздражать Людовика. С каждым днем все больше.

   На смену Луизе, - не надо быть провидцем, чтобы догадаться, - должна была прийти женщина совсем иного склада: живая, остроумная, умеющая развеселить короля.

   *

   Мориньер чувствовал непреодолимую потребность поскорее убраться из дворца. Такое с ним иногда случалось - когда все, каждое слово, каждый жест окружающих его бездельников начинали раздражать до такой степени, что он, вынужденный из вежливости реагировать на их реплики, едва удерживался от резкости. Мориньер не мог себе позволить потерять выдержку.

   И сегодня, почувствовав, что раздражение переполняет его, решил, что нет лучшего способа избавиться от нестерпимого беспокойства, как отправиться в Париж. Совместить удовольствие с делом. Узнать, о чем говорят теперь на улицах французской столицы, чем дышат, о чем сплетничают, чего ожидают покинутые королем горожане.

   Распрощавшись с Филиппом, Мориньер решительно направился к выходу. Однако сделать это незамеченным ему не удалось.

   Сначала его остановил Пьюигильен де Лозен - лишенный, на его, Мориньера, взгляд, приятности молодой человек. Завистливый и тщеславный, он вечно был недоволен жизнью и всегда желал большего. Его, правда, нельзя было упрекнуть в невоспитанности и отсутствии манер. Но он бывал жесток более чем это считалось дозволенным. Мориньер, который никак не мог бы числить себя человеком мягким, был немало шокирован, обнаружив однажды принцессу Монако, сестру графа де Гиша, с перевязанной рукой. Принцесса, отвечая на сочувственные вопросы, лепетала что-то невнятное. Улыбалась сквозь слезы. Говорила, что сама виновата - она была так неуклюжа. Но Мориньеру не составило труда выяснить, что именно герцог де Лозен являлся причиной слез принцессы. Влюбленный он ревновал. Не без причины. Ревнуя, проявил себя мстительным. Однажды, явившись в Сен-Клу, где в это время находился двор Генриетты Английской, - или, как ее называли, Мадам, - он нашел свою неверную любовь расположившейся вместе с другими придворными дамами на каменном полу в одном из залов дворца.

   Стояла жара. И дамы, весьма утомленные ею, искали прохлады на каменных плитах. Принятый Мадам весьма приветливо, он взялся заигрывать с девушками. Улыбался, любезничал, соблазнял. Развлекая их анекдотами, повернулся, да так ловко, что наступил каблуком на ладонь принцессы Монако. Сделал вид, что не заметил этого. Крутанулся на месте, перенеся весь свой вес на оказавшуюся под его каблуком ладонь принцессы, и, откланявшись, вышел. Принцесса нашла в себе силы не вскрикнуть, но потом долго вынуждена была носить распухшую руку на перевязи.