Тереза поначалу пыталась протестовать. Но Жиббо было достаточно один раз зыркнуть на нее колюче. Та отступилась. Уселась снова у ног госпожи. Взяла в руки молитвенник. Зашептала.

   Противостояла, как могла.

   Жиббо не обращала на Терезу никакого внимания.

   Интересовалась только здоровьем своей "дочери". Прислушивалась к хриплому, тяжелому дыханию молодой женщины, хмурила седые кустистые брови.

   - Эх, детка, детка. Хватит болеть. Пора выздоравливать. Вся твоя болезнь от нелюбви, а теперь пора приходить в себя. Скоро тебе будет, кого любить.

   Слуги слушали бессмысленную болтовню старухи, недоуменно переглядывались и перешептывались. О чем бормочет эта странная женщина? О какой "нелюбви" говорит?

   Когда горячка спала, Клементина очнулась слабой и беспомощной. Яркий болезненный румянец сменился прозрачной бледностью. Кашель, изнуряющий ее все это долгое время, постепенно сошел на нет. Остались бесконечные спазмы. Они сжимали желудок Клементины каждое утро, при каждом приеме пищи. Она устала от них. Отказывалась есть. Легче ей не становилось.

   Когда Жиббо увидела, что основная опасность миновала, она сократила пребывание в замке до двух коротких раз в день. Приносила из леса ягоды, подолгу вглядывалась в бледное, апатичное лицо молодой женщины.

   Однажды, когда Клементина уже чувствовала себя достаточно сносно, если не считать ужасной слабости, которая по-прежнему не позволяла ей отходить далеко от постели, Жиббо пришла к ней возбужденная и решительная.

   - Все, детка, довольно лежать. Идем со мной.

   Клементина послушно поднялась. Приказала принести ей платье для прогулки. С трудом одевшись, почувствовала, что уже изнемогает от усталости.

   - Я не могу, Жиббо, - жалобно взглянула на старуху. - Я не могу.

   - Идем, - та была неумолима. - Ты рискуешь проспать все самое важное.

   Клементина с трудом спустилась по ступеням, показавшимся вдруг ей такими высокими. Опираясь на руку де Бриссака, вышла во двор.

   Он проводил их в беседку, расположенную в глубине заросшего сада. Усадил на скамью, укрыл колени Клементины прихваченным из дома меховым одеялом.

   - Я приду за вами через полчаса-час, - сказал.

   Клементина кивнула. Закрыла глаза. Вслушалась, вдохнула воздуха. Заплакала тихо:

   - Как давно я не слышала, как поют птицы!

   Старуха смотрела на нее. Молчала. Ждала, пока Клементина успокоится.

   Та, в самом деле, затихла очень быстро. Сидела, сжав тонкими пальцами край одеяла, смотрела перед собой, по сторонам.

   Запрокинула голову, поглядела вверх. Там, через запыленные, тронутые медью, листья, проглядывало ярко-синее небо.

   - Осень скоро, - произнесла тихо.

   - Скоро, - эхом откликнулась старуха.

   Где-то в кустах засвистела, залилась трелью птица. Вдруг вспорхнула, слетела к самым ногам Клементины.

   Клементина замерла. Смотрела на птичку, не шевелясь. Любовалась великолепным сочетанием ярко-желтого с бархатно-черным. Птица то и дело всплескивала черными крыльями, раскрывала хвост, будто собиралась взлететь. Потом передумывала. Принималась крутить желтой головой, делала вид, будто выискивает корм на земле. Всем своим видом выражала безразличие к неподвижным человеческим фигурам в беседке.

   Потом сделала несколько неуклюжих подскоков, стремительно взлетев, блеснула на солнце золотым оперением и скрылась в густой еще листве высокого кустарника. Через некоторое время, в течение которого Клементина пребывала в состоянии романтического анабиоза, из листвы вновь раздались чарующие звуки, приведшие молодую женщину в восторг.

   - Жиббо, как прелестно она поет! - ее глаза радостно заблестели.

   Старуха усмехнулась.

   - Если бы ты слышала, какие отвратительные звуки в иное время может издавать эта крошка, ты удивилась бы еще больше и не стала бы меня благодарить за полученное удовольствие. Впрочем, я привела тебя сюда не затем, чтобы говорить о птицах. Скажи-ка мне, детка, как ты себя чувствуешь? - Жиббо пристально посмотрела на Клементину.

   - Ты ведь знаешь... - начала.

   Поймав внимательный взгляд Жиббо, занервничала.

   - Что ты имеешь в виду?

   Старуха помолчала некоторое время.

   - Ты, оказывается, глупа, как гусыня. Или это болезнь убила в тебе наблюдательность, которой я всегда так гордилась?

   - Перестань говорить загадками! - рассердилась Клементина.

   - Успокойся, - Жиббо миролюбиво махнула рукой, - раз ты не видишь сама, я тебе скажу, потому что тебе пора начинать думать не только о себе.

   - О ком еще я должна думать? Что ты мелешь?

   - Судя по любезности тона, ты и сама начала догадываться, - съязвила старуха.

   Клементина лишь покачала головой.

   Жиббо развела руками:

   - Люди - самое неудачное творение Господа. Каждое животное, едва наступает время, без подсказок знает, что делать. Для этого ему дан инстинкт. Человек же глуп и самоуверен. И всегда самое важное в своей жизни он упускает из вида.

   Она помолчала еще немного, поцокала языком, недовольно покачала головой. Израсходовав все известные ей формы проявления неодобрения, наконец, произнесла:

   - Ты беременна, детка. В тебе уже почти три месяца живет дитя.

   Клементина открыла рот, чтобы возразить, машинально положила руку на еще плоский живот.

   - Что ты говоришь?

   - А разве я ошибаюсь? - старуха улыбнулась. - Я вижу его. И не понимаю, как этого не чувствуешь ты?

   Клементина застыла, осознавая услышанное. Наконец, выдавила:

   - Что мне делать, Жиббо?

   - Не думала я, что ты задашь мне этот вопрос.

   - Много месяцев я ждала, когда Господь даст нам с мужем ребенка. Я надеялась, что, когда он родится, наши отношения станут другими. Я просила у Бога дитя, надеясь, что тот сделает нас ближе. Но ничего не получалось. Ты слышишь?

   Жиббо молчала.

   - Я помню, - горестно продолжила Клементина. - Ты говорила, что Филипп напрасно ждет... но... как? как я смогу показать чужое дитя мужу?

   - Ты хочешь просить меня избавить тебя от ребенка?

   Клементина вздрогнула. Покачала головой:

   - Нет.

   - Вот и хорошо. Девочка, что родится у тебя, изменит твою жизнь. Она - твоя надежда, твоя судьба, гарантия твоей новой жизни.

   - Девочка? Ты сказала "девочка"? Откуда ты знаешь?

   - А откуда ты знаешь, что скоро наступит осень? Что пойдут дожди? А за осенью - придет зима?

   - Хорошо. Пусть так. Но как мне защитить ребенка? Как спасти его от гнева Филиппа?

   - Отец твой так сильно любил тебя. Он дал тебе ангела-хранителя, детка. Странно, что ты не чувствуешь его присутствия.

   Помолчала, потом продолжила:

   - В случае опасности я буду рядом. Но выбирать свой путь тебе придется самой.

   Глава 22. Дени

   Мориньер сидел в кресле у огня, держал на коленях книгу. Не читал, впрочем. Отдыхал. Думал. Завтра предстоял непростой день. Завтра их, его и маленького Дени, ждал король.

   Когда его величество спросил его пару недель назад, что за золотоволосый ангелочек живет в его доме, Мориньер улыбнулся незаметно: он ждал этого вопроса уже несколько дней.

   Вспоминал округлившиеся глаза маркизы де Монтеспан, когда, проезжая мимо его дома в карете своего братца, герцога де Вивонна, та увидела, как Дени, ухватившись обеими руками за его, Мориньера, руку, совершал обезьяний прыжок через лужу.

   Они с Дени возвращались от шевалье де Боне. Только вышли из кареты.

   Дени, возбужденный донельзя, всю дорогу не закрывал рта - хвалился, давал обещания, мечтал.

   Продолжал говорить и на улице - те несколько шагов от кареты до ступеней, до самой входной двери. Вцепился в руку Мориньера, забывал глядеть под ноги, пытался поймать взгляд Мориньера. От каждого "да" становился все более счастливым.