Клементина ни разу за весь вечер не уклонилась от беседы. Она добросовестно вытягивала то и дело ускользающую нить разговора. Наблюдала, как распалялись все более и более Ларош и Бриссак, как с трудом сдерживались они при виде резвящегося Одижо. Оба ее защитника плохо понимали, зачем она позволила Одижо быть хозяином вечера, зачем предоставила ему возможность столько времени вести этот неприличный разговор, а, главное, зачем заставила их во всем этом участвовать. Она читала это по их лицам. И понимала их возмущение.

   Но ничего не делала, чтобы это прервать. Держала обещание.

   Наконец, наступил момент, когда уже изрядно набравшийся де Ларош не выдержал, вскинулся, с трудом подбирая слова:

   - Послушайте, господин... - он запнулся, наткнувшись на предостерегающий взгляд графини де Грасьен, - господин Флобер... вы... утомили нас всех...

   Одижо, к этому моменту тоже пребывавший не в лучшей своей форме, гневно сверкнул глазами. Стукнул кулаком по столу. Вскочил.

   Он чувствовал, что способен растерзать всякого, кто попадется ему на пути. И думал: если этим человеком окажется шевалье де Ларош - прекрасно! он будет только счастлив.

   - Остыньте, господа! Прекратите! - Клементина поднялась почти одновременно с Одижо.

   Хотела быть спокойной и уверенной. Но почувствовала, как от выпитого закружилась голова. И хотя она понимала все по-прежнему ясно, ноги были словно тряпичные. От досады она закусила губу, и слезы чуть не брызнули из глаз.

   Первым это заметил де Бриссак. Вскочил со своего места, бросился к ней. Но она остановила его повелительным жестом.

   - Что ж, господа. Ужин был великолепен. Я благодарю вас за составленную компанию. Мне очень жаль, что капитан так и не явился. Нам всем было бы еще веселее...

   Она продолжала смотреть на Одижо, который, едва она заговорила, помрачнел, погас, сполз по спинке стула и теперь с заметным трудом внимал ее словам, тяжелыми отрезвляющими каплями падающими в наступившей тишине.

   - А теперь, - продолжила холодно, - я хотела бы сообщить, что завтра вы, господин Флобер, отправляетесь в путь. Утром я передам вам письмо и сообщу адрес, по которому его следует доставить.

   Затем она с благодарностью оперлась на руку господина де Бриссака.

   - Да, браток, - пьяная физиономия драгуна качнулась у самого лица Одижо, - суровая у тебя госпожа. Оччччень суровая! Но красивая... чччерт!

   Он пошатнулся в последний раз и, свалившись под стол, сочувственно захрапел.

   Отец Жозеф, который в течение всего ужина так и не притронулся к вину, поднялся. Проходя мимо сидевшего за опустевшим столом Одижо, приостановился на мгновение:

   - Да, гм... Господин... Флобер. Ложитесь-ка теперь спать, а завтра пораньше уезжайте отсюда. И да хранит вас Господь!

   Неровной старческой походкой направился вслед за Перье к выходу.

   Поднявшись в комнату, где Тереза уже зажгла свечи и приготовила ей постель, Клементина прислонилась лбом к холодной стене и зарыдала. Зарыдала от усталости и одиночества, а еще от этого изматывающего ощущения зыбкости всего, что ее окружало.

   Почувствовав прикосновение, не испугалась. Обернулась. Горячие мужские руки обхватили ее плечи, скользнули ниже, задержались на бедрах.

   Одижо опустился на колени, прижался лбом к ее ногам.

   - Прости, - услышала глухой голос. - Прости меня. Я идиот. Но ты должна мне верить: все, что я делал в эти последние дни, я делал для тебя.

   Тереза, появившаяся из глубин гардеробной, едва не закричала, увидев прижавшуюся к стене госпожу, к ногам которой приник мужчина. Она не сразу сумела опознать в нем красавца-гостя. Замерла на пороге, довольно долго приходила в себя, силясь определить, что она должна теперь делать. Теребила край пеньюара, принесенный ею для своей госпожи.

   Прочтя по губам Клементины неслышное: "Положи на кровать", - встрепенулась, обрадовалась даже. "Слава Богу!" - подумала. Оставила на краю постели кружевной пеньюар. Выскочила за дверь, довольно улыбаясь.

   "Слава Богу! Хоть сегодня... хоть разочек госпожа будет счастлива! А то что ж это такое! такая молодая, такая красивая! И такая одинокая!"

   Не удержалась, отправилась сразу на кухню - делиться радостью.

   Клементина же понимала в этот момент только одно: то, что говорил ей теперь этот человек, не должен был слышать больше никто. И видеть его таким: смущенным и усталым - тоже.

   И только потом, когда он поднялся, все так же держа ее в своих объятиях, коснулся губами волос, лба, глаз, она поняла, что не может, не в состоянии оттолкнуть его.

   Подумала: "Почему бы нет?"

   С каким-то отчаянием вскинула руки ему на плечи. Она верила ему. Чувствовала, что то, что он говорил теперь - правда. А, главное, понимала, что сегодня, в эту ночь, ни за что не откажется от наслаждения, которое сулили ей его темные глаза.

   Да и во имя чего должна была она отказаться от возможности хотя бы на несколько часов ощутить себя красивой, желанной, нужной?

   И ради чего?

   Глава 21. Болезнь

   "Он уехал. Слава Богу!" - радостно билось сердце.

   "Он уехал..." - сжималось оно в отчаянии.

   - Что могу дать я тебе, кроме любви, сегодня? - еще вчера теплая рука нежно гладила ее по лицу. - Что могу тебе я оставить, кроме памяти о себе?

   Он не засыпал даже тогда, когда уснула она, прижавшись к нему всем телом. Спала некрепко. Слышала сквозь сон его шепот, чувствовала прикосновения. Улыбалась.

   Ей ничего не нужно было больше, кроме покоя - рядом с ним: неутомимым, уверенным, сильным. Она улыбалась устало, молча принимая его тихие ласки.

   Она улыбалась и сейчас, вспоминая, как рухнула последняя, оказавшаяся такой хрупкой, стена, защищающая ее добродетель.

   - Нет! - на мгновение устыдившись своего порыва, она оттолкнула его руки.

   И он отступил.

   - Неужели ты думаешь, что я избавил тебя сегодня от насилия, чтобы взамен предложить другое? - горько спросил, вдруг не решаясь обнять ее вновь.

   Что она могла? Она прожила в одиночестве год. И завтра опять оставалась одна.

   Они долго смотрели друг на друга.

   - Нет, - сказала она.

   Протянула к нему руки.

   - Нет, иди ко мне.

   *

   Он уехал утром. Поцеловал ее спящую. Улыбнулся, глядя на то, как нахмурилась она, не желая просыпаться, шевельнулась недовольно, потом укуталась в простыню, свернулась в клубочек. Постоял над ней, запоминая.

   Вышел из комнаты тихо, по-хозяйски прикрыл дверь. Заговорщицки приложил палец к губам, встретившись взглядом с заспанной Терезой.

   Уходить - так уходить. Нечего и время тянуть.

   - Госпожа, он уехал! - сообщила Клементине горничная, едва та проснулась, - господин О... то есть Флобер приказал с раннего утра седлать коня.

   Трещала без умолку:

   - Если б вы видели, госпожа, как он был красив! Гордый и свободный! Вскочил на коня, бросил его с места - в карьер, вылетел через ворота, проскочил мимо повыскакивавших ему навстречу драгун, помахивая письмом, которое вы ему дали. Радостно кричал: "До встречи, господа! До встречи!"

   - Каким письмом? - недоуменно пожала плечами Клементина и, вдруг поняв, расхохоталась.

   Вот мальчишка! Несносный, самонадеянный мальчишка!

   - Ах, госпожа, - Тереза всплеснула руками. - Я забыла. Он вам тоже оставил письмо. Там, у зеркала. "Передай, - сказал, - госпоже, когда она проснется, это - взамен того, что я уношу с собой".