Атенаис, впрочем, не готова была отступить. Она коснулась его руки, прошлась пальчиком по его кисти:

   - Говорят, ваши апартаменты гораздо более приспособлены для выращивания цветов. Ведь солнце почти не покидает ваших комнат. А что еще нужно для простого цветочного счастья? Только тепло и свет. - Она смотрела на него долгим взглядом. В синих глазах ее полыхал огонь. - Я давно хотела спросить вас... Как вы относитесь к лилиям, любезный граф?

   Он ответил легко, даже беззаботно:

   - Я, признаюсь, маркиза, не лучший цветовод в этом райском саду. Но даже я знаю, что ни один цветок не станет радовать своим великолепным цветением окружающих, если не создать подходящих ему условий. Поэтому я с охотой уступлю вам лучшую из своих комнат, в ответ рассчитывая, впрочем, на ваше вечное благорасположение.

   Он улыбнулся широко:

   - На меньшее, дорогая маркиза, я не согласен.

   Мориньер церемонно приложился к ее руке, как если бы она была принцессой. Выпрямился.

   - Я пришлю к вам человека сообщить, когда все будет готово для вашего переезда.

   "Уступит комнату..."

   Это было не совсем то, чего желала Атенаис. Однако сегодня она и этим была довольна. Она усмехнулась, представив, какой фурор произведет этот ее переезд во дворце. Так и случилось.

   Двор забурлил, зашуршал записками, зашептал.

   Говорили: "Вот, наконец, и стало понятно, кем в последние годы было занято сердце этого неприступного мужчины!"

   Дамы пожимали плечами: "Выбор господина Мориньера мог бы быть и лучше!"

   Мария-Терезия сочла такое перемещение своей придворной дамы неприличным и выразила Атенаис крайнее недовольство. Атенаис, решившая, что в данном случае правильнее всего хранить таинственное молчание, на упреки королевы отвечала потупленным взором.

   Маркиз де Монтеспан примчался к Мориньеру, чтобы высказать тому претензии. Что ответил ревнивцу Мориньер - так никто и не узнал. Маркиз, побродив по Лувру несколько дней с видом важным и многозначительным, вскоре, по причинам также оставшимся необнародованными, вернулся в свое поместье.

   В конце концов, не выдержал и король. Спросил однажды, будто невзначай:

   - Дорогой друг, вы разлюбили светлые комнаты и большие пространства? С чем связано такое ваше самоущемление в правах и привилегиях?

   Мориньер улыбнулся:

   - Госпожа маркиза пожаловалась мне на то, что ей негде держать своих любимых козочек.

   - Своих - кого? - Людовик решил, что ослышался.

   - Ваше величество не знает? Две чудесные белые козочки с красными бантами на высоких шеях. Маркиза души в них не чает.

   - Козы - в Лувре? - король смеялся. - Это невероятно.

   - Да, ваше величество, удивительно, - кивнул Мориньер. - Так вот, узнав об этой вполне безобидной, но не слишком удобной для жизни страсти маркизы, я посчитал, что нехорошо придворной даме жить в одном помещении с животными - даже такими прекрасными, какими являются любимицы госпожи Монтеспан. А я... я - солдат, сир. Чтобы быть счастливым, мне достаточно служить вашему величеству, чтобы иметь возможность делать это безупречно - мне достаточно нескольких часов в сутки на сон. А для последнего - что еще нужно, кроме удобной кровати?

   Людовик улыбнулся.

   - Вы не преуменьшаете своих потребностей, граф?

   - Если только самую малость, сир.

   *

   Говоря о своей непритязательности, Мориньер был почти искренен. Почти.

   Передав одну из комнат прелестной Монтеспан, он не испытал практически никаких неудобств. Ведь в его распоряжении оставались три довольно большие, светлые комнаты, в которых с полным комфортом помещались и сам он, и все его слуги. К тому же Мориньер вообще предпочитал проводить ночи вне стен Лувра. Его служба вполне позволяла ему это. В случае крайней необходимости, если вдруг король обнаруживал желание видеть своего верного слугу, сообщение об этом в любое время дня и ночи достигало Мориньера в течение получаса.

   Комната, в которую переехал Мориньер, была чуть меньше той, что он уступил Атенаис. Но в ней было все, что может быть нужно мужчине, желающему отдохнуть после долгого дня службы: камин, пара кресел, стол и большая, широкая кровать.

   Атенаис, которая полагала, что с переездом получит больше возможности общаться с графом де Мориньер, в известной степени была разочарована. Доступа в комнаты графа она не получила. А самого его видела теперь ничуть не чаще, чем прежде. Правда, с этих пор она не могла жаловаться на недостаток тепла или отсутствие света. И того, и другого в ее новой "каморке" было в достатке.

   К тому же своим неожиданным переселением Атенаис так взбудоражила двор, что было понятно: забвение ей в ближайшее время не грозит. Разумеется, это ее только радовало.

   *

   Атенаис де Монтеспан была красива и умна, она умела нравиться и ходила к причастию так часто, что представлялась набожной Марии-Терезии весьма добродетельной особой. История с Мориньером несколько пошатнула эту уверенность королевы, что, впрочем, уже не особенно волновало саму маркизу.

   Однако, что, определенно, не входило в список добродетелей Франсуазы-Атенаис, маркизы де Монтеспан - это терпение.

   В один из вечеров она решила, что ждала достаточно. Убежденность эту подпитывало несколько бокалов вина, выпитых за ужином.

   "Ладно, - подумала она с бесшабашностью человека, которому нечего терять, - раз уж его величество так увлечен своей занудой-Лавальер и добыть его теперь - невозможно, отчего должна я засыпать в своей комнате одна? Тем более, если рядом, совсем рядом, - руку протяни, - есть он, великолепный, сильный, опасный. Он так бы мне подошел".

   Она вошла в комнату, когда Мориньер уже готовился отойти ко сну. Он дописывал последнее письмо.

   Атенаис распахнула двери, сделала несколько шагов вглубь комнаты и остановилась потрясенная.

   Она впервые видела Мориньера таким. Не вполне одетый, в белоснежной рубашке с расстегнутым воротом, свободный и расслабленный, он был невозможно, бессовестно красив.

   Камзол его висел на спинке стула, черная шляпа с красным пером лежала на краю стола.

   Мориньер оторвал взгляд от наполовину исписанного листа, посмотрел на нее с легким удивлением.

   Следом за маркизой в комнату заскочил слуга, сделал круглые глаза, развел за спиной незваной гостьи руками. Мориньер знаком приказал слуге подойти. Тот, обогнув красавицу, застрявшую у порога, подошел, встал у стола, дожидаясь, пока господин допишет, сложит и запечатает письмо.

   - Возьми это, - спокойно сказал Мориньер, наконец, поднимаясь и протягивая письмо. - Передай теперь же господину де Лапорту. Он ждет.

   Когда слуга вышел, Мориньер лениво отодвинул край портьеры, выглянул в окно, за которым царила полнейшая, непроглядная темнота. Взглянул с усмешкой на замершую в дверях Атенаис:

   - Не пугайте меня, дорогая маркиза! Неужели вы хотите сообщить мне, что вашей комнате опять недостает света? Этого просто не может быть!

   Она как будто не заметила насмешки. Стремительно подошла, обвила его шею руками:

   - Нет, - зашептала горячо, - сегодня мне не хватает вас.

   Она смотрела на него пылко.

   Мориньер оценил ее решительность.

   Отделался штампом:

   - Вы очаровательны, дорогая Атенаис.

   Она улыбнулась торжествующе:

   - Поцелуйте меня - раз вы признаете это!

   Запрокинула голову, подставила губы.

   Мориньер обнял женщину, поцеловал. У Атенаис подогнулись ноги. Чтобы не упасть, она вынуждена была ухватиться за него крепче.

   Когда мужчина прервал поцелуй, Атенаис испытала чувство настоящей, непереносимой потери. Она задохнулась, какое-то время восстанавливала дыхание, прошептала: