- Кто вы? - спросила, наконец, Клементина.

   - Я Жиббо, - ответила старуха. - Все зовут меня ведьмой и бегают ко мне за помощью. Пей. Здесь - твоя сила.

   Клементина коснулась губами склянки, вылила несколько капель на язык.

   - Горько, - сказала.

   - Горько - это ничего, - улыбнулась хитро старуха. - Горькие травы - небольшая тягость. Горечь их печалит гортань, но пробуждает аппетит к еде и жизни. Тебе это сейчас нужно.

   Она посмотрела на Клементину долгим взглядом, будто изучала.

   - Да. Так и есть, - сказала загадочно. - Так и есть. Но все это позже, не сегодня... У меня еще есть время.

   Жиббо подняла ладонь на уровень глаз Клементины.

   - Смотри на меня.

   Повела руками вверх, вниз, по сторонам. Клементина почувствовала удивительное, в одно мгновение разлившееся по телу тепло.

   - Сил у тебя маловато. Плохо это. - Старуха села напротив. - Многое тебе предстоит, а ты больна и ни на что не годна. Нужно тебе быстрее выздоравливать.

   И старуха что-то забормотала, словно Клементины уже рядом не было. Поднялась, медленно доплыла до стола, продолжая то ли говорить, то ли напевать, завозилась с маленькими темными бутылочками. Соединила две жидкости в одной склянке, потрясла аккуратно, размешивая. Вернулась к Клементине, наклонилась, заглянула ей в глаза.

   - Возьми, - вложила Клементине в руки пузырек. - Перед сном несколько капель. Две-три. Не больше.

   - Я устала, - словно в забытьи проговорила Клементина, - я устала.

   - Я знаю. Но ты должна найти в себе силы. Твои силы дремлют. А сейчас им не время спать.

   Клементина, очнувшись, схватила старуху за юбку.

   - Подскажи, что мне делать?

   Старуха покачала головой.

   - Не могу я тебе подсказать. Да ты и сама все со временем поймешь. А вот помочь тебе собрать силы я могу. Я приду сюда завтра опять, и ты приходи. Да напои перед этим своих слуг. Не надо им знать, что ночью ты выходишь из дома. Накапай вот этого средства в вино, подай всем, кто может обнаружить твое отсутствие. Да не беспокойся. Нет в этом никакого вреда. А сейчас ступай, иди и ложись спать.

   - Я теперь не усну.

   - Иди. Буди своего охранителя и иди. И девушку свою спать уложи. Третью ночь не спит, бедная, - старуха захихикала.

   - Откуда ты знаешь?

   - Вижу, - коротко ответила ведьма.

   Глава 10. В Ажене

   Мориньер в сопровождении двух всадников прибыл в Ажен в середине дня, когда тусклое осеннее солнце готовилось упасть в низкие, наползающие на город тучи. Они въехали через Гравские ворота, которые всего десяток лет назад так негостеприимно встретили отца Великого Конде. Мориньер предъявил стражникам, вышедшим к ним навстречу, бумаги. Те взглянули на печати, вернули грамоты, потеснились, пропуская гостей в город.

   Всадники медленно двинулись по улицам, не так давно перегороженным баррикадами. Следы недавнего конфликта, - мешки с землей, - местами еще лежали у стен домов, мешая как пешим, так и конникам.

   Мужчины ехали молча, и на лицах их застыло одинаковое выражение холодного превосходства.

   В городе стояли войска. Жители Ажена, еще недавно терзаемые стремлениями к справедливости и жаждой получить ее сразу - здесь и сейчас, теперь охолонули, отступились. Многие мечтали о том, чтобы память свидетелей их вспышки оказалась короткой или милосердной. В иных случаях, думали они, это - одно и то же.

   Войска, расположившиеся теперь в городе, очень способствовали подобным настроениям.

   Горожане, что попадались на пути, бросали на Мориньера и его спутников пугливые взгляды, жались к стенам домов. От чужаков не ждали добра.

   Всадники миновали дворец епископа, собор Святого Каприя, выехали на площадь.

   Их появление не прошло незамеченным. Мальчишки, до тех пор глазевшие на закованного в колодки преступника, завидев три фигуры на конях, мигом потеряли к поникшему головой мошеннику интерес. Кинулись врассыпную, громко вопя.

   Молодой мужчина в одежде судейского, стоявший неподалеку, встрепенулся, взглянул на гостей, быстро покинул площадь. Направился к дому, расположенному сразу за зданием городского совета.

   Мориньер удовлетворенно кивнул, обернулся к спутникам:

   - Через минуту-другую господин Фарби будет уведомлен о нашем прибытии.

   - Начнем сегодня? - спросил один из них.

   - Завтра, - ответил Мориньер, направляя коня в проулок, где рядом с домом булочника, украшенным вывеской-кренделем, располагалась небольшая, но довольно уютная гостиница. - Сегодня нас ждет хороший ужин и свежая постель.

   - А господина Фарби, - продолжил с насмешкою один из его двух его спутников, - полагаю, ожидает, напротив, ночь весьма беспокойная.

   Мориньер промолчал.

   Спустя час с небольшим в гостиницу явился юноша - сын господина Фарби. Интендант приглашал господ на ужин. Мориньер отказался. Он демонстрировал суровость и неподкупность. Поблагодарил, просил передать, что завтра с утра будет иметь честь обсудить с господином интендантом все возникшие вопросы. Изъявил уверенность, что господин Фарби готов на них ответить.

   Юноша был бледен, топтался у порога, пытался настаивать. Когда он ушел, Мориньер и два королевских комиссара, - советник Бертран де Монтего и молодой нотариус из Монтобана, Эжен де Трей, - отправились на улицу Молинье и с аппетитом поужинали.

   *

   Всю ночь шел дождь. Потом ветер, разогнав тучи, успокоился, стих. Распогодилось.

   Утром, когда Мориньер и два королевских комиссара вышли на площадь, по улицам еще текли потоки воды - остатки вчерашнего потопа. И светило до странности яркое солнце.

   Ажен, несмотря на прекрасную, неожиданно не вполне осеннюю, погоду, застыл в напряжении. Во всяком случае, булочник, вынесший свой товар и разложивший его на столе, поставленном у дверей, не каламбурил привычно, а молча, деловито обменивал свежий хлеб на монеты. А девушки, собравшиеся поутру у колодца, не смеялись и не болтали, как обычно, а как-то стесненно дожидались своей очереди, наполняли кувшины и ведра свежей водой и расходились по домам.

   Город ждал.

   Весть о том, что в Ажен прибыли королевские комиссары, разлетелась по городу еще накануне. Горожане, участвовавшие в волнениях, сразу же собрались в соборе Сент-Этьен. Говорили, гадали, чем обернется для них недавний бунт, кто победит - королевский ли интендант или местные муниципалы? И что, при том или ином раскладе, будет с ними?

   Смутьяны, совсем недавно строившие баррикады в стремлении не впустить в город войска, сегодня мечтали о том, чтобы все само собой рассосалось. И, в общем, уже не так важно было, отменят последний побор - рыночный сбор с каждого локтя длины прилавка, - или нет. Лишь бы ушли войска, лишь бы можно было собираться, как прежде, по вечерам в тавернах, пить вино и щипать за попки молоденьких служанок.

   Ругали того, кто подбил их на смуту. Являлся в город темноволосый красавец, говорил с людьми на площади, убеждал, что дальше - будет только хуже. Откуда ему было ведать о последнем этом поборе? Да и не знал он. Говорил в общем: дескать, интенданты - воры, консулы - негодяи. Ясно говорил, весомо. Они и сами так думали, в сущности. Слова его ложились на готовую, вспаханную, плодородную почву. И взошли оттого быстро - сходками, возмущением, и, в конце концов, восстанием.

   *

   Когда Мориньер и его спутники приблизились к зданию ратуши, их встретили у самой лестницы, сопроводили до самых дверей, угодливо склонились, пропуская вперед - в кабинет, где за столом сидел лысоватый пожилой мужчина.

   Он поднялся, вышел из-за стола, раскинул по сторонам руки, будто хотел обнять их - всех троих, сразу. Приветствие получилось чрезмерным.