– Только – что? – спросила Селеста.

– Все так дорого! – вздохнул Джайлс. – Но его светлость говорит, что судьба благоволит смелым и решительным, и я ему верю.

Селеста не видела брата целых полгода. Однажды, приехав в Монастырь, он снял со стен почти все картины и объявил, что намерен закрыть дом.

– Не понимаю, как ты умудряешься тратить столько денег! – сердито воскликнул Джайлс, когда Селеста показала ему счета.

– Мы уже уволили всех молодых слуг, когда получили твое письмо три месяца назад, – заметила она, с тревогой наблюдая за братом. – Ты не можешь выгнать старика Бейтсона и миссис Хопкинс, они служат у нас больше сорока лет.

– Здесь не благотворительное заведение, – буркнул Джайлс.

Селеста твердо посмотрела на него. За последний год брат изменился до неузнаваемости: лицо его осунулось, черты заострились, а в глазах и в очертаниях рта появилось что-то неприятное.

– Ты в трудном положении? – озабоченно спросила она. – У тебя нет денег?

– Я практически на мели, – грубовато бросил он. – Надеюсь, кое-что принесут картины.

– Ты собираешься их продать?

– Конечно собираюсь! Надо же где-то раздобыть денег.

– Но, Джайлс… Это же часть нашей истории, папа всегда так говорил. Картины на протяжении поколений переходили от отца к сыну. Их нельзя продавать!

– Ради бога, перестань ныть! – оборвал ее Джайлс. – У меня и так забот хватает, а тут ты еще пристаешь с какими-то древними, заплесневелыми холстами, которые только зря занимают место! Да на них уже давно никто внимания не обращает! Говорю тебе: мне нужны деньги. Я хочу развлекаться! Есть в этой развалине еще хоть что-нибудь на продажу?

Он прошел по дому, заглядывая во все комнаты, громко все понося и проклиная.

Монастырь был прекрасен – Селеста считала его самым красивым домом в мире, но отец оставил имение практически в том же состоянии, в каком принял, и старая мебель никого уже не интересовала.

Комоды времен короля Якова, длинные и узкие обеденные столы, резные дубовые стулья прекрасно сочетались со старинными многостворчатыми окнами, дубовыми панелями и потолочной лепниной, но не отличались изысканностью, и продать их по приемлемой цене не представлялось возможным. Бархатные портьеры, обтянутые дамасским шелком кресла и массивные резные кровати почти ничего не стоили вне привычного окружения, с которым они сочетались столь гармонично.

В конце концов Джайлс уехал с картинами и кое-какими золотыми украшениями, которыми, как помнила Селеста, родители пользовались лишь в исключительных случаях.

Кроме того, брат прихватил серебряные блюда с фамильным гербом Роксли, изготовленные во времена Карла II. Из серванта их доставали редко: в имении недоставало слуг, чтобы чистить серебро. Перед отъездом Джайлс отдал особые распоряжения: уволить садовников и отправить в отставку старика Блосса, жить которому отныне надлежало в домишке на краю деревни.

Миссис Хопкинс и Бейтсон получили скромное содержание, а Селесту и Нану ждал переезд в Садовый коттедж.

С тех пор от Джайлса не было никаких известий.

К счастью, Селеста имела свой собственный, хотя и небольшой доход: бабушка оставила обоим внукам небольшое наследство, в котором доля Селесты составляла около пятидесяти фунтов в год.

Денег этих ей и Нане вполне хватало на самое необходимое, поскольку им не приходилось оплачивать съемное жилье. Разумеется, на такие пустяки, как платья, шляпки, обувь и прочее, оставались сущие крохи, а потому все это считалось роскошью.

– Как хорошо, что мне много не надо, – говаривала Селеста.

Гораздо больше отсутствие модных нарядов огорчало старую служанку.

– А ради кого мне здесь наряжаться? – спрашивала Селеста.

На этот вопрос у Наны ответа не было.

“Что же так расстроило ее теперь?” – спрашивала себя девушка, заканчивая ланч.

Вообще-то она подумывала рассказать служанке о странном незнакомце, столь непочтительно обошедшемся с ней в теплице, но как объяснить собственное свое предосудительное поведение? В конце концов Селеста сочла за лучшее просто промолчать.

– Я приготовила вам чашку кофе, – сказала Нана, возвратившись в столовую, – и думаю, вы могли бы съесть персик. Куда вы их положили?

– Я оставила персики в теплице, – быстро ответила девушка. – Там еще не все собрано.

– Тогда съедите один за ужином.

Нана поставила перед юной хозяйкой кофе и, выпрямившись, сложила руки на белом фартуке.

– Так что же все-таки случилось? – мягко спросила Селеста.

– С полчаса назад заходил мистер Коппл, принес газету. Он рассказал…

Селеста с терпеливой улыбкой ждала продолжения.

Мистер Коппл, местный почтальон, был также известен как разносчик всевозможных новостей и слухов. Он не только знал обо всем, что происходило в деревне Роксли, но и не отказывал себе в удовольствии рассказать об услышанном едва ли не раньше, чем успевало произойти само событие.

Хотя Нана и считала излишней роскошью “Морнинг пост”, которую, следуя примеру отца, продолжала выписывать Селеста, день, когда мистер Коппл не находил повода постучаться в дверь коттеджа, выдавался на редкость скучным.

– Так какое же несчастье постигло нашу деревню? – спросила Селеста, не дождавшись от служанки продолжения.

– Я, конечно, этому не верю… – заговорила Нана. – Такого и быть не может… Но… мистер Коппл сказал, что в Монастырь прибыл некий джентльмен с целой каретой слуг и что поместье теперь вроде бы принадлежит ему.

– Джентльмен? – едва слышно повторила Селеста. – Кто же он такой? И как может быть, чтобы Монастырь принадлежал ему?

– Мистер Коппл говорит, – тут Нана понизила голос, – что мастер Джайлс проиграл его в карты.

– Не верю! – Селеста порывисто поднялась из-за стола. – Быть того не может! Это неправда!

– Вот и я то же самое сказала, но точно известно, что джентльмен этот уже здесь, а вечером ждут еще слуг.

Селеста поднесла руку ко лбу.

Поверить в такое было невозможно, но в глубине души она давно подозревала, что брат, проигравшись в пух и прах, мог пожертвовать имением.

– Как же так? – прошептала она. – Как он мог?

Монастырь, в котором Роксли жили пять сотен лет, всегда представлялся ей самым чудесным местом на всем белом свете. Имение было их домом, ее и Джайлса.

Как же он мог взять и просто проиграть его в карты? Как мог столь мало ценить родной дом, чтобы, уже оголив стены, продать теперь и само поместье?

– Здесь наверняка какая-то ошибка, – сказала она.

– Надеюсь, что так, – вздохнула Нана. – Надеюсь…

– И как же зовут того джентльмена, что владеет теперь имением? – спросила Селеста.

Впрочем, еще не услышав ответа, она уже знала его.

– Мистер Коппл не вполне уверен, но думает…

Договорить ей не дал внезапный стук в дверь.

Стучали сильно, так сильно, что, казалось, задрожали сами стены.

– Кто бы это мог быть? – пробормотала Нана. – Если снова кто-то из тех богомерзких мальчишек, то уж я им все выскажу. Знают же, что приходить надо к задней двери!

С этими словами добрая женщина поспешила из столовой в тесную прихожую. Селеста же, ощутив вдруг непонятную слабость в ногах, опустилась на тот самый стул, с которого только что поднялась.

Она уже поняла, что встретилась с новым владельцем имения, который, очевидно, принял ее по ошибке за дочь одного из работников и обошелся с ней с той фамильярностью, коей заслуживал ее вид.

Селеста прислушалась к доносившимся из прихожей голосам. Нана скоро вернулась, причем с корзинкой персиков, той самой, что сама же Селеста оставила в теплице.

– Вот уж верно ничего не понимаю!

– Кто это был?

– Грум из Монастыря. Подает мне корзинку и говорит, что, мол, его светлость свидетельствует свое почтение и выражает надежду, что мисс Селеста Роксли окажет ему честь, приняв его сегодня в три часа пополудни.

– Нет-нет! – воскликнула Селеста в волнении. – Я не могу его принять!

Голос ее, прозвучавший непривычно громко, зазвенел между стенами столовой, к немалому удивлению Наны.