А вот для юной леди такое поведение недопустимо. Уступить насильнику и не закричать при этом, поддаться ему без сопротивления, без борьбы – значит проявить слабость характера, достойную осуждения и порицания!

И этот незнакомец… Кто он такой и что здесь делает?

Вопросов набралось слишком много, и все они оставались без ответа. В конце концов она вымыла руки в фарфоровом тазу на столике, поправила волосы и спустилась вниз.

Обедали Селеста и Нана в примыкавшей к кухне столовой, которая до того, как они перебрались в Садовый коттедж, служила кладовой.

Они поставили там буфет, небольшой обеденный стол орехового дерева и четыре стула с обитыми бархатом сиденьями, после чего помещение преобразилось и выглядело вполне достойно и даже элегантно.

– А нужна ли нам столовая? – спросила девушка, когда они переехали в коттедж.

– Я не допущу, чтобы вы ели в кухне, мисс Селеста, – твердо заявила Нана. – Мы, может быть, и бедные – кое-кто даже скажет, что нищие, – но пока я с вами, вы будете вести себя как леди. Этого желал бы и ваш отец.

– Я просто подумала, что так тебе было бы легче… – тихо сказала Селеста. – Меньше было бы хлопот.

– Вы – леди по рождению и воспитанию и вести себя будете, как положено леди, так что не спорьте!

Лишь усевшись за стол перед небольшим окном, выходившим в сад, который они с Наной разбили позади коттеджа, Селеста поняла – что-то случилось.

– В чем дело, Нана?

Они знали друг друга много лет, старая служанка присматривала за ней едва ли не с рождения, и Селеста с первого взгляда заметила, что Нана сильно чем-то обеспокоена. В голосе ее вдруг послышались резкие интонации, между бровями залегла глубокая складка.

– Ешьте! – сердито буркнула Нана.

Это могло означать лишь одно: дело по-настоящему серьезное.

Старая служанка полагала (и со временем в этом отношении у нее сложилась целая теория), что принимать пищу следует только в состоянии душевного покоя, нарушение которого чревато несварением желудка.

Селеста с детства помнила, как Нана никогда не бранила ее за столом и придерживала неприятные известия до тех пор, пока она не ложилась в постель.

Поданные кушанья не отличались изысканностью, но приготовлены были искусно и с душой. Дополняли их свежие овощи, собранные в огороде рано утром.

– Расскажи, Нана, – вкрадчиво попросила она, но служанка упрямо покачала головой:

– Сначала съешьте то, что вам подали, а потом уж и тревожиться будете. На это времени всегда хватит.

С этими словами она вышла из комнаты, а Селеста, улыбнувшись, придвинула поближе серебряный поднос с фарфоровой тарелкой.

В Садовый коттедж перекочевало немало подобных сокровищ, и Нана так высказалась по этому поводу: “Какой толк оставлять все крысам да мышам? Мастеру Джайлсу дела до них нет, а вам среди батюшкиных вещей приятней будет”.

“Если Джайлс захочет, я всегда смогу их вернуть”, – добавила в утешение себе Селеста.

Когда брат сказал, что им с Наной нужно уйти из Монастыря, поскольку у него нет денег на прислугу, Селеста естественным образом предположила, что переберется в Садовый коттедж, где долгие годы жил старик Блосс.

А вот Нана отнеслась к такому решению неодобрительно, встретив его недовольным ворчанием.

– Где ж такое видано, чтобы леди жила как работница? Уж и не представляю, что сказал бы ваш батюшка.

“Папа бы этого не допустил”, – только и подумала Селеста.

Да и кто бы мог представить, что Джайлс, унаследовавший титул барона и небольшое родительское состояние, поведет себя настолько безрассудно?

И все из-за человека, известного как лорд Кроуторн.

Она хорошо помнила тот день, когда Джайлс впервые упомянул о нем.

Брат приехал в имение со своими новыми веселыми друзьями из Лондона, и прислуга сбилась с ног, стараясь оказать гостям тот прием, которого требовал молодой хозяин.

За время пребывания в столице у Джайлса появились грандиозные идеи. Ему требовалось больше слуг, поскольку из бедняги Бейтсона уже, по его выражению, “песок сыпался” и с новыми обязанностями тот никак не справлялся. Лакеи, которых Джайлс привез из Лондона, относились к местной прислуге высокомерно и с очевидным пренебрежением, ведя себя излишне вольно. К тому же, по мнению Наны, они пили слишком много эля.

Тогда, год назад, еще до приезда гостей, у Джайлса состоялся разговор с сестрой. Прежде всего она узнала, что о ее присутствии на вечеринке или даже появлении за столом не может быть и речи, поскольку ей еще не исполнилось и семнадцати.

– Ты слишком юна, – объяснил Джайлс. – Кроме того, это не простая вечеринка: на нее приглашены люди с изысканным вкусом. Его светлости именно такие и нравятся.

– Его светлости? Это твой новый друг? – спросила Селеста.

– Ну не совсем друг, – ухмыльнулся Джайлс, – хотя мне и хотелось бы так думать.

Он намного старше и очень добр ко мне.

– Добр? В чем же?

– Он все мне показал, ввел в самые лучшие клубы и, если уж на то пошло, научил играть.

– Играть?!

– Ты думаешь, я буду вести такую же жизнь, как отец? – обиженно спросил Джайлс. – Во-первых, наше имение не настолько велико, чтобы заниматься им постоянно, а во-вторых, зачем мне деревня, если я вполне могу жить в Лондоне?

– Но ведь раньше тебе нравилось в деревне! – попыталась возразить Селеста. – Ты же сам говорил, что один день на охоте лучше ста вечеринок!

– Тогда я еще не понимал, что такое настоящая вечеринка! – восторженно воскликнул Джайлс. – Видела бы ты, в каких местах я побывал с его светлостью! – Он вдруг рассмеялся. – Нет, тебе лучше не видеть. Но вот что я скажу, сестричка: в Лондон я попал зеленым юнцом, а сейчас становлюсь одним из тех, кого называют столпами моды.

– Ты поэтому такой счастливый?

– Я живу и радуюсь жизни. Жаль только, денег не хватает. Это единственная помеха. – Он помолчал, потом добавил: – Рано или поздно мне улыбнется удача, и тогда…

– Ох, Джайлс, пожалуйста, будь осторожен! – взмолилась Селеста, но брат ее уже не слушал.

Пока гости обедали в обшитом дубом холле, она тайком наблюдала за ними с балкона, притаившись за дубовой панелью.

Всего их было человек тридцать. Селеста и не подозревала, что женщины могут быть такими вызывающе красивыми и носить вечерние платья с таким глубоким вырезом.

Она даже покраснела, осознав, сколь откровенны такие наряды, а потом решила, что судить об их внешности следует не с высоты галереи, а оттуда, снизу.

За одной переменой блюд следовала другая, привезенные из Лондона вина лились рекой, и голоса звучали все громче и веселее.

А потом пришла Нана и увела ее с балкона.

– Не следует вам, мисс Селеста, смотреть на такое, – строго заявила старая служанка. – А мастеру Джайлсу должно быть стыдно за то, что он привел в дом этих женщин.

– И чем же они плохи?

Но Нана только поджала губы и покачала головой так осуждающе, что Селеста замолчала и уже ни о чем больше не спрашивала.

Рассмотреть лорда Кроуторна ей так и не удалось – Джайлс посадил его светлость во главе стола, так что с галереи была видна только спина гостя.

И все же девушка успела заметить, что волосы у него на затылке немного поредели, а в аккуратно уложенных локонах мелькают седые прядки.

Она надеялась увидеть его на следующий день, но он уехал рано – не потому, поспешно добавил Джайлс, что ему у них не понравилось, а потому что его лошадь выступала на скачках в Эпсоме.

Остальные гости тоже надолго не задержались и вернулись в столицу раньше, чем ожидала Селеста.

– Когда приедешь? – спросила она у брата.

– Когда больше некуда будет деться. На следующей неделе поеду в Ньюмаркет, погощу у Хьюберта, а потом, еще через неделю, – в Йорк: у Фредди грандиозные планы по части развлечений.

– Я рада, что ты не скучаешь, – со всей возможной искренностью сказала Селеста.

– Признаюсь, никогда еще так не веселился! – воскликнул Джайлс. – Вот только… Он не договорил.