Сорвавшись с места, он бросился к ней, но О-Юми не шелохнулась, и он не посмел её обнять.
«Одурманена!» – мелькнуло у него в голове, но её взгляд был совершенно ясен и спокоен. Чужая, непонятная, О-Юми сидела перед Эрастом Петровичем на расстоянии вытянутой руки, но преодолеть эту дистанцию казалось невозможным. Он любил не эту женщину, а другую, которой на самом деле, выходит, не существовало…
– Что…? Зачем…? Почему…? – бессвязно лепетал бедный Фандорин. – Ты – ниндзя?
– Самая лучшая в клане Момоти, – с гордостью сказал Тамба. – Она умеет почти всё, что умею я. Но кроме того владеет искусствами, которые мне недоступны.
– Знаю, – горько усмехнулся титулярный советник. – Например, дзёдзюцу. Ты отправил её учиться этой премудрости в бордель.
– Да. Я отправил её в Йокогаму учиться. Здесь, в горах, никто бы не научил её быть женщиной. А ещё Мидори должна была изучить иностранных варваров, потому что они нужны Японии.
– Он поручил тебе изучить и меня? – спросил Эраст Петрович у каменной женщины. Ответил снова Тамба:
– Да. Я расскажу тебе, как было дело. Я получил заказ оберегать самураев, которые охотились на министра Окубо. Мои люди легко могли бы убить его сами, но нужно было, чтобы это сделали сацумцы. Тогда убийство имело бы понятный всем смысл, никто не заподозрил бы заказчика.
– Дона Цурумаки?
– Да. Клан Момоти берет у него заказы уже несколько лет. Серьёзный человек, исправно платит. Когда человек заказчика сообщил, что в игорном доме «Ракуэн» сидит старый иностранец и рассказывает всем подряд о группе сухорукого Икэмуры, пришлось закрыть болтуну рот. Работа была сделана аккуратно, но тут появился ты, очень некстати. Икэмуре и его людям пришлось прятаться. А ещё я узнал, что ты взял в слуги человека, который меня видел и может опознать.
– Откуда ты это узнал? – спросил Фандорин, впервые после того, как раздвинулась перегородка, оборачиваясь к дзёнину.
– От заказчика. А он получал сведения от полицейского начальника Суги.
«Которому писал отчёты исполнительный Асагава», мысленно прибавил титулярный советник. События, казавшиеся загадочными, даже необъяснимыми, выстраивались в логическую цепь, и процесс этот был настолько захватывающим, что вице-консул на время забыл о своём разбитом сердце.
– Я должен был убить твоего слугу. Всё прошло бы чисто – укус мамуси избавил бы меня от свидетеля. Но снова появился ты. Сначала я чуть было не совершил ошибку, чуть не убил тебя. Но змея оказалась умнее. Она не захотела тебя кусать. Конечно, я легко мог бы умертвить тебя сам, но странное поведение мамуси заставило меня приглядеться к тебе внимательней. Я увидел, что ты человек необычный, убивать такого жалко. К тому же смерть иностранного дипломата произвела бы слишком много шума. Ты меня видел – это плохо, но найти меня ты не сможешь. Так я рассудил. – Старик докурил трубку, вытряхнул пепел. – И снова ошибся, что бывает со мной очень-очень редко. Заказчик сообщил мне, что я оставил след. Неслыханный след – оттиск пальца, и даже дважды. Оказывается, по европейской науке человека можно отыскать по такой малости. Очень интересно! Я поручил одному из своих гэнинов выяснить об оттисках пальцев побольше, это может нам пригодиться. Другой гэнин проник в полицейский участок и уничтожил улики. Это был хороший синоби, мой двоюродный племянник. Он не смог уйти от погони, но умер, как настоящий ниндзя, не оставив врагам своего лица…
Все это было чрезвычайно интересно, но Эрасту Петровичу не давала покоя одна странность. Зачем дзёнин распинается перед своим пленником, почему считает необходимым пускаться в объяснения? Загадка!
– К этому времени Мидори уже занялась тобой, – продолжал Тамба. – Ты всё больше интересовал меня. Как искусно ты выследил группу Икэмуры! Если бы не Суга, исправивший положение, у моего заказчика могли возникнуть серьёзные неприятности. Но Суга был недостаточно осторожен, и ты раскрыл его. Добыл новые улики, ещё более опасные, чем прежние. Заказчик приказал покончить с тобой, раз и навсегда. Убить князя Онокодзи, доставлявшего ему слишком много беспокойства, и перебить всех вас: начальника иностранной полиции, Асагаву, плешивого доктора. И тебя.
– Меня тоже? – встрепенулся Фандорин. – Ты говоришь, Дон велел убить и меня?
– Тебя – прежде всего.
– Почему же ты этого не сделал? Там, на п-пирсе?
Старик тяжело вздохнул, перевёл взгляд на свою дочь.
– Почему-почему… А почему я трачу на тебя время вместо того, чтоб свернуть тебе шею?
Титулярный советник, которого очень занимал этот вопрос, затаил дыхание.
– Я уже говорил. Я плохой, слабый дзёнин. Дочь вертит мной, как хочет. Она запретила убивать тебя, и я обманул заказчика. Какой стыд…
Тамба опустил голову на грудь, завздыхал ещё горше, а Фандорин обернулся к О-Юми, которую на самом деле звали иначе.
– П-почему? – спросил он одними губами.
– Синоби вырождаются, – скорбно сказал Тамба. – В прежние времена девушка-ниндзя, дочь дзёнина, ни за что не влюбилась бы в чужака, да ещё варвара…
– Что?! – выдохнул Эраст Петрович и вдруг увидел, как на кукольном личике Мидори выступает румянец.
– Я не стал убивать тебя, вернул Дону часть денег, сказал – тебя спасло чудо. Но ей было мало моего позора, она замыслила меня погубить. Когда ты дрался на мечах с англичанином, Мидори затаилась в зарослях. Она плюнула в красноволосого усыпляющим шипом из фукибари. Это была ужасная глупость. Когда Цурумаки отвозил англичанина домой, он обнаружил шип, торчащий у того из горла, и понял: без синоби тут не обошлось. Дон вообразил, что я веду двойную игру. Он принял меры предосторожности, набил дом охраной – боялся, что я приду его убивать. А ты, ничего не зная, ничего не понимая, отправился прямо в логово тигра…
– И ты мне ничего не сказала? – обратился Фандорин к Мидори.
Та впервые шевельнулась – опустила глаза.
– Ты хотел бы, чтобы она предала отца? Рассказала чужаку о клане Момоти? – грозно спросил Тамба. – Нет, она поступила иначе. Моя дочь – влюблённая дура, но она очень хитрая дура. Она придумала, как тебя спасти. Мидори знала, что Цурумаки боится не тебя, а меня. Не понимает, отчего я стал ему мешать, и поэтому очень встревожен. Если Дон узнает, что ниндзя украли твою любовницу, он не станет тебя убивать. Мидори усыпила твоего слугу – ненадолго, на несколько минут, а сама поспешила сюда, ко мне. Сказала, что Цурумаки обязательно приведёт тебя, ведь ему необходимо разобраться, какая связь между тобой и дзёнином клана Момоти… – Старик кисло улыбнулся. – Если бы он знал правду, то перестал бы меня уважать… У Тамбы Первого не было слабостей. Он не дрогнул, когда бросил своих сыновей умирать в осаждённом храме Хидзияма. Я же слаб. Моя слабость – дочь. А слабость моей дочери – ты. Поэтому ты до сих пор жив и поэтому я говорю с тобой.
Эраст Петрович потрясённо молчал. Разрозненные факты сложились в единую картину, неразрешимые загадки разъяснились. И всё же он спросил – не дзёнина, а его дочь:
– Это правда?
Не поднимая головы, она кивнула. Беззвучно произнесла какую-то короткую фразу.
– «I love you», – прочёл по губам Фандорин, и жарко застучало в висках. Никогда раньше, даже в самые нежные минуты, она ему этих слов не говорила. Или это снова проклятое дзёдзюцу?
– Я тебе не враг, – прервал затянувшуюся паузу Тамба. – Я не могу быть врагом того, кого любит моя дочь.
Но титулярный советник, пронзённый мыслью о дзёдзюцу, непримиримо воскликнул:
– Нет, ты мой враг! Ты убил моих друзей! Что ты сделал с Масой?
– Он жив и цел, – мягко улыбнулся старик. – Просто он вошёл в комнату с переворачивающимся полом и угодил в яму. Мой племянник Дзингоро сжал твоему слуге шею, чтобы он уснул. Скоро ты сам его разбудишь.
Однако счёт к клану Момоти у вице-консула был длинен.
– Ты убил моих друзей! Асагаву, Локстона, Твигса! Неужто ты думал, что я про них забуду?
На это Тамба лишь развёл руками и печально молвил:
