Суга, скрипя пером и разбрызгивая чёрные капли, размашисто накалякал что-то сверху вниз.

– «Дайте умереть», – перевёл инспектор. – Ещё чего. Подлый предатель! Ты хлебнёшь позора сполна, и твоя отрубленная голова будет торчать на шесте.

Эраст Петрович был настроен миролюбивей, хоть и ненамного.

– Схема, – напомнил он. – Пусть скажет, кто там обозначен главным кружком, и тогда умирает себе на здоровье, если ему охота. Захочет – убьёт себя и в тюрьме, вы не сможете ему помешать. Разобьёт голову об стенку, как Сухорукий, либо при первом же допросе откусит себе язык, как Горбун.

Засопев, Асагава нехотя отправился за схемой. Вернулся, сунул интенданту под нос загадочный листок.

– Скажешь, кто был во главе заговора, – позволю умереть. Прямо сейчас. Согласен?

Не сразу, далеко не сразу Суга кивнул.

– Это схема заговора?

Пауза. Кивок.

– Пиши имена.

И он написал. По-английски:

– «Just one name».

При этом посмотрел на Фандорина – уговор получался тот же, лишь роли переменились.

Чувствуя, что, если нажимать дальше, сделка может сорваться, Эраст Петрович сказал:

– Ладно. Но самое главное.

На несколько секунд интендант закрыл глаза – видно, готовился. То ли к предательству, то ли к смерти. А верней всего, и к тому, и к другому.

Решительно сжал ручку, обмакнул в поднесённую чернильницу и стал медленно выводить букву за буквой – на сей раз не иероглифами и не латиницей, а катаканой, слоговой азбукой, которую Фандорин уже умел разбирать.

«Бу», прочёл он. Потом «ру», «ко», «ку», «су».

Бу-ру-ко-ку-су?

Булкокс!

Ну конечно!

Всё сразу встало на свои места, с глаз титулярного советника словно упала пелена.

В Йокогаму возвращались первым, семичасовым поездом. Про конспирацию особенно не думали, сидели рядом, но не разговаривали. Впрочем, в вагоне кроме вице-консула и инспектора никого не было. Вагоны второго и третьего класса, те были битком набиты клерками и приказчиками, ехавшими в Йокогаму на службу, а для пассажиров первого класса час был слишком ранний.

Асагава немного поклевал носом и – вот стальные нервы! – вскоре уснул глубоким, сладким сном, даже губами причмокивал. Фандорину же спать не хотелось. Можно было подумать, его организм решил вовсе отказаться от этого тривиального времяпрепровождения. Но что-то подсказывало титулярному советнику: бессонницы больше не будет.

Лекарство, которое излечит больного от мучительного недуга, называлось «Булкокс». Не то чтоб Эраст Петрович думал сейчас о пытке бессонных ночей, он размышлял совсем о другом, но в то же время некий закулисный голос нашёптывал измотанному телу: «Скоро, скоро отдохнёшь».

Рассудок титулярного советника существовал вне зависимости от каких-то там голосов и был занят очень важным делом – Выстраиванием Логической Цепочки.

Цепочка образовывалась стройнее не бывает.

Итак, во главе заговора, жертвой которого пал японский Наполеон, стоит достопочтенный Алджернон Булкокс, агент правительства её величества императрицы Индийской и королевы Британской Виктории.

Мотивации интриги очевидны.

Избавиться от правителя, стремившегося сохранить баланс между двумя великими державами, которые жаждут прибрать к рукам Тихий океан, – Англией и Россией. Это раз.

Привести к власти экспансионистскую партию, которая будет нуждаться в мощном флоте. Кто поможет в этом грядущим завоевателям Кореи? Разумеется, владычица морей Британия. Это два.

Булкокс может рассчитывать на великую награду. Ещё бы! В результате проведённой им операции Япония, а вслед за нею и весь Дальний Восток, попадают в зону британского влияния. Это три.

С человеческой точки зрения тоже выходило, что Булкокс вполне способен на столь грязное, циничное предприятие.

Занимается шпионажем и не слишком это скрывает. Это раз.

По словам О-Юми (а кому знать этого мерзавца, как не ей, кольнул себя в самое сердце Фандорин), способен на любую гнусность, даже может подослать убийц к счастливому сопернику или расправиться с женщиной, которая его бросила. Это два.

Конечно, маловероятно, что заговор против Окубо он организовал с одобрения Сент-Джеймсского двора, но ведь это по натуре авантюрист, честолюбец, который употребит любые средства, лишь бы достичь успеха. Это три.

Теперь четыре. Князь Онокодзи говорил, что у заговорщиков много денег. А, собственно, откуда у нищих сацумских самураев деньги? Разве способны они были бы так щедро наградить Сугу за проявленную ловкость? А в распоряжении агента британской короны поистине неисчерпаемые фонды. Должно быть, достопочтенный внутренне усмехался, слушая, как великосветский сплетник сообщает ему о подаренной усадьбе. Сам Булкокс её наверняка и выкупил, а потом «проиграл» Суге в карты. Или не сам, а через посредников, какая разница!

Ход дедукции невольно прервал Асагава, блаженно всхрапнувший во сне. Почивает на лаврах, почти в буквальном смысле, подумал Фандорин. Злодейство наказано, справедливость восторжествовала, гармония восстановлена. А соображения большой политики сон славного инспектора не тревожат. Как и кошмар, случившийся два часа назад в полицейском управлении. Должно быть, там уже начался переполох. Или вот-вот начнётся.

Уборщик или ретивый секретарь, который явится раньше присутственного времени разобрать какие-нибудь бумажки, заглянет в начальственный кабинет и увидит картину, от которой бедняге сделается дурно…

Когда интендант выдал Булкокса, инспектор прошипел пленнику что-то по-японски. Поиграв желваками, объяснил Фандорину своё возмущение:

– Он ещё больший негодяй, чем я думал. Фанатики из Сацумы хоть верили, что действуют во имя Родины, а этот знал, что они – пешки в игре, затеянной иностранцем!

Суга замычал.

– Теперь можно вынуть хами, – сказал Эраст Петрович, ещё не оправившийся от потрясения – всё не мог взять в толк, как эта версия не возникла у него раньше.

Освободившись от мундштука, генерал сплюнул и хрипло бросил Асагаве:

– А сам-то ты не пешка в руках иностранца? – Но опомнился, вспомнив, что всецело зависит от инспектора, и сменил тон. – Я сдержал слово. Теперь ваша очередь. Дайте мне кинжал.

– Нет у меня кинжала, – покривился Асагава. – Да и был бы, не дал. Чтобы ты пачкал своей грязной кровью благородную сталь? Помнишь, как ты заставил Горбуна отгрызть язык? Теперь твой черёд. Зубы у тебя острые, давай – если мужества хватит. А я с удовольствием погляжу.

Глаза интенданта ненавидяще сузились, блеснули огнём.

Вице-консул осторожно попробовал прикусить себе кончик языка и содрогнулся. Жесток Асагава, ничего не скажешь. Проверяет Сугу на твёрдость характера. Если тот дрогнет, то потеряет лицо. Тогда из него можно будет многое вытрясти.

Все трое молчали. Потом раздался странный сдавленный звук – это сглотнул Суга.

На дверь, что вела в тайник, никто не смотрел, поэтому, когда она с лязгом захлопнулась, все дёрнулись. Неужели с того момента, как интендант надавил на рычаг, миновало всего двадцать минут?

– Не хочешь жрать свой язык, – удовлетворённо констатировал инспектор. – Тогда новое предложение. Смотри сюда. – Он вынул из генералова кармана револьвер (Фандорин не ошибся, это был кавалерийский «хагстрём»), оставил в барабане один патрон. – Расскажешь, кто обозначен остальными кружками, грызть язык не придётся.

Взгляд, которым Суга посмотрел на револьвер, не поддаётся описанию. Ни один Ромео не пожирал глазами свою Джульетту с таким вожделением, ни один потерпевший кораблекрушение не вглядывался так жадно в точку на горизонте. Титулярный советник был совершенно уверен, что генералу не устоять перед искушением. Был уверен – и ошибся.

Интендант предпочёл откусить себе язык.