Когда победительный Булкокс рухнул на своего поверженного противника, никто из зрителей не понял, что произошло, и уж менее всех изготовившийся к смерти Фандорин. Он спихнул тяжёлую тушу англичанина и приподнялся, вытер лоб (по которому стекал холодный пот) рукой (по которой стекала горячая кровь). Достопочтенный лежал ничком, вывернув кисть, всё ещё сжимавшую эфес шпаги.
К лежащим уже бежали врач и секунданты.
– Ранены тяжело? – крикнул доктор Штайн, присаживаясь на корточки.
Не дожидаясь ответа, наскоро ощупал вице-консула. На порезы махнул рукой («Это подождёт») и занялся Булкоксом.
Пощупал пульс, приподнял веко, присвистнул:
– Апоплексия. Разве можно столько скакать и метаться при этаком полнокровии! Мистер Цурумаки, ваша карета просторней. Отвезёте его домой? Я с вами.
– Конечно, отвезу, по-соседски, – засуетился Дон и взял достопочтенного под мышки, избегая смотреть на Фандорина.
В консульство Эраста Петровича доставил майор Раскин, бледностью не уступавший вице-консулу. Был предупредителен и заботлив, принёс извинения за грубость, явившуюся следствием недоразумения – очевидно, всерьёз встревожился за сохранность своей «чугунной башки». Но титулярный советник о майоре и не думал. Молодого человека била дрожь – не от облегчения и не от расстройства нервов. Фандорин был подавлен явной предвзятостью Рока, который вновь, уже не в первый раз, спасал его, приходил на помощь в отчаянной, безнадёжной ситуации. Это же надо – чтоб удар хватил Булкокса именно в тот момент, когда побеждённому оставалось жить не долее секунды!
Наверное, скептики найдут этому рациональное объяснение, скажут, что от мстительного предвкушения англичанину, и без того запыхавшемуся, вся кровь бросилась в голову, из-за чего в мозгу лопнул сосуд. Но сам-то Эраст Петрович знал: его снова сохранила счастливая звезда, она же Судьба. Но для какой такой цели? И долго ли это будет продолжаться?
* * *
У ложа окровавленного страдальца собралось всё население консульства: и вконец пожелтевший от горя Всеволод Витальевич с Обаяси-сан, и кусающий губы Сирота, и всхлипывающая Софья Диогеновна, и даже служанка Нацуко, которая, впрочем, всё больше пялилась на Масу. Картина была трогательная, даже душераздирающая, чему немало способствовала девица Благолепова, которая призывала немедленно, «пока не поздно», послать на фрегат «Посадник» за священником, но О-Юми произвела свои волшебные манипуляции, и мнимый умирающий чудодейственно ожил. Сел на кровати, потом встал и прошёлся по комнате. Наконец, заявил, что он, черт подери, голоден.
Тут выяснилось, что никто в консульстве ещё не завтракал, – все знали о поединке, волновались за Эраста Петровича, так что кусок не лез в горло. Наскоро накрыли стол, прямо в доронинском кабинете – для конфиденциального, стратегического разговора.
Немного поговорили о дуэли, а потом переключились на Дона Цурумаки. Очнувшийся рассудок титулярного советника жаждал реабилитации. План составился моментально, под ростбиф и глазунью.
– Он уверен, что я лежу пластом и не скоро встану, стало быть, в гости меня не ждёт. Это раз, – говорил Фандорин, орудуя вилкой. – Охраны у него на вилле никакой, он много раз говорил, что никого не боится. Это два. У меня сохранился ключ от ворот, это три. Вывод? Нынче ночью нанесу ему визит a l'angiez [33], то есть без п-приглашения.
– Цель? – прищурился Доронин.
– У нас будет a little friendly chat [34]. Думаю, нам с Доном найдётся, о чем потолковать.
Консул покачал головой:
– Думаете его запугать? Вы уже имели возможность убедиться, что японский акунин смерти не страшится. Да ведь вы его и не убьёте.
Эраст Петрович вытер губы салфеткой, отпил красного вина, взял ломтик филиппинского ананаса. Давно, очень давно не ел он с таким аппетитом.
– Что ж мне его пугать? Он не девица, а я не п-привидение. Нет, господа, всё произойдёт иначе. Сирота, могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
Письмоводитель кивнул, не сводя глаз с вице-консула.
– Отлично. Не тревожьтесь, ничего противозаконного совершать вам не придётся. В дом проникнем я и Маса. Ваша задача – с вечера засесть на холме, что возвышается над поместьем. Это отличный пункт для наблюдения, который к тому же виден и отсюда. Как только в доме погаснут огни, вы подадите сигнал. У нас найдётся цветной фонарь?
– Да. Остались от Нового года. Есть зелёный, есть красный, есть синий.
– Пускай синий. Мигнёте трижды, несколько раз подряд. Маса будет ждать сигнала на крыльце.
– Больше ничего? – расстроился Сирота. – Просто подать сигнал, когда в доме погаснут окна?
– Больше ничего. Свет там гасят, когда уходят слуги. Дальнейшее я беру на себя.
Всеволод Витальевич не выдержал:
– Как вы любите таинственность! Ну хорошо, проникнете вы в дом, но что дальше?
Эраст Петрович улыбнулся.
– У Дона есть потайной сейф. Это раз. Я знаю, где он находится – в библиотеке, за книжными полками. Это два. А ещё я знаю, где найти ключ к сейфу – на шее у Дона. Это три. Я не намерен пугать Цурумаки, я всего лишь одолжу у него к-ключ и посмотрю, что в сейфе, а Маса тем временем подержит гостеприимного хозяина на прицеле.
– Вы знаете, что у него в сейфе? – спросил Доронин.
– Нет, но догадываюсь. Цурумаки как-то говорил, что хранит там золотые слитки. Солгал, я уверен. Нет, там что-нибудь поценнее золота. Например, некая схема с змеевидными письменами. А возможно, найдутся документы ещё более интересные…
Внезапно консул повёл себя странно: сдёрнул с носа свои синие очки, замигал от яркого света, рот зажил какой-то собственной жизнью – стал дёргаться, кривиться, в тонкую губу впились зубы.
– Если вы что-то важное и найдёте, то не сможете прочесть, – сказал Всеволод Витальевич глухо. – Вы же не знаете японского. Да и от слуги проку будет немного. Знаете что… – Он запнулся, но не более чем на секунду, после чего продолжил уже вполне твёрдым голосом. – Знаете что, я пойду с вами. В интересах дела. Надоело быть зрителем. Мучительное и постыдное занятие.
Эраст Петрович знал: проявить сейчас хоть малейшее удивление – значит, нанести консулу тяжкую обиду, поэтому ответил не сразу, а как бы обдумав предложение с точки зрения целесообразности:
– В интересах дела будет лучше, если вы останетесь здесь. Если моя экскурсия закончится скверно, то что с меня взять – мальчишка, дуэлянт, авантюрист. Капитан-лейтенант на мне и так уже к-крест поставил. Другое дело вы – столп йокогамского общества, консул Российской империи.
Брови Всеволода Витальевича выгнулись сердитыми пиявками, но здесь в разговор вмешался Сирота.
– Я пойду, – быстро сказал он. – А то что же? Подам сигнал, а после так и буду на холме сидеть? Довольно глупо.
– Если в историю попадут мой помощник и письмоводитель, я всё равно пропал! – закипятился Доронин. – Так уж лучше я сам…
Но Сирота проявил непочтительность – перебил начальство:
– Я не в счёт. Во-первых, я – наёмный работник, из туземцев. – Он криво усмехнулся. – А во-вторых, я сейчас же напишу прошение об отставке и помечу его вчерашним числом. В этом письме будет сказано, что я не желаю более служить России, потому что разочаровался в её политике по отношению к Японии, или что-нибудь подобное. Таким образом, если мы с господином Фандориным, как вы выразились, «попадём в историю», это будет преступный сговор мальчишки-авантюриста (прошу извинить, Эраст Петрович, но вы сами себя так назвали) и полоумного туземца, уже уволенного с русской службы. Не более того.
Сказано было веско, со сдержанным благородством, и дискуссия на этом закончилась. Приступили к обсуждению деталей.
* * *
Вернувшись к себе, Эраст Петрович увидел, что О-Юми лежит в постели еле живая. В лице ни кровинки, глаза запали, ступни обмотаны тряпками.