— Да, конечно.

Чтобы занять чем-то свои дрожащие руки, она подошла к полке с книгами и сняла с нее томик сонетов Шекспира в кожаном переплете.

— Все в полном порядке.

Лизль заметила и румянец на щеках Рэчел, и блеск в глазах, и мечтательное выражение лица и сделала отсюда вполне логичное заключение, что юная ирландка не осталась равнодушной к обаянию мсье Деверо.

— Я, пожалуй, пойду переоденусь перед ужином, — сказала Рэчел, держа в одной руке книгу. — Родители не вернулись?

— Нет, мисс Рэчел.

— Им, конечно же, пришлось где-то пережидать дождь, и скоро они будут дома, — сказала Рэчел и поинтересовалась: — А что вы сегодня приготовили?

— Любимое блюдо вашего папы — цыпленка с яблоками в тесте. А на сладкое мой ореховый торт.

— Боюсь, мне придется распустить корсет, прежде чем садиться за стол, — засмеялась Рэчел, и тут же серьезно сказала: — Лизль, я хочу спросить вас кое о чем, если можно.

— Конечно, мисс Рэчел, спрашивайте обо всем, что вас интересует.

— Вы родились здесь, в Новом Орлеане верно?

— Oui, мисс Рэчел, это так.

— Тогда вам должен быть известен креольский обычай со… — Рэчел запнулась, — содержать женщин?

Лизль взглянула на нее с любопытством:

— Почему вы спрашиваете, мисс Рэчел?

— Как вы думаете, некоторые из этих женщин влюбляются в своих… ммм… покровителей? — задала Рэчел встречный вопрос.

Экономка пожала плечами:

— Полагаю, что такое вполне возможно.

— О! — воскликнула Рэчел.

— Для некоторых это просто деловое предприятие, обеспечение собственного будущего. Вопрос выгоды, и ничего больше, — ответила Лизль. — А есть и другие, нескольких я знала, для них это affaire d'amour[18]. Они любят мужчин, с которыми живут.

— Я понимаю.

Рэчел бросила задумчивый взгляд на экономку. Лизль была привлекательной женщиной с янтарной кожей и волосами.

— Вас интересует, мисс Рэчел, получала ли я подобные предложения от креольских джентльменов, правда ведь?

Рэчел покраснела:

— Я не хочу быть назойливой, Лизль.

Лизль пожала плечами:

— Я охотно расскажу вам все. Oui, один красивый джентльмен приходил к моей матери, желая сделать меня своей belle atie. Он был близким другом моего отца и владел небольшой плантацией неподалеку от Нового Орлеана. Прими я его предложение, жизнь моя была бы совершенно беззаботной.

— Но вы отказались?

— Oui, — ответила Лизль. — Человек, владевший моей grand-mйre[19], сделал ее своей любовницей без ее согласия. Мама с четырнадцати лет была подружкой отца, но он не освободил ее. Она так и умерла рабыней. Она сумела только умолить его освободить меня под угрозой покончить с собой. — Я свободная женщина, мисс Рэчел, — с достоинством заявила Лизль. — Я выбрала собственный путь. И он устраивает меня больше, нежели участь чьей-то любовницы, какой бы обеспеченной или даже роскошной она ни была. Подобная участь снова превратила бы меня в рабыню. А я не стану ею ни за что, — твердо заключила она.

Они обменялись взглядами, и Рэчел почувствовала восхищение перед мужеством и благородством их экономки.

Лизль улыбнулась:

— Пойду-ка я на кухню присмотреть за ужином, мисс Рэчел.

— Я вам очень признательна за откровенность, Лизль, — сказала Рэчел. — И вы можете быть уверены, что все, о чем мы говорили, останется между нами.

— Я знаю, — просто ответила экономка.

Позднее, лежа на диване у себя в комнате в ожидании ужина, Рэчел обдумывала услышанное. Вероятность того, что Доминика все-таки любит Мэтью, особенно занимала ее мысли.

Судьба этой женщины волновала ее. Она лучше других знала, как легко потерять голову из-за Мэтью Деверо. Сама мысль о том, чтобы расстаться с ним, сжимала ее сердце такой болью, о существовании которой она прежде даже не подозревала.

Рэчел взбила одну из пуховых подушек и подсунула ее под себя. Как все сложно! Она вовсе не желала причинять страдания другой женщине ради того, чтобы самой наслаждаться любовью. Но она была не в силах заставить себя отказаться от стремления завладеть им целиком, от уверенности в том, что они с Мэтью предназначены друг для друга.

«Время течет медленно, и, каждый раз закрывая глаза, я чувствую его волшебный поцелуй на своих губах.

Прикосновение его губ живет в моей памяти, словно повторяющийся сон, который с каждым разом становится все живее и отчетливее. Я кажусь себе принцессой из старинной сказки, спавшей в заколдованном замке, пока поцелуй Мэтью не вернул меня в окружающий мир».

Рэчел перечитала строки, написанные ею в дневнике несколькими часами раньше, и смущенно усмехнулась. «Действительно, принцесса из старинной сказки», — подумала она, задумчиво улыбаясь. Ей представилось, что платье, лежащее на спинке кресла, вот-вот превратит ее в царицу бала. Или, по крайней мере, в царицу званого обеда у Деверо.

С того ненастного вечера она не видела Мэтью. На следующий день он прислал ей записку, сообщая, что неожиданное и спешное дело вынуждает его немедленно покинуть город и что вернется он только в день назначенного его матерью обеда. Он намекал, что по возвращении должен будет обсудить с ней нечто важное.

Рэчел отперла ящик секретера и вытащила письмо Мэтью. Указательным пальцем она провела по отчетливым темным буквам, которыми было написано ее имя. Открыв кремовый конверт, она вытащила листок бумаги с готической буквой «Д» в правом верхнем углу.

«Ма сhйre Рэчел.

Дела вынуждают меня уехать, в то время как я жажду остаться. Покинуть вас — это для меня то же самое, что расстаться с частью собственной души».

Улыбка тронула губы Рэчел, когда она перечитала последнюю фразу. Оказывается, Мэтью умел выражаться поэтически.

«Вы должны знать, что произошедшее между нами отнюдь не легкомысленный поступок с моей стороны. То, что связывает нас, значит для меня гораздо больше, чем вы можете себе представить.

В знак моего глубокого уважения к вам, я прошу вас принять этот маленький подарок и помнить меня, так же как я постоянно помню вас.

Мэтью Деверо».

Рэчел была чрезвычайно тронута подарком Мэтью. Он был доставлен отдельно от письма и упакован в белый кружевной сверток. К свертку была приколота коробочка со словами: «Это принадлежало моей бабушке. Теперь это ваше». Она пришла в восторг от подарка и поклялась не расставаться с ним. Сегодня вечером она положит его в свой ридикюль, чтобы показать Мэтью, как она дорожит этим сокровищем. Развернув кружево, Рэчел осторожно вытащила четки. Серебряные звенья соединяли между собой овальные перламутровые бусины. Четки, прекрасные и изысканные, были предназначены для нежных рук настоящей леди. Ни одному человеку Рэчел не показала четок. Это была ее тайна. Подобно скупцу, Рэчел желала хранить их для себя одной, боясь, что чужой взгляд нарушит ту мистическую связь с Мэтью, которую они символизировали. Это было нечто слишком личное, нечто такое, чем она не могла делиться ни с кем. Это была часть Мэтью. И хотя она воспитывалась в англиканской вере своей матери, Рэчел прекрасно знала, какую роль играет этот предмет для католиков, ведь ее отец посвятил ее в основы своей религии.

Это был, она знала, дар уважения, и восхищения и, быть может, — страстно надеялась она — любви?

Рэчел спрятала письмо обратно в ящик и заперла. Подойдя к большому зеркалу в подвижной раме, она принялась внимательно разглядывать собственное отражение. Сумеет ли она заставить его забыть, что до нее в его жизни были другие женщины? Мэтью был искушенный мужчина, а она неопытная и наивная девочка, только-только расставшаяся со школьной скамьей.

И все же он целовал ее не так, как целуют детей. Держа ее в объятиях и осыпая поцелуями, он испытывал подлинную страсть, она чувствовала это.