– Человек за бортом! – закричал Булле и рванулся к двери, прыгая с парты на парту.

Вслед за ним ринулись все остальные, в том числе фрекен Стробе, и через несколько секунд в классе осталась одна Лисе. Она подошла к доске, взяла мел и стерла лишнюю букву «Р»: «МИРОВАЯ ВОЙНА» – вот теперь все правильно! После чего тоже выбежала во двор.

Фрекен Стробе и еще один учитель извлекли из сугроба Грегора Гальваниуса, по-прежнему намертво сросшегося со стулом.

– Как вы, Грегор? – спросила фрекен Стробе.

– Ик! – отозвался Грегор. – Я ослеп!

– Да нет же. – Фрекен Стробе пальцем вычистила снег у него из-под очков. – Вот и все…

При виде ее Гальваниус растерянно заморгал и покраснел.

– Добрый день, фрекен Стробе! Ик!

– Сколько шума! – сказала Лисе Булле (тот первым прибежал на место происшествия, и его всего запорошило снегом, взметнувшимся вокруг Грегора Гальваниуса).

Булле не ответил, он пристально разглядывал Пушечный ручей.

– Там что-то не так? – спросила Лисе.

– Я видел это внизу, когда прибежал сюда. Его облепил снег.

– Что облепил?

– Как раз этого-то я и не знаю. Оно исчезло, когда снег растаял.

Лисе вздохнула.

– Надо что-то делать с твоими фантазиями, Булле. Может быть, доктор Проктор изобретет какое-нибудь средство, чтобы обуздать твое воображение.

Булле поморгал, стряхивая снег с ресниц, и схватил ее за руку:

– Идем!

– Булле…

– Идем, – сказал Булле и застегнул молнию на куртке.

– Урок же еще не кончился!

Но этого Булле уже не слышал. Он ринулся в глубокий снег, лег на живот и съехал по крутому склону вниз к замерзшему ручью.

– Булле! – закричала Лисе и пошла следом. – Нам запрещено спускаться к ручью!

Булле уже снова стоял на ногах, с триумфом показывая что-то на снегу.

– Что это? – спросила Лисе и подошла ближе.

– Следы, – объяснил Булле. – Отпечатки ног.

И верно, в тонком слое снега, устилающего лед, остались отчетливые отпечатки.

– Кто-то перешел ручей, – сказала Лисе. – И что из этого?

– Да ты посмотри на следы, – сказал Булле. – Не очень-то они похожи на звериные, согласна?

Лисе перебрала в памяти следы, которые они изучали на уроках биологии. Следы звериных и птичьих лап и когтей. Да, и правда совсем не то. Она кивнула.

– А на следы ботинок или сапог непохоже тем более, – продолжал Булле. – Мистика!

Он вышел на лед.

– Подожди! – крикнула Лисе. – Вдруг лед треснет…

Но Булле не слушал. Спокойно перебравшись на другой берег, он обернулся:

– Ну, ты идешь?

– Тебя лед выдержал, но для меня он может оказаться слишком тонким, – сказала Лисе шепотом, опасаясь, как бы фрекен Стробе не увидела их со школьного двора.

– Что? – крикнул Булле.

Лисе показала на лед.

Булле постучал по голове.

– Пусти в ход свои опилки под прической! Посмотри на следы! Тот, кто шел по льду, был больше тебя и меня, вместе взятых!

Лисе терпеть не могла, когда Булле корчил из себя умника. Поэтому она несколько раз топнула ногой по снегу. Представила себе, что скажет папа-комендант – или, еще хуже, что скажет мама-комендантша, – если она принесет домой записку от фрекен Стробе. Решила, что выслушивать такое она не хочет. И все равно пошла по льду. Ведь если уж тебе так не повезло в жизни, что твой друг – парень вроде Булле, остается только смириться.

Следы шли по широкой дуге через Ореховый лес, как гордо называли здесь горстку симпатичных деревцев, потом по Ореховому мосту, пересекали школьный двор и вели к лестнице в спортивный зал. Лисе и Булле открыли дверь и вошли.

– Смотри. – Булле показал на мокрые следы на полу.

Но в коридоре отпечатки было видно хуже, в раздевалках – еще хуже, а в пустом спортзале не видно вовсе.

– Обувь высохла, – сказал Булле и принюхался.

– А это что такое? – спросила Лисе, показав на штандарт школьного оркестра у стены за спортивными матами и старым конем.

Именно тут, в спортзале, проходили репетиции школьного оркестра, и Лисе с Булле в нем играли. Штандарт был синий с желтой вышивкой: «Орккестр школы „Укромный уголок“».

Булле двинулся к выходу, и Лисе заторопилась за ним. Она была умной и мужественной девочкой и не верила в привидения, монстров и прочие глупости («Ха! Да какой подросток может верить в такое!» – подумала она), но оставаться в зале одной ей не захотелось. По непонятной причине волосы у нее на голове норовили встать дыбом, что-то тут явно было не так, и от этого казалось, будто все происходит во сне.

Во дворе директор школы, возвышаясь рядом с сугробом, громогласно спрашивал, не расскажет ли кто-нибудь, кто же пришил брюки господина Гальваниуса к стулу. Булле и Лисе, стоя на крыльце спортзала, видели, как школьники бросают испуганные взгляды то на директора, то на Трульса и Трюма, которые стояли бок о бок, сложив руки на груди, и угрожающе зыркали на остальных.

– Никто не осмелится выдать Трульса и Трюма, – вздохнула Лисе.

– Наверное, фрекен Стробе права, – сказал Булле. – Большинство людей хотят жить в мире и покое и заниматься своим делом, не вмешиваясь в дела других.

Прозвучал звонок на урок. А может, это был звонок с урока. Какой странный сегодня день, подумала Лисе.

На последнем уроке странностей прибавилось. Лисе вдруг сообразила, что именно было не так в спортзале. Понимание ударило ей в голову внезапно, словно снежок, брошенный Трульсом или Трюмом. Штандарт школьного оркестра! Она видела его сотни раз, и на нем всегда были вышиты желтые буквы: «Оркестр школы „Укромный уголок“». А когда они зашли в спортзал, надпись изменилась: «Орккестр школы „Укромный уголок“». В первом слове стало два «к»! Лисе похолодела. Разве такое возможно?

Прозвенел звонок с урока, и Лисе повела Булле в пустой спортзал, где они подошли поближе к штандарту. Булле медленно прочитал все буквы:

– О-р-к-е-с-т-р ш-к-о-л-ы У-к-р-о-м-н-ы-й у-г-о-л-о-к.

– Но в первом слове была лишняя буква! – в отчаянии сказала Лисе. – Правда!

Булле глубокомысленно сложил руки пирамидкой и обернулся к ней:

– Может быть, доктор Проктор изобретет какое-нибудь средство, чтобы обуздать твое воображение, дорогая.

– Воображение тут ни при чем! – крикнула Лисе.

Булле примирительно похлопал ее по спине:

– Успокойся. Ты знаешь, в чем разница между тобой и мной, Лисе?

– Нет. Впрочем, да, знаю. Почти во всем.

– Лисе, разница в том, что я, будучи твоим другом, слепо верю всему, что ты говоришь.

– Наверное, потому, – сказала Лисе, – что я всегда говорю правду.

Булле задумчиво посмотрел на штандарт:

– Мне кажется, пора посоветоваться с нашими друзьями.

– У нас нет друзей, Булле. Если не считать нас самих, у нас есть только один друг!

– Значит, уже есть круг друзей, если хочешь знать мое мнение, – сказал Булле и стал напевать начало партии первого голоса «Старого марша корпуса егерей»[1]. Лисе не смогла устоять и поддержала его, напевая партию кларнета.

И вот так, под звуки «Старого марша корпуса егерей», они прошествовали от школы на Пушечную улицу и по ней – мимо красного дома, где жила Лисе, мимо желтого дома напротив, где жил Булле, пока не оказались перед занесенным снегом по самую крышу синим покосившимся домом в конце улицы, – домом, где жил их единственный друг. Они прошли мимо голого грушевого дерева и постучали в дверь, потому что звонок, как всегда, не работал.

– Доктор Проктор! – крикнул Булле. – Это мы!

Однако дверь доктора Проктора осталась закрытой.