– Почему оманцы гипнотизируют своих лошадей? Я сейчас вам расскажу. После набега если враг пускается за вами в погоню, вы просите лошадь лечь и гипнотизируете ее, чтобы она ржанием вас не выдала. И враги проходят мимо. Но вот что еще более любопытно. Если вы оставите загипнотизированную лошадь в укрытии, в тени бархана, вы точно будете знать, где найти ее при возвращении. Понюхайте-ка.

Артур наклоняется к лошадиной шкуре.

– Чем пахнет?

Артур на секунду задумался.

– Тальком…

– Совершенно верно. Запах дамы, выходящей из ванны. Это финики и соленое масло придают шкуре лошади такой аромат. Немного портит зубы, но каков запах, а? Как раз для коня в гостиной. Не хотите, чтобы я и вас загипнотизировал, доктор?

– Я подумаю.

– Как вы неправы! Пока будете размышлять, станете негипнабельны. Ну что поделаешь. До скорого, дети мои.

Легким движением Андерс подтолкнул Анубиса к двери; подковы стучат по плитке, конь выходит, хозяин вслед за ним.

Артур и Клер поднимаются на курган рука об руку. Из долины доносится смех. Спускаются они каждый по своей тропе, Клер сворачивает направо, Артур налево; они встречаются вновь у подножия кургана. Она шепчет прямо ему в губы:

– Мне нравится, когда дороги сначала разлучают нас, потом объединяют, а тебе?

В деревне, на церковной паперти, вода источника отбивает такт тишины. Они хранят молчание. Он шепнул ей, что ему надо обнять ее.

– Не говори. Сделай.

Он обнял ее. Тишину нарушает только детский крик. Артур пытается уловить смысл этих рассыпающихся слогов, но впустую. Эхо детских голосов отдается от стен и летит прямо к ним. Стайка детей вбегает на маленькую площадь. Потом приходят мужчина и женщина.

– Этот мужчина умеет позаботиться об этой женщине.

– Откуда ты знаешь?

– Сразу видно. У меня был любовник. А у него была дочь. Он все время о ней беспокоился. Я чувствовала угрозу в этой его любви к дочери. А эта женщина не чувствует угрозы.

– А если эта женщина спокойна просто потому, что они с мужчиной – одна семья? Она раздумывает несколько секунд. Нормальная семья? Она об этом не подумала.

– Ты ангел.

– Ты меня не знаешь.

– Я тебя плохо знаю. Нюанс. Ангел, которого мы плохо знаем, – это синица. Знаешь, та самая, которая летит по прямой, когда хочет избежать опасности.

– Ангелы – посланники. А я не посланница. Ты умеешь играть словами, доктор. Ты играешь и женщинами?

Они входят в дом. Их встречает залп ударов молотка, треск трещоток, звук трубы, пиццикато скрипки, гудок паровоза, визг тормозов, звук взрыва. Кадры сменяются на экране, но смотреть их некому. Андерса нигде нет.

Артур облокачивается о каминную полку напротив портрета Арианы.

– Жена Андерса… она умерла?

– Это не жена Андерса. Он так и не женился на ней.

– Но это ведь твоя бабушка?

– Это мать моей матери.

– Так она жива или нет?

– Да, жива. Во всяком случае, я так думаю.

– А эта авария на мотоцикле?

– Она не погибла. Нет, просто в один прекрасный день она уехала. Но никто не знает, где она. И Андерс говорит о ней так, как будто она умерла, а я так, как будто она уехала.

Наступил вечер. Андерс не вернулся.

– Ты отказался от его предложения. Зря ты так Он обиделся.

– Его предложения?

– Гипноз. Он не всем его предлагает. Пойду за ним. Подожди меня.

Клер поднялась в их комнату. Артур ждет. Она не возвращается. Он поднимается по каменной лестнице, идет по коридору с покосившимся полом, кривыми стенами, проваливающимся посредине потолком. Он дошел до приоткрытой двери, толкнул ясеневую панель. Разве дверь их комнаты скрипела? Нет. Удивление сменилось сердцебиением. Онвошел в комнату Андерса, где витает запах навощенного дерева. На стенах висят инструменты. Мандолина без струн, лютня с декой, разрисованной изображениями фруктов… Он подходит к окну. Плакучие ветви ивы свисают перед стеклом, как занавес Замечает открытую книгу на ночном столике На обложке свора собак лает у ног женщины, над головой которой название книги – «Геката и ее псы». Он берет томик, и на пол соскальзывает гладкая блестящая обертка от презерватива. Подносит страницу к ноздрям – веленевая бумага, разрезанная ножом, пахнет землей. Прочитывает первую фразу: «Я покинул эту землю, поклявшись никогда не возвращаться». И переходит прямо к последней: «Лицо ее исказилось, глаза позеленели, я узнал Гекату». Без сомнения, хитрость удалась – это современный писатель. Развеселившись, он подбирает презерватив, кладет его на место, накрывает книгой, чтобы ничего было не заметно, и выходит из комнаты. Шагает по коридору, толкает нужную дверь – ту, что не скрипит. И видит Клер на кровати, в буре обагренных простыней. На ней тот самый наряд, в котором они взбирались на холм, – свитер, облегающие брюки. Ноги ее босы. Он берет их в ладони – они ледяные. Он молчит. Молчит и она. Они сидят так, Артур не осушает слез, скатывающихся по бледным щекам. Она нарушает молчание, и голос ее почти такой же хриплый, как спросонья. В руке у нее включенный мобильный телефон. Артур все еще держит ее вздрагивающие ноги.

– Тебе холодно.

– Совсем не холодно.

– Тебе грустно.

– Нет, совсем нет. Я плачу от злости. Мать послала мне сообщение – она не уследила за Янусом, и он сбежал в окно. Бела так предсказуема – она уничтожает или теряет все, что ей доверишь.

– Он вернется.

– Он уже вернулся. Я плачу только из-за Белы. Она сказала, что я так же схожу с ума по кошкам, как по мужчинам.

– Что за тактичная мать.

– Не оскорбляй мою семью.

Приоткрыв влажный припухший рот, она приподнимается, обнимает его, целует. Ее слезы текут на губы Артура.

– Почему кота назвали Янусом? – шепчет он.

– Он тебя преследует, как наваждение.

С усталой улыбкой она потягивается всем телом, нашаривает карандаш и листок бумаги и рисует схему римского храма.

– Ты слышал, что говорил Андерс? Янус – это демон переходов, бог начал, хранитель врат. В мирное время двери храма закрыты. Когда начинается война, врата открываются, и бог уходит в бой. – Она сминает листок, бросает на землю, крепко обнимает Артура за шею и опрокидывается назад в притворном экстазе. – Когда приходит любовь, мой храм открыт, и там мокро. Когда приходит война, мой храм сух и закрыт.

Несколько секунд Артур молчит.

– Да, но почему Янус?

– Это мой маленький страж. Иди сюда иди. Открыто. Никто не сторожит храм.

В глубине своего храма Клер еще чувствует приношения Артура. Чтобы окончательно растворить их, а также свой гнев и соль своих слез, она погрузилась в обжигающую ванну. Как только пар рассеивается, она добавляет горячей воды. Она добавляет в ванну смесь шалфея и розы, которая рисует архипелаг маслянистых глазок на поверхности воды. Артур в комнате, он сидит на краю постели и через приоткрытую дверь следит за балетом босых ножек в ванильном свете ванной.

– Он тебя не любит. Он тобой восхищается, – бросает он.

– Кто?

– Андерс.

– Это он меня научил всему, что я знаю. Фамильные книги достались нам от него. Помнишь, у Белы? Клодель, Фолкнер, Шатобриан, Малькольм Лоури, все они здесь.

Она разражается пронзительным смехом.

– Шатобриан сделал дарственную надпись на «Загробных мемуарах» для Андерса? Мертвый, который надписывает книгу для живого?

– Что же, если у мертвого длинная рука. Или если ловкая рука у живого.

– Так, значит, все это фальшивки?

– Андерс с мертвыми практически спал. Он так любит прошлое, что переиначивает его на свой манер. Его привычка объявлять дату рождения слов действует мне на нервы. Надо сказать, теперь он еще успокоился. Когда я была маленькая, он рассказывал то же самое о предметах. Он датировал все, что попадало нам в руки. Ничто никогда не было простым и невинным. Иногда мне хотелось подарить ему ластик.