– Вы были неправы.

Это она, ее голос, он еще ниже в этот час ночи. Ни «добрый вечер», ни многоточия, которое бы смягчило фразу. Протрезвев, он отворачивается от потолочных теней.

– Уже поздно, не так ли?

– Я вешаю трубку?

Он ставит на кон все, рискнув промолчать. Молчание. Раз позвонила она, то говорить тоже будет она.

– Вы ничего не понимаете. Вы были неправы, что меня послушались.

– Вы велели мне уйти, и я ушел. Странное место. Там женщины, которые предпочитают женщин?

– Не доверяйте внешнему впечатлению.

– Это бы меня не шокировало. Бывали случаи, когда я легче привлекал внимание представителей моего пола, чем противоположного.

– Вы этим пользовались?

– Никогда. Это внимание было мимолетной случайностью.

– Считайте случайностью и меня.

– Все важное и увлекательное в моей жизни происходило случайно.

– Вы назвали меня «месье». Вы не находите меня женственной?

Женственной? По правде? Я не знаю ничего обольстительнее, чем твой мужской голос в женском теле – голос, который я переделаю, оставив в нем мужские отзвуки.

– Вы и представить себе не можете, насколько женственной я вас считаю.

Снова начинается головокружение. Чтобы обрести равновесие, ему нужны зрительные образы – он включает телевизор без звука. Яркость кадров режет глаза. Трупы на земле, женщины в слезах, взрывающиеся корабли, лица и руки, забрызганные кровью. На трибунах аплодирует публика, камера проходит по рядам зрителей, выставляющих себя напоказ.

– Артур? Вы здесь?

– Да.

– Не запишете ли мой номер телефона?

– В такой-то час? Нет, лучше сами позвоните. Если у меня будет ваш номер, вы этого не сделаете.

– Да нет, я позвоню!

– Врунья.

– Я никогда не вру.

– Врунья.

– Только когда это не имеет значения. Вы правда не хотите? Ну что же, уже поздно, а завтра вас ждут пациентки. Я вас оставляю.

Пауза.

– Артур? Я хочу, чтобы ты знал. Я даю тебе все права.

Я сновидящая включает минуты и секунды – голубоватые цифры в сумерках. Она говорит, и в певучем голосе слышится контрапункт двух языков – французского и родного восточноевропейского.

– Ну, что нового?

– Ее зовут Клер, я подарил ей компас.

– Компас. Эта женщина заблудилась, компас ей понравился, точно тебе говорю!

Гадалка переворачивает две карты, накрывает их двумя другими.

– Вижу. Она воюет сама с собой. Мужественная женщина. Отрезает себя от женского корня. Ее отец не француз. Он игнорирует дочь. Когда-то он поднял на нее руку.

Она постукивает по карте ногтем.

– С материнской стороны есть наследственная тайна. Клер сомневается в своем поле. Она работает?

– Да. Но где и кем, я не знаю.

– Я чую спрятанные деньги или же она получает деньги не от живых. Наследство? Я вижу вокруг нее лица, но лица молчат, глаза их закрыты. Я уже говорила тебе, она работает с мертвыми.

– Да нет, конечно! Она даже говорить о них не любит. Но как-то она пригласила меня в музей на выставку масок.

– Возможно, она покупает и продает маски. Может быть, она их делает. Она борется с собой, чтобы не подходить к тебе. Когда ты рядом с ней, она хочет свободы. Когда она получает свободу, ей хочется, чтобы ты был рядом. Она хочет саму себя положить на лопатки. У нее старая душа. Надо дать ей время. Еще не закончится этот год, как вы станете жить под одной крышей. Послушай меня: чтобы избавиться от дурного влияния, пересеките воды. И снова слушай: между вами не должно быть ничего красного. Это важно. Сними карту.

Он снимает. Она переворачивает и улыбается.

– Опять тростник Что мне добавить? Самые чудесные лезвия в колоде. Твой меч. Тростник живет в воде, пьет воду, пьет воздух, кланяется ветру, гнется низко, но не ломается. И ты, я вижу, держишь оружие, которое для тебя благотворно.

– Оружие?

Черные глаза сверкают так же ярко, как голубые цифры часов.

– Да. У тебя оружие света. Ты взрежешь ее горло. Крови не будет. Это чисто. Чистый голос. Скоро. Очень скоро. Готовься. Пожалуйста, готовься. Еще что-нибудь?

– Нет, ничего. Хотя… Она живет в квартире подруги. Фамилия подруги означает «Опасно».

– Есть такая пословица: «Надо уметь жить опасно». Знаешь ее? – Указательным пальцем ясновидящая останавливает часы.

– Тридцать одна минута. Дай мне сто. Два билета по пятьдесят.

Клер пришла в кабинет Артура Летуаля вечером, как всегда.

– Ах.

Она произнесла это без наивного удивления, со спокойствием старой подруги. Он только что подтвердил ей необходимость оперативного вмешательства. Она поинтересовалась, он ли будет делать операцию. Он колеблется. Их отношения носят уже не только медицинский характер.

– Разве нет?

– Нет. Но я предпочитаю, чтобы ваш голос оказался в моих руках, а не в чужих. Предупреждаю, придется молчать. Я дам вам кое-какие подсказки. В детстве я молчал годами.

– Годами?!

– Ну да. Мне было нечего сказать, все меня устраивало, все было лучше некуда. Надо уметь терпеть. Прежде чем установится естественный тембр, ваш голос будет иногда срываться. Мы будем упражняться. И в итоге он станет гораздо лучше, чем теперь.

– И каким же он станет?

– Послушайте.

Он включил магнитофон. Раздался голос Клаудии Кардинале, говорящей по-итальянски под звуки вальса. Клер спросила, о чем говорит актриса. Артур ушел от вопроса. Важно не это. Важно прислушаться к тембру, решить, нравится ли он. Она колеблется – актриса говорит слишком быстро. Он перематывает и повторяет этот диалог с Бертом Ланкастером. Клер, кажется, с трудом подбирает слова.

– Это голос другой женщины, он не мой.

– Когда вы придадите ему форму, как скульптуре, он станет вашим.

– Когда это будет?

– Скоро.

Он вошел бесшумно. Клер лежит, последствия анестезии еще не прошли. На шее у нее желтый платок На полу ваза с лилиями. Стебли высокие; венчики, открытые, как морские звезды, заслоняют окно белыми купами. Солнце просвечивает сквозь полупрозрачные лепестки. Клер поворачивает голову к Артуру, делает гримасу, подносит руку к шее. Он подносит палец к губам, призывая ее к молчанию. Садится Она не должна двигать головой. Не должна поднимать подбородок Никаких резких движений. Не надо растягивать ткани шеи Пробуждение всегда несколько неприятно. Снимки задней стенки гортани превосходны. Судя по изображениям, операция прошла вполне успешно. Звук будет зависеть от нее. «Я настроил инструмент. Солисткой будете вы». Он молчит. Она жестами просит карандаш и бумагу. Он вынимает блокнот, открывает на чистой странице, протягивает ей. Она пишет одну фразу, вырывает лист, складывает его, нацарапывает еще несколько слов и отдает ему. Артур читает: «Прочесть позже». Он покорно кладет в карман листок, не разворачивая.

Октябрь. Клер выписалась из клиники «Ренессанс» и заставляет Летуаля ждать. Он не знает, чего ждет.

Как-то утром две женщины преподнесли ему два сюрприза.

Длинная голая рука его коллеги Сибиллы Франк, украшенная тяжелым медным браслетом, протянула ему через приоткрытую дверь кабинета книгу: «Посмотри, тебе будет интересно». Он задержался на названии: «История фамилий от Средневековья до наших дней». Открыл книгу наугад, поднес к носу и вдохнул лакричный запах типографских чернил.

На письменном столе – еще один сюрприз. Это композиция из упругих карликовых бананов, окруженных листьями. Он откалывает конверт, булавка скрипит под пальцами. На карточке написано: «Лилии + Бананы =? Я не свободна. Я уезжаю. Ждите меня». Она действительно умеет исчезать.

Двенадцать дней прошло. Уже двенадцать. Он не может не считать. Естественно, вечер. Еще светло. Он сидит у себя в кабинете. Она застала его врасплох. Он не уверен, что узнает, кто ему позвонил. Со смешком она повторяет: