Но до Монтемасси я добралась невредимой. Дождь настолько усилился, что я постаралась припарковать машину как можно ближе к дому. Выбравшись из автомобиля, я вздрогнула: на кухне горел свет. Давид вернулся? Огонек в окне озарил надеждой саму мою душу.

– Давид, привет! – крикнула я, подбежав к двери и открыв ее. – Это я. Ты где?

Никто не ответил. Я зашла в кухню, где горел свет, но там было пусто. Давид приходил и ушел снова? На столе не было грязной посуды. Я заглянула в холодильник: скудного содержимого никто не касался. Может, я сама оставила свет включенным? Но нет, я совершенно отчетливо помнила, что даже не зажигала его. Когда я уходила, было еще светло. Я снова окликнула Давида, потом заглянула в туалет, но тоже никого не нашла.

Я прошла в гостиную и, не успев зажечь свет, уловила в воздухе что-то странное. Пахло испражнениями, потом и мочой. Был различим также запах пороха и… Нажимая на выключатель, я чувствовала, как бешено стучит кровь в висках. Сначала я не увидела ничего необычного: часть гостиной загораживала софа из соседней комнаты, и диван у окна не был виден. Но когда я шагнула вперед, то увидела, что было на этом диване.

Спиной ко мне, лицом в подушки, лежал труп мужчины. На затылке, покрытом черными кудрявыми волосами, была кровавая дырка, кровь вытекла и на диван, и на пол. Запах пороха еще не рассеялся, с момента выстрела не могло пройти много времени. Тело было абсолютно неподвижно, дыхания не было заметно, и мне не требовалось подходить ближе, чтобы удостовериться: мужчина на диване мертв.

Постепенно я начала осознавать, что лежащий на диване человек не может быть Давидом. Этот мужчина был намного ниже ростом, примерно метр семьдесят, к тому же хрупкого юношеского телосложения. Волосы более длинные и вьющиеся от природы. На покойнике были надеты светлые хлопчатобумажные брюки и коричневый кожаный пиджак, ноги босые.

Я попятилась из гостиной, пытаясь как можно точнее ступать по своим старым следам. На кухне под раковиной отыскала целлофановые пакеты и натянула их на ноги и на правую руку по локоть. Затем прокралась в спальню и зажгла свет. Больше трупов не наблюдалось, и я вошла. Заглянула под двуспальную кровать, но там лежал только свернутый коврик. В чемодане я всегда на всякий случай возила перчатки: в них гораздо удобнее, чем в целлофановых пакетах. Я надела перчатки и подобрала волосы, повязав голову платком. Конечно, в квартире было полно наших с Давидом отпечатков. Мои «пальчики» не значились, насколько мне известно, ни в какой картотеке, но где гарантии? Я быстро упаковала свои вещи в чемодан, так как не собиралась оставаться на ночь в одной квартире с трупом. Убравшись подальше от Монтемасси, сделаю анонимный звонок в полицию и намекну о покойнике. К счастью, в Италии еще можно найти телефонные кабинки.

Треклятое любопытство и мысль о том, что я оставила в гостиной пару книг, привели меня обратно. Мертвец был еще теплый и не успел закоченеть. Я осторожно повернула голову мужчины, хотя знала, что тем самым запутаю следы и ухудшу собственное положение. Но мне было необходимо увидеть, знаю ли я покойного. Пуля, очевидно, застряла в мозге, так как лицо было цело. Оно ничего не выражало. Карие глаза были открыты, тонкие бескровные губы и маленькие темные усики, словно нарисованные плохим художником, казались безжизненными и безликими. Точный возраст определить было сложно: от двадцати пяти до сорока. На шее висел золотой крестик, такие носят обычно лютеране и католики. Он не помог мужчине сохранить жизнь, но, возможно, сберег душу.

Я аккуратно опустила голову незнакомца обратно на диванные подушки. Как хорошо, что у меня на ногах были целлофановые пакеты, иначе туфли испачкались бы в моче. Заставив себя поискать бумажник, я ничего не обнаружила, во всяком случае в карманах брюк. На руках мертвеца не было ни часов, ни колец. Пальцы босых ног и тыльную сторону ступни покрывали курчавые волоски.

Я осмотрелась, отыскивая обувь покойного и возможное орудие убийства. Зачем понадобилось его разувать? Что это были за ботинки, по которым его можно было опознать? Может, они ручной работы и сделаны по специальному заказу? Или у него одна нога короче другой, из-за чего обычно изготавливают особые вкладки в обувь, но по лежащему телу это было сложно определить.

Никаких следов борьбы вокруг видно не было. Кто-то прибрал после убийства? Или покойный безропотно подчинился своей судьбе? Поза мужчины на диване была немного неестественной: чувствовалось незавершенное движение, словно он спал, а кто-то застал его врасплох и сразу же выстрелил, не дав жертве возможности оказать сопротивление. Входное отверстие от пули находилось в таком месте, что мужчина, при условии достаточной гибкости рук, мог застрелиться и сам. Но, наверное, редкий самоубийца стреляет себе в затылок. И где же в таком случае оружие?

Вдруг на улице со стороны кухни послышался какой-то стук. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Затем все стихло. Я прокралась на кухню и выглянула из окна. Старик подметал улицу, я и раньше замечала его за этой работой. Однако странное время наводить чистоту. За стариком по пятам ходила черная с белым кошка. Внезапно она глянула прямо на меня, затем прищурилась и запрыгнула на кухонный подоконник. Я быстро отошла подальше от окна: мне не хотелось, чтобы животное выдало мое присутствие. Возможно, тот или те, которые подкинули труп в квартиру Давида, находились поблизости и ждали моей реакции. Неизвестно, правда, был ли этот труп ловушкой для меня, или же с его помощью пытались подставить Давида, свалив на него убийство.

А что, если это сделал Давид? Арендовавший квартиру Даниэль Ланотте мог исчезнуть, его настоящее имя знала только я. Верил ли Давид, что я не выдам его? Или тоже лежит неизвестно где, так же безжизненно, как этот неведомый покойник на его диване?

Нужно было сделать еще одно дело. Я хотела увидеть, что все-таки Давид хранил в запертых ящиках комода. Но больше у меня не было времени на аккуратную и изнурительную работу ножом. Я нашла в кладовке маленький топорик для мяса, и здесь же, среди хозяйских инструментов, отыскался гвоздодер. Мне было жаль красивое дерево, но делать нечего, и я разбила крышку комода. Потом при помощи гвоздодера отодрала обе половины расколовшейся крышки. Дерево сердито трещало. Я была уверена, что столяр, изготовивший комод, проклинает меня, наблюдая с небес за этим вандализмом.

В верхнем ящике лежал толстый конверт формата С4, запечатанный красной сургучной печатью. Никаких надписей, плотная белая бумага. Я сняла верхний ящик, чтобы посмотреть, что же находится в нижнем. Спрятанный там предмет не оказался ни револьвером, ни ножом – это была латунная подзорная труба. Вот оно что! Заглянув в нее, я увидела цветные пятна. Это калейдоскоп. Но за каким чертом Давиду понадобилось запирать калейдоскоп в ящике? Может, это вещи совсем не Давида, а принадлежат владельцу квартиры? Но что, если калейдоскоп используется в качестве тайника? В него поместится все что угодно, хоть микрофильмы, хоть наркотики.

Деревенские часы пробили половину одиннадцатого. Если я уйду прямо сейчас, то еще успею найти себе ночлег в ближайшем поселке. А как поступить с найденными вещами? В конце концов я решила взять их с собой. Убийцы не знали, что в комоде лежит нечто важное. Следовательно, я была на шаг впереди них. Спрятав калейдоскоп и конверт в сумку с одеждой, я снова позвонила Давиду. На этот раз сообщения о недоступности абонента не последовало, зато из гостиной донесся приглушенный звук телефонного звонка.

Мне не пришло в голову искать телефон Давида в квартире, хватило и того, что он не отвечает. Я тихонько вернулась в гостиную и, когда сигнал прекратился, снова набрала номер Давида. Звук доносился со стороны дивана и шел от трупа. Я осторожно приблизилась. В прошлый раз я ощупала только задние карманы брюк, но не проверила нагрудные карманы пиджака. Мобильник Давида был либо там, либо под телом.