– Давид не доверяет мне, и сколько ни разговаривай об этом, слова ничего не изменят. А ты? Что заставило тебя вернуться в Финляндию?
Моника с трудом встала; казалось, у нее нет сил разогнуться.
– Чай, наверное, уже заварился. Я на минутку.
Несмотря на многочисленные ковры на полу гостиной, было слышно, как шаркают ее сандалии. На паркете в коридоре шаги Моники издавали совсем странный звук – будто она каталась по паркету на коньках. Может, нужно пойти помочь? Издали, вероятно из кухни, послышался стук: что-то упало, но не разбилось. Вскоре Моника принесла поднос: чайник, две чашки с блюдцами, розеточка с медом и тарелка с печеньем. Но Моника едва держала свою ношу, словно та весила килограммов двадцать. Я поднялась, взяла у нее поднос и поставила на журнальный столик. Руки у Моники тряслись от напряжения.
– Ну, теперь выкладывай, что с тобой случилось!
– Я бы, конечно, рассказала, если бы только могла. – Моника грустно улыбнулась. – Никто точно не знает. Доктора в Мапуту сначала сказали, что речь идет о кишечной инфекции, потому что организм не принимает никакой пищи. Потом начали проявляться симптомы мышечной дистрофии. Я приехала в Финляндию, чтобы пройти более подробное обследование. Никак не хотела оставлять мою кухню, но Жоау обещал продолжить наше дело, даже если я не смогу вернуться.
– Жоау? – Моника упоминала имя этого мужчины в телефонных разговорах и по электронной почте, я считала, что это ее любовник.
– Жоау. – К ней вернулась грустная улыбка. – Это мой партнер. Ему сорок, он католик, у него в Мапуту жена и пятеро детей. Это, конечно, не было препятствием к нашим отношениям. Возможно, моя болезнь из-за него. Я знала, что у нас никогда не получится что-то большее. Но сердце и ум не смогли оторвать меня от этой любви. А вот тело надломилось и заставило уехать. Может, в сотнях километров от него мне удастся выздороветь.
Ее руки наконец перестали дрожать, и она наклонилась налить чай. Красный цвет ройбуша дышал саванной, по комнате поплыл умиротворяющий аромат.
– Где уж нам найти счастье с мужчинами, – усмехнулась я. – Как оценивают твое состояние доктора? Это что-то… серьезное?
– Завтра только пойду на первый прием. Ты же знаешь, я всегда избегала частных врачей! Несправедливо, что богатым доступно более качественное медицинское обслуживание. Но сейчас, когда я попала в трудную ситуацию, мой идеализм сошел на нет. Послушно несусь в «Мехиляйнен». – Моника поднесла чашку к бескровным губам. – Но я вовсе не сижу без дела в ожидании приговора врачей. Хочу что-нибудь придумать. Я еще в Мозамбике начала узнавать о ресторанах, выставленных на продажу. Собираюсь открыть «Чез Моник» снова. За время моего отсутствия экологически чистая пища и национальная кухня стали настоящим трендом, так что спрос будет достаточный. Сейчас пытаюсь придумать, как соединить нехитрые африканские блюда с финскими крестьянскими традициями.
– Каша с простоквашей и маниока? – Мне было совершенно необходимо заставить Монику улыбнуться, хоть чуть-чуть, и моя глупая болтовня помогла.
– Ты много рассказывала, как дядя Яри кормил тебя в детстве. Вы питались тем, что могли найти сами, ловили рыбу и собирали ягоды. А мясо из магазина получала только эта рысь…
– Фрида. – Произнося это имя, я по-прежнему ощущала трепет.
Боль от потери Фриды не пройдет никогда. Мама, дядя Яри, Фрида… И Давид опять исчез неизвестно куда. Моника не должна меня покинуть!
– «Чез Моник» или, быть может, «Столовая дяди Яри»? Принимаются предложения для названия нового ресторана! – Глаза Моники опять стали прежними, в них засветилось вдохновение. – Ты ведь снова без работы? Сильная, энергичная и способная при необходимости выполнить задачи блюстителя порядка женщина без места не останется. Считай, что я тебя уже наняла.
Именно этого я и хотела. Время, когда я работала на Монику, было лучшим в моей жизни. Я тогда нуждалась в какой-то цели, мое существование после смерти дяди Яри сводилось по большому счету к бессмысленному блужданию с одного рабочего места на другое. Я ничего не сказала, только кивнула. Моника начала фонтанировать идеями об устройстве ресторана. Она явно старалась прогнать из мыслей возможность, что серьезно больна и болезнь может воспрепятствовать ей осуществить эти идеи. И я тоже не хотела об этом думать. Планы Моники полностью меня поглотили, и только спустя долгое время я вспомнила, что мне нужен компьютер. Моника пригласила меня переехать к ней. Ее кузен возвратится из Индии в конце мая, к этому моменту Моника уже успеет найти нам постоянную квартиру. Мы с ней обе были одинокими душами, потому и привязались друг к другу.
Но я сказала, что этой ночью вернусь в «Торни», ведь номер оплачен. К тому же мне хотелось побаловать себя пейзажами Хельсинки и спокойно поразмыслить. Когда узнаю, что находится на флешке Давида, тогда решу, о чем можно рассказать Монике. Я попросила взаймы ее ноутбук на одну ночь.
Моника знала меня достаточно хорошо и догадывалась, что я занимаюсь какими-то сомнительными делишками, тем не менее согласилась дать мне ноутбук. Я обещала быть у нее завтра не позднее раннего вечера, как только заберу часть моих вещей от тетушки Воутилайнен, а Моника вернется от врача. Я предложила сопровождать ее, но она заверила, что справится одна. И я отправила ее спать. Рвение испарилось из ее глаз, она снова была бледной, как тесто для булочек.
В «Торни» у единственного высотного лифта выстроилась очередь из японских туристов. Я отправилась было карабкаться по ступенькам, но, поднявшись на пару этажей, наткнулась на турникет. Мне, конечно, ничего не стоило перепрыгнуть через него и продолжить путь, но я не хотела вызывать излишнего внимания, поэтому развернулась и на цыпочках сбежала вниз по лестнице. В лифт заходили последние стройные японки. Я втиснулась вслед за ними. Они были примерно на сорок сантиметров ниже меня и так совсем по-птичьи тонкокостны, что я могла бы одним движением сломать им запястье или шею. Устояв перед соблазном выпить стаканчик в баре, я вышла на своем этаже. Вечерний сумрак опустился на Хельсинки, огни зажигались и мерцали на улицах и в парках, далеко в море виднелась яхта, украшенная яркими лампочками: вероятно, там что-то праздновали. Давид тоже был яхтсменом… Чертов Давид! Пришло наконец время выяснить все, что он от меня скрывает!
Я включила компьютер. На рабочем столе появилась картинка с изображением блюда фруктового салата: апельсины, манго, медовые дыни и кумкваты сияли разными оттенками оранжевого, желтый цвет лимона и ананаса спорил с рдеющими вишнями и клубникой. Это был энергетический образ Моники, она его выбрала много лет назад и до сих пор не чувствовала потребности что-либо менять. На своем компьютере я никогда не использовала фоновых картинок или заставок, они могли бы рассказать обо мне лишнее. К тому же у меня не было в электронном виде той картинки, которую я хотела бы поместить. Мне осталось лишь несколько старых выцветших фотографий Фриды, которые дядя Яри напечатал в Куопио: в фотостудиях Оутокумпу или Каави снимки с рысью гарантированно вызвали бы нежелательные вопросы. Я хранила эти фото в маленьком пластиковом конверте, вложенном между страницами календаря, и показывала их лишь самым близким людям. В Испании мы с Давидом даже повесили на стену снимок, где Фрида положила голову мне на колени, а я чешу ее за ухом. Разглядывая это изображение, я снова слышала мурлыканье Фриды и ощущала, как ее теплая мягкая шубка то приподнимается, то опадает под моей ладонью.
Ноутбук Моники раздражающим плимканьем объявил, что готов к использованию, и я немедленно отключила звук. Всунула флешку Давида в USB-порт. Просмотреть файлы… Было трудно пользоваться трекболом, пришлось долго тыкаться, прежде чем получилось кликнуть «вперед». На флешке обнаружился всего один файл, сохраненный за неделю до моего приезда в Тоскану. В заголовке почему-то стояло слово «медный». Я открыла файл и выругалась.
Текст был на русском. Прокрутив дальше, я наткнулась на карту. Здесь, по крайней мере, большинство обозначений было на шведском, кое-где с переводом на финский. Уже с первого взгляда изображение местности показалось знакомым; приглядевшись внимательнее, я поняла: это место в нескольких километрах от моей избушки в Торбаке, зона отдыха в Коппарняси и его архипелаг, а также территория гольф-клуба «Пикала».
