Частослышимая бравада: «Политика меня не интересует!» – выдает не независимость человека, а его элементарную недоразвитость – непонимание того, что вся жизнь человека, так или иначе, зависит от политики.

Какая она, жизнь, можно понять, только задумавшись о том, почему она такая? – этим не интересуются только земляные черви.

Как бы они себя не называли.

И это и есть политика, ведь все жизненные вопросы, в конце концов, сводятся к тому – какова власть, и какими она дает возможность стать людям.

А вторую причину того, почему они говорили о политике, назвал Крайст:

– Мы пришли в мир социализма – туда, где политикой являлось все.

– Почему? – спросил Риоль.

– Потому, что ничего иного тот мир производить не мог…

Разговаривая, они без труда поднимались по склону холма на его вершину.

Люди, которые не удовлетворены тем уровнем, на котором они находятся, вообще, делятся на тех, кому легче подниматься вверх и тех, кто легко опускается.

Впрочем, такое бывает не всегда. Иногда, людям не только не позволяют идти вверх, головы поднять не разрешают. А тех, кто хочет смотреть по сторонам, быстренько приструнивают тем или иным способом.

Риоль шел чуть впереди Крайста, и потому он первым обратил внимание на то, что выше по склону виднелись какие-то, не понятно, откуда взявшиеся, белые пятна, издали напоминавшие осколки фарфора.

Подойдя к ближайшему из них, он разбросал ногой землю вокруг чего-то полускрытого грунтом, и обнаружил кость. Не нужно было быть специалистом по анатомии, чтобы понять, что кость человеческая.

Рядом, из-под земли торчала другая, а в нескольких метрах от того места, где стоял Риоль скалил зубы череп с рассеченным лбом.

Присмотревшись внимательнее, он заметил еще несколько изуродованных черепов.

– Да, что же здесь такое происходило? – Риоль смотрел Крайсту в глаза, и Крайст не отвел свои:

– Война. И не только здесь, но и по всей твоей родине. Гражданская война.

– То есть, соплеменники воевали с соплеменниками?

– Да. Война с чужаками иногда может быть жестокой. Война между своими – жестока обязательно.

– Но почему?

– Потому, что самая кровавая борьба – это борьба тех, кто не может оставлять свидетелей. Ведь для того, чтобы оставлять свидетелей – нужно быть уверенным в том, что после войны кроме победы, сумеешь предъявить еще и правоту.

Самая жестокая борьба – это борьба тех, кто не может сформулировать, в чем заключается их правота…

– Потом все будут лежать в одной земле, – тихо, не монологизируя продолжал Крайст:

– И революционеры, и революционеры, убившие первых революционеров за то, что те были недостаточными революционерами, и убитые последующими революционерами, революционеры – убийцы первых революционеров.

Потом новые революционеры станут убивать революционеров-предшественников для того, чтобы занять их место в креслах правительственных чиновников и в могилах, до тех пор, пока революционеры будут оставаться революционерами.

Но еще чаще революционеры убивали тех, кто революционерами не был – своих нормальных, не больных революциями современников.

И лишь тогда, когда революционеры перестанут быть революционерами, а превратятся в обыкновенных прощелыг, просто повторяющих революционные лозунги – массовые убийства закончатся.

Тогда начнется Большой застой.

Потому, что бессмысленность революций станет очевидной всем, и оче6видность эту невозможно будет скрыть. Но революционные догмы останутся, останутся, чтобы заставить людей жить в своих пределах.

– Люди убивали людей? Какая дикость.

– Иногда, Риоль, человек – самый большой нечеловек на свете…

Постепенно, обложив горизонт тучами со всех сторон, гроза стала вакцинировать почву электричеством.

Видимым.

Ярким, хотя и далеким.

И от этих уколов громко вздыхали толи небо, толи земля…

– И кто победил?

– Победили те, кто был более жестоким.

Но помни: победа – это не доказательство правоты.

Но не это главное – главное, что вражда вошла в привычку, – глядя прямо перед собой, тихо подытожил Крайст, но подошедший к ним в этот момент Искариот, скривив лицо презрительной гримасой, прибавил:

– И люди легко к этой привычке привыкли…

Риоль не раз видел планеты, на которых одни воевали с другими, себе подобными.

Встречал он и планеты, на которых одни победили, и даже полностью уничтожили своих противников-соплеменников.

Но почему-то ни на одной из этих планет не было счастья.

Жители этих земель не раз спрашивали Риоля:

– Когда же мы будем жить как вы?

И Риоль тогда не знал, что им ответить.

Теперь он смог бы ответить на этот вопрос:

– Когда признаете, что, уничтожая себе подобных – вы становитесь хуже…

Но вышло так, что впервые Риоль подумал об этом не на чужой, а на своей земле…

Незаметно – в их разговоре, основными были вопросы – дорога, по которой они шли, стала прямой и очень ровной, не смотря на то, что продолжала тянуться по пригорку.

Опытный взгляд Риоля отметил это сразу, хотя сам Риоль в начале не придал этому значения.

Иногда, значение придает время.

Иногда, значение предают люди…

– …Ты думаешь, что погибают самые лучшие из людей? – спросил Риоль Крайста.

– Я думаю, что если кто-то не является самым лучшим – это не повод для того, чтобы ему просто так погибать от чьих-то пуль в затылок…

– Что же делать с теми, кто участвует в гражданских войнах? – Риоль в первый раз обратил внимание на то, что постоянно задает вопросы.

Это был его первый опыт.

Он, человек не совсем молодой, побывавший в самых разных местах и видевший многое, вдруг ощутил то, сколько вопросов перед ним встает.

И вообще, сколько вопросов стоит перед человеком, когда рядом оказывается тот, кто способен их выслушать и помочь найти ответ.

Крайст промолчал, а Искариот ответил так, словно ответ на этот вопрос у него давно был готов:

– Вначале – оплакивать не судя, а потом – судить не оплакивая…

– Хорошо, что я родился в другую эпоху, – проговорил Риоль, – Хорошо, что страна ушла из этого времени.

– Эта эпоха пока не закончилась, – ответил ему Крайст.

– Когда же она закончится?

– Когда будет поставлен памятник всем погибшим в этой Гражданской войне…

– Когда-то это должно окончиться.

– Не скоро. После гражданских войн – гражданского мира не бывает очень долго…

Риоль довольно хорошо знал холм, возвышавшийся рядом с его домом, и потому был несколько озадачен тем, что у них под ногами оказалась основательно наезженная грунтовая дорога, ведшая к вершине.

– Раньше я этой дороги не видел, – проговорил он, пожимая плечами.

– Ты не видел ее позже, – ответил Крайст, – Пойдем по ней?

– Пойдем. Похоже, что это – провидение.

– Пошли. Только помни, что провидение – это автор пьесы, а не актер на сцене…

Но идти им пришлось совсем не долго. За первым же поворотом, там, где кусты подступали к самой дороге, их остановил окрик:

– А, ну, стой! Стой, кому говорю. Кто позволил шляться по секретному объекту? – прямо перед ними стоял человек вооруженный допотопной винтовкой с примкнутым к концу ствола длинным штыком.

Крикливый винтовконосец был одет в стиранную перестиранную гимнастерку без погон, но с заплатами на локтях, подпоясанную истертым кожаным ремнем. Его ноги, обутые в дырявые ботинки, которым веревки заменяли шнурки, украшались грязными обмотками. Фуражка на голове, хоть и звездила над сломанным козырьком, но была такой помятой и пыльной, что вызывала брезгливость.