Не было взрыва.

Просто в одно из бесчисленных мгновений космический крейсер, пилотируемый Риолем, перестал существовать…

…Риоль очнулся на склоне холма, того, что находился возле его собственного дома.

Было тепло, тихо и одиноко.

Как в больничной палате. Он очнулся с пустыней в голове и ломотой во всем теле. Стучало в ушах, а легкие не принимали кислород, словно между воздухом и губами, ловившими его, постоянно образовывался тонкий слой пустоты. Зато аромат травы, смешанный с запахом влажной земли, не искажаясь, проникал в органы обоняния, минуя все преграды.

И совсем не чувствовалось ударов сердца, будто оно трудилось где-то далеко, и отдавало свои силы не телу, а невидимым магистралям, соединяющим Риоля с окружающим его местом.

Но постепенно и тело, и голова стали приходить в порядок. Во всяком случае, хаос сменялся узнаванием.

Риоль пошевелил одной рукой, потом другой, приподнял голову – движения давались легко, хотя и немного непривычно, словно после сильного наркоза. Но вскоре и это ощущение стало проходить

Почувствовав уверенность, он сел, и тут же окоем отдвинулся от его глаз, открыв вначале верхушки деревьев, которые без задержки пропускали голубизну неба, делясь с ним своим изумрудом. Потом дорогу, идущую мимо холма, реку, и его дом в летней зелени. Густой и насыщенной.

Все детали оказались такими знакомыми, что одно это могло вызвать сомнение в их подлинности. И главное, Риоль не мог понять того, как он здесь оказался.

Память отказывалась придти в помощники, хотя все, что было до и после старта крейсера вспоминалось без всякого напряжения.

Все посадки и последующие старты с планет, всю мелкую работу, которую приходилось выполнять на корабле, Риоль помнил. Помнил даже последнее погружение в сон, перед очередным перелетом из одной звездной системы в другую, а вот, что произошло потом, он не просто не помнил – как будто вообще не знал.

И это создавало дискомфорт.

Лучше не знать дороги, чем не понимать того, как ты на ней оказался…

Был и еще один момент, вызывавший у Риоля неосознанную, но от того не менее чувствительную тревогу – спутницу детей и солдат, сталкивающихся с неизвестностью – он ясно ощущал свое одиночество.

Знакомым, близким и родным было все, вплоть до теннисных кортов за деревьями и беседки с качающейся лавочкой внутри нее, но, не смотря на это, Риоль чувствовал, что он совсем один. Словно находился не среди окружающей его природы, а в пустом зале, на единственной стене которого висела мастерски прописанная картина, изображающая хорошо восполненные воспоминания.

Думая об этом, он поднялся с земли, на которой сидел, и по некрутому спуску направился к дороге у подошвы холма. Там, возле остановки рейсового автобуса, находился газетный киоск – место, где тем или иным способом можно было узнать новости.

На газетном киоске висела надпись: «В мире нет ничего нового, чего бы мы ни знали, но очень много старого, чего мы не можем понять…»

– Дайте мне какую-нибудь газету, – сказал Риоль старичку-киоскеру, неглубоко дремавшему в углу. Но старичок продолжал дремать.

– Мне нужна любая свежая газета, – повторил Риоль и даже постучал по стеклу ларька, стараясь привлечь к себе внимание продавца.

Но вновь не последовало никакой реакции.

Тогда Риоль просунул руку в окошко и взял с прилавка верхнюю газету. И то, что он увидел на первой странице, заставило его вздрогнуть:

Над его собственным портретом в широкой черной рамке большими буквами было написано: «Надежды больше нет». И дальше хорошие добрые слова о том, что один из лучших представителей Земли, отправившийся в дальний космос, наверняка погиб, став очередной жертвой прогресса.

Риоль посмотрел на число.

Газета, попавшая ему в руки, была отпечатана через девять лет, после того, как он улетел с Земли.

– Какое сегодня число, какой год? – спросил Риоль у проходившего мимо него дорожного рабочего, но тот шел своей дорогой, не обращая ни на Риоля, ни на его вопрос никакого внимания.

В это время проснулся старичок, торговавший газетами. Он потянулся, потом вышел из киоска и, запирая дверь, пробормотал:

– Вот, опять одну газету сперли. Хорошо, что не две… – выражая, таким образом, отношение мелкого негоцианта к еще более мелкой неприятности.

– Вашу газету взял я, – сказал ему Риоль, но старик, даже не взглянув на Риоля, пошел по своим делам.

Проезжавшая по дороге машина едва не сбила Риоля с ног, промчавшись мимо не только не просигналив, но и не притормозив перед человеком, стоявшим на обочине проселочной дороги.

Возвращавшийся с реки рыбак-дачник не ответил на приветствие астролетчика, а скучающий пешеход не оглянулся в сторону Риоля, когда тот спросил: который сейчас час?

Потом встречались другие люди, по одиночке и группами, но никто не обратил внимания на человека, заговаривающего с ними.

В растерянности, не думая куда идти, и не зная, зачем это делает, Риоль медленно брел к опушке, туда, где, любимые им деревья, уступали полю, разделяя тенью места своего существования.

Тень была не четкой, и густота виридона с натуральной умброй переходила в окись хрома и дополнялась оливком и кадмием там, где отраженный луч света замирал на последнем рубеже своего полета. И все цвета проникали друг в друга на равных правах, не мешая, а усиливаясь, устанавливая недолговечные законы своего сосуществования.

Законы.

Потому, что все-таки, это была тень, которая никогда не бывает бесцельной.

Тень всегда существует для того, чтобы что-нибудь от кого-нибудь скрывать…

С какой-то обреченной надеждой, Риоль безответно, обращался к встречающимся ему людям, хотя ему все уже было понятно.

Вернее, ему было непонятно ничего, кроме того, что его никто не видит и не слышит.

Это провоцировало ирреальность, и лишь трава, мягко цеплявшая его ноги при движении, подтверждала то, что все это происходило на самом деле.

Когда Риоль оказался всего в нескольких шагах от деревьев, из зеленого сумрака ему навстречу вышел худой человек с усталыми голубыми глазами, обутый в стоптанные ботинки.

По выражению глаз этого человека, Риоль догадался, что человек наблюдал за ним давно, и видел все, что происходило.

– Я хотел купить газету… – испытывая странную безвинную неловкость, проговорил Риоль. И человек, мягко улыбнувшись, ответил:

– Ничего удивительного в том, что ты хотел купить газету, нет.

Это Библия служит для того, чтобы люди знали, как поступать, а газеты – для того, чтобы люди знали, как они поступают на самом деле…

Риоль узнал его, и почувствовал, что этот человек имеет какое-то отношение к тому, что с ним происходит.

Хотя и не понимал, чем было вызвано это ощущение.

Но это ощущение было чем-то вызвано.

Их глаза встретились, и Риоль, не уверенный в том, что получит ответ, спросил:

– Ты знаешь, что случилось?

– Да, Риоль.

– Крайст, а ты не мог предсказать мне это заранее?

– Мог.

– Почему же не предсказал?

– Потому, что у предсказаний есть, по крайней мере, один существенный недостаток – время от времени они сбываются…

Риолю не хотелось, чтобы в его голосе звучала обреченность, но она все-таки прозвучала:

– Наверное, это уже не играет никакой роли – ведь время не имеет обратной силы.

– Это не беда, Риоль. Беда в том, что время и прямой силы не имеет…

– Что мне теперь делать, Крайст?

– Все. Впрочем, что именно – это ты должен решить сам.

– Но ведь меня никто не видит.

– Хуже было бы, если бы ты не видел никого. – Хорошо. Я буду стараться, – проговорил Риоль, пока не зная, что он имеет в виду, и, конечно, не заметив того, что, стоявший в тени деревьев, там, где тень была особенно густой, человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, собрав тонкие губы в подобие улыбки, прошептал: