Шел по знакомой дороге и пытался настроиться на нужную волну, но ничего, кроме какой-то дурацкой мелодии из рекламы, внутри не звучало. Подумалось, что вот она, снова наступает — обыденность. Но нет, это было что-то другое. Я был даже взволнован, почти как в первый раз. Но почему? Мы не виделись только неделю, не такой уж и большой срок. Разве что-то особенно изменилось?
Изменилось. Это стало ясно с самой первой минуты, когда она показалась из двери.
— Сейчас, — коротко бросила. И что-то не то было в этом.
И потом, когда я пытался взять ее за руку, придвинуть к себе — она едва заметно отстранялась. Но все-таки отстранялась.
Что все-таки произошло?
— Все в порядке? — задал я вопрос, внимательно смотря ей в глаза.
— Да, конечно, все хорошо, — ответила, глядя куда-то за мою спину.
— Ладно.
— Ладно.
Появилось желание завыть и убежать отсюда — все равно, куда, — только бы прочь. Господи, да что с ней такое случилось! Всего неделя — а передо мной совсем другой человек. Первое, что пришло в голову: появился другой. Иного объяснения и быть не могло. Интересно, что бы сказала она, начни я себя вести подобным образом?
— Как поездка прошла?
— Хорошо.
И снова повисла пауза.
— И это все, что ты мне скажешь после того, как мы не виделись неделю?
— Ну, давай еще все дни посчитаем…
А вот такого сарказма от нее точно не ожидал. Это было почти как удар под дых. Я же считал не только дни, но и часы. Но признаться ей в этом теперь — все равно, что раздеться посреди толпы. И я совершенно не понимал, как себя вести дальше: чувствовал, что любое мое движение будет принято либо с усмешкой, либо равнодушно, либо — что еще хуже — иронично. Наверное, требовалось сразу расставить все точки, спросить напрямик, появился ли у нее кто-то, но что если она ответит утвердительно… Хотя, вряд ли она ответит вообще.
Хотел сказать что-нибудь лиричное, но буквально кожей ощутил: не стоит, не к месту. Наверное, можно было бы просто повернуться и уйти, но я уже однажды делал так, потом будут угрызения совести и долгая ночь. А она снова останется будто бы не при чем.
Молчание затягивалось, у меня не было ни малейшего желания поддерживать беседу. Наконец, она сказала:
— Голова болит. После дороги, наверное.
Идиот! У человека просто болит голова, а я уже успел раздуть вселенскую трагедию. Она ко мне с больной головой вышла, а я — эгоист — только о себе думал. Как же хорошо, что не стал изображать истерик и сцен ревности. Зато теперь все встало на свои места.
— Ну, я тогда пойду, наверное, ты отдыхай.
— Да, я пойду… я и правда устала сегодня.
Встреча прошла совсем не так, как ожидалось. Но что делать: и голова может заболеть у всякого.
А все же нехорошее подозрение украдкой скреблось в душу: а вдруг обманывает?
Домой возвращался далеко засветло, кажется, так было впервые. Но, в конце концов, впереди была бесконечность, сегодняшний вечер в таких масштабах не решал ничего. Завтра будет новый день, я вновь пойду по этой же дороге…
И вдруг ощутил себя таким одиноким, брошенным и забытым. Все, что переживаю и думаю, навсегда останется только во мне. Никто никогда не узнает, что я когда-то шел вот так, внутри душного вечера, смотрел на уходящее пыльное солнце, думал о Люде, а вот сегодня у нас встреча не удалась. Но никто не снимет об этом фильм и книгу не напишет, так и останутся мои чувства и переживания — во мне.
И снова в наэлектризованном воздухе, как тогда, лунной ночью, почувствовалось что-то громадное, близкое и неумолимое. Оно скоро случится — и тогда все изменится.
Когда на следующий вечер шел к ней, был готов ко всему. Отчего-то казалось, что ее не окажется дома. Но, когда после непродолжительной паузы, за дверью послышались знакомые шаги, с облегчением выдохнул.
И снова она была будто бы прежней. И, в то же время, оставался след вчерашней скомканности.
— Как голова? — первым делом поинтересовался я.
— Не болит, вчера, как ты ушел, таблетку выпила и сразу спать легла.
— Ну вот и хорошо.
Я смотрел на нее: короткое платье, грудь поднимается в неглубоком вырезе, кожа вся в пупырышках, загорелая. Перехватила мой взгляд и едва заметно улыбнулась.
— Мы завтра с девчонками договорились сессию отметить. Пойдешь?
— Поздновато что-то — сессию…
— А вот мы решили завтра. Как раз и я приехала. Мы с мамой телек смотрели вчера, а тут Наташка звонит как раз, уже час ночи, а ей не спится. Давай — говорит — замутим, тебя там только не хватает. Ну, замутим, так замутим.
— А без тебя, значит, не начинали?
— Как можно! Без меня ничего никогда не начинают!
— И где отмечать будете?
— В кафешке, скинемся на всех — и пир закатим.
Я сразу понял, что не пойду: «скинемся» — это значит, что и мечтать нечего. Мама не даст ни копейки, снова начнет нудеть про нищету, про «губы-зубы в кровь испекаю, а ты тут на своих шалав…». Да и в самом деле, не дело это: просить у мамы денег на свидание. До того мы каким-то образом обходились без денег, я и сам удивлялся: Люда никогда ничего не просила, а я, впрочем, и не предлагал.
— А еще кто пойдет?
— Не знаю, кого они пригласят. А я тебя приглашаю, — и заманчиво так улыбнулась.
— А если я не пойду?
Улыбка сразу сошла с ее губ.
— Почему не пойдешь?
— Не хочу, не люблю я по кабакам ходить.
— Это не кабак, во-первых, а кафе обычное. А во-вторых, это я тебя зову, неужели и со мной не пойдешь?
Как ей объяснить про деньги? Совершенно невозможно. Мы даже в кино из-за этого крайне редко ходили.
— Давай не пойдем никуда, не хочу я…
— Ты хочешь мне вечер испортить? — и голос ее прозвучал далеко не в прежнем, капризно-шутливом тоне.
Наверное, другой на моем месте твердо сказал:
— Мы никуда не пойдем.
И точка.
И она бы послушалась его, чувствуя силу и власть.
— Ну, я просто не люблю все эти места…
— Как хочешь, — Люда умолкла и отвернулась. Я стоял, чувствуя себя окончательно раздавленным. Хотелось что-нибудь сделать: обнять, поцеловать, попросить прощения, упасть на колени, в конце концов… Хоть что-нибудь — только бы не было этого молчания. Видимо, она этого и ждала, тогда бы инцидент был исчерпан. Я же не мог пересилить себя и подойти, просто подойти ближе.
Пауза катастрофически затягивалась.
Я смотрел на ее затылок, растущие из кожи желтые волосы. Плечи и шея едва заметно шевелились в такт дыханию. Она — дышит. Она такая же живая, как и я; точно так же сейчас что-то видит из своих глаз, что-то ощущает, думает… Но почему же категорически не может понять так, как понимаю этот мир я? А внутри головы сейчас, всего в сантиметре от волос, под черепной костью, находится мозг, который и приказывает ей мучить меня, ставить в неудобные положения. И глаза в дырках лежат, привязанные к мозгу жгутиками. А еще в голове есть дырки — уши.
Люда повернулась ко мне, и я вдруг не узнал ее. Увидел существо с натянутой на головной отросток кожей, на нем — пара отверстий, внутри которых вращаются темные шары. С трудом вспомнил, что это называется — глаза. И сразу все вернулось: передо мной вновь стояла Люда. Но пережитое только что впечатление было настолько сильным, что, кажется, я имел странный вид.
— Ты что?
Она смотрела на меня почти со страхом.
— Что? — я сделал вид, что не понимаю, о чем речь.
— У тебя вид только что был такой…
— Какой же?
— Ладно, проехали.
— Проехали, — сразу согласился я.
— Хорошо, не хочешь если, то не ходи. А ты не против, если я пойду?
— Да нет, не против.
— «Да нет, не против» или «нет, не против?»
Это начинало немного действовать на нервы. Но и запретить я ей не мог.
— Нет, я не против.
— Вот и хорошо.
— Видишь ли… — я осторожно подбирал слова, — мне на самом деле все равно, где ты будешь, потому что я знаю, что…
