— Постой, как это тебе все равно, где я буду?
— Да нет, же, ты не…
— Нет-нет, ты сам только что сказал: мне все равно, где ты будешь.
— Да нет же, совсем не про то.
Я уже пожалел, что начал этот разговор. Захотелось плюнуть и уйти.
— Я в том смысле, что доверяю тебе.
Как же это пафосно прозвучало!
— Хорошо, я поняла.
Почему у нас в последнее время постоянно возникают какие-то трудности? Неужели нельзя, чтобы было как прежде? А теперь — то одно, то другое…
Остаток вечера прополз скомкано, и я был весьма рад, когда нужно было прощаться. В который раз — больше по привычке — подумал о том, что мог бы вот сейчас поцеловать на прощание. Если б умел. И снова решил сделать это в следующий раз. Теперь уже послезавтра. Но этим вечером — знал точно — меня начнет душить ревность. Что же будет завтра — про то лучше было заранее и не думать.
А что если… что если… взять деньги у мамы и пойти?
Мысль была весьма заманчивой, но я в ужасе отшатнулся от нее: как можно обобрать мать, которая и так каждую копейку на меня тратит, а достается ей это очень трудно: все дни на работе, приходит поздно, уходит рано. И вдруг я — пусть и ради Люды — возьму у нее с таким трудом заработанные копейки. Она, может, себе что-нибудь летом хотела купить, а тут я… Нет, это совершенно невозможно!
Наступило новое утро, солнце я опять упустил: почти половину ночи ворочался в постели, обдумывая свое положение с Людкой. То казалось, что ничего особенного не происходит, надо только переждать этот скомканный момент и не обращать внимания; то — напротив — мнилось, будто это начало конца, мы вплотную подошли к той точке, когда нужно или расстаться, или совершить нечто такое, что поможет возродить отношения. Но и без того было не очень хорошо, а теперь это их посещение кафешки… Я не могу запретить ей ходить туда, куда хочет она, нельзя человека лишать свободы; да и какое я имею на это право. Но и отпускать… о, я помнил все эти рассказы однокурсников про гулящих баб, за которыми только и нужен — глаз да глаз, иначе они чувствуют слабость парня и начинают изменять. Мне же хотелось строить отношения на всецелом доверии и уважении. И потом, если человек любит тебя, он все поймет и не станет делать ничего предосудительного. Ну а если не любит — какой тогда вообще во всем смысл?
Несколько раз вставал и садился у окна, смотрел на ночной город. Холодный воздух немного успокаивал, начинало даже клонить в сон. Но, стоило вернуться в постель, мысли продолжали вылезать из самых закоулков мозга. И не было никаких сил запихнуть их обратно.
Только часа в три вдруг забылся. Но сон не снял усталости, проснулся я совсем разбитым. Ныла голова, ломило почти все тело.
Но почему я решил, что Людка должна изменить мне сегодня вечером? Она просто посидит с друзьями, они пойдут по домам.
Но воображение рисовало совсем другие картины: вот он ее лапает за столиком, вот они потом всей пьяной компанией идут поперек улиц, потом он зовет ее к себе домой, она соглашается…
И тут поймал себя на том, что бормочу нечто невразумительное. Это говорил не я, а какая-то часть меня, которую я не контролировал в себе. Это так же, как вдруг обнаружить себя, бесцельно катающим хлебные катышки за столом, хотя буквально минуту назад мог бы поклясться, что не делал ничего подобного.
— Я убью ее, убью ее… — бормотал я вполголоса, — ее убью ее…
Откуда вдруг взялась эта фраза, я и сам не знал: ни о чем подобном не помышлял никогда, даже во времена самых черных раздумий.
Шли долгие часы, время близилось к их предполагаемому походу в кафе. Я бродил по дому, словно оглушенный.
— Сегодня не пойдешь? — с надеждой спросила мама.
Я не расслышал вопроса, она повторила.
— Не, — только мотнул я головой, не в силах выдавить больше ни слова.
— Ну и правильно… — донеслось до мозга только начало фразы, снова все погрузилось в какой-то сумбурный туман.
Было девять вечера, я сидел перед телевизором, но ничего не видел, мама возилась на кухне. Смеркалось. Жара спала, уступив место духоте. И тут — будто сработал какой-то переключатель: стало сразу понятно, что нужно делать. Через пятнадцать минут я уже держал путь к той самой кафешке.
Не доходя до самого здания, перешел на противоположную сторону улицы и занял выжидательную позицию за деревом. Отчего-то казалось, что они скоро появятся, но был готов ждать сколько угодно.
Мимо проходили люди, кто по делам, кто просто так. Праздно шатавшихся было больше. Я смотрел на них с завистью: они могли себе позволить пройтись парами по вечерней прохладе, выпить пива, купить мороженого… ведь у них есть деньги. Я же вынужден позорно прятаться за этим деревом и стыдливо подсматривать за своей девушкой, только потому, что денег у меня — нет.
Не знаю, сколько пришлось ждать, только стало совсем темно. За окрашенными окнами кафе играла музыка, мигали огни, но ничего увидеть было нельзя. Несколько раз я порывался пройти внутрь, чтобы удостовериться во всем на месте, и даже дал себе слово, что, если она там одна, то пойду домой и назавтра не подам ни малейшего вида. Но всякий раз, решительно выходя из-за ствола и дойдя до середины улицы, трусливо возвращался к своему укрытию.
И вдруг они вывалились. Я даже не понял сначала, что это они, но потом заметил девчонку из их группы, которую несколько раз видел рядом с Людкой на переменах. Шумная, разряженная компания, и повалили по улице — совсем так же, как было в моем представлении. И судорожно искал Людку глазами. И почти сразу увидел. В красной куртке, черных джинсах, ярко-желтые волосы пострижены едва ли не до самых ушей. Как же вульгарно. И хохотала во весь жирный, раскрашенный.
Да она пьяна — дошло до меня.
И это буквально оглушило. До этого момента я даже не видел ее курящей, хотя знал, что почти все девки в ее группе курят. И радовался, что моя — не такая.
Первое, что хотел сделать, — броситься к ним, растолкать, раскидать в стороны, схватить за руку мою Людмилку и забрать ее от этих… подальше. Но — они продолжали удаляться, а я все стоял и смотрел им в спины. Когда же вся группа скрылась за углом, я тихонько проскользнул следом, так и не решившись приблизиться в открытую.
Они не ушли далеко, медленно двигались по улице — пьяные, счастливые. Первоначальный гнев прошел, теперь я продолжал осторожно следить, прячась то за скамейками, то за деревьями. Потом они уселись на скамейке в парке, я насчитал пять девок и пять парней. Значит, каждый был с парой. И Людка — тоже. Только вот с кем она — этого я никак не мог понять. Возможно, никого постоянного, а просто так, для компании. Ну что же, я сам виноват, что не пошел.
А что, если сейчас показаться, сделать вид, будто случайно проходил мимо?
Нет, это будет выглядеть именно так, как и есть на самом деле, а на самом деле я — следил за ней. Будет гадко, стыдно. К тому же, начнет меня высмеивать перед другими… И этого я точно не вынесу.
Решил, что будет мудрее дождаться окончания посиделок, когда вся компания начнет расходиться. Тогда точно будет ясно, с кем она, что у нее с ним. Вполне возможно, что это просто молодой человек на один вечер, чтобы не было скучно. Это еще можно понять, кое-как, наверное, и простить. Или… Но о таком исходе я пока старался не думать.
Время шло, они, кажется, и не думали расходиться. Более того, кажется, расположились в парке надолго. Даже кого-то из парней послали за вином, и через некоторое время он вернулся с пакетом. Все дружно загоготали.
Было темно, а в этом районе парка фонари не светили, поэтому я сначала с трудом различал Людку, а после вся группа слилась в одно шевелящееся хохочущее пятно. Но имелся в этом и плюс: меня, сидящего за кустом, также нелегко было заметить.
А они все пили, хохотали, курили… Изредка кто-нибудь отбегал в сторону. По нужде — понял я. Должно быть, и моя Людка точно так же раскорячилась однажды. Практически при всех.
