— Дык они ж не видят ни хрена! — воскликнул я.
— Ага, слепыши, — подтвердил Петр, — но только видеть им не обязательно, чтоб тебя учуять и догнать. Наши обычные шавки против них — как… как… хрен знает, что.
— Что делать будем?
— Придется пострелять, — вздохнул Петр и взялся за автомат, — а потом сразу рвем когти, а то как бы гости не набежали.
Я поискал предохранитель на своем трофее. Ага, должно быть, вот этот плоский рычажок. Петр прицелился и сделал первый выстрел. Я тоже вскинул автомат и вдавил спуск. Автомат дрогнул, оглушительные выстрелы раздались у самого уха. Признаться, от неожиданности я едва не выронил оружие и даже не понял: попал или нет. Скорее всего, все-таки промазал. Петр же тем временем бил одиночными выстрелами, сосредоточенный и спокойный. Внизу завизжали, зарычали, раздался громкий топот нескольких лап. На всякий случай выстрелил и я, но не ручаюсь, что попал хоть куда-нибудь: автомат сильно грохотал и дрожал. Все вокруг заволокло едким дымом. Когда же дым разошелся, внизу распростерлось несколько вытянутых собачьих тел. Одна тварь билась в агонии, хватала зубами воздух и трясла задними лапами. Я попробовал добить, но снова не попал.
— Вот тут, — Петр показал на какой-то рычажок, — на одиночные выстрелы перевод. А то ты весь рожок расстрелял впустую.
И перевел рычажок за меня.
— Ладно, дернули.
Мы спустились, я с опаской покосился на агонизирующую собаку. Она уже не шевелилась, только показывала кровавый вспененный оскал. Хотел добить ее ножом, но оглянулся и увидел, что Петр стремительно удаляется. Едва догнал его, с трудом опираясь на больную ногу.
— Да тише ты, черт…
— Давай, давай, — поторопил Петр, — время деньги.
— Если бы только деньги.
— Ага, для нас — еще и жизнь.
Не знаю, сколько времени мы проспали в той башне, только солнце стояло уже довольно высоко, думаю, за полдень перевалило. Небо висело прозрачное, такое яркое и голубое, что просто не верилось во вчерашний ливень. Какие-то конструкции виднелись примерно в полукилометре, должно быть, это и был вокзал. А вчера мне показалось, что шли целую вечность. И стало понятно беспокойство Петра: выстрелы могли легко услышать.
— На Кордон?
— Да, надо на Кордон. Покуролесили мы с тобой, мама не горюй. В следующий раз крепко подумаю, прежде чем с тобой идти.
Дорога назад оказалась скорой и без приключений. Если не считать моих отчаянных ухищрений пройти через то самое кочковатое минное поле с больной ногой, когда каждый шаг и на двух здоровых приходилось просчитывать заранее…
У самого Кордона Петр встретил знакомых сталкеров, попросил у них сигарету и жадно затянулся.
— С рейда?
— Ага, я Янтаря. Зеленого (кивнул на меня) водил.
— Много нарыли?
— А, какой там! Светляка одного, и то едва на тот свет не отправились за него. Добро, что Долг помог, а то снорки с зомбями спокойно пройти не дают. Оттуда вообще через Дикую шли. Не ваши там шухер навели ночью?
— Не, не с Кордона — это точно.
— А то подумал: может, Кнут опять своих ребят повел…
— Кнут повел, но не на Дикую, а на Росток. И позавчера это дело было. А что, сильно шумели?
— Да так… маленько. Едва под раздачу не попали. Но лучше туда пока не соваться, бандиты будут крайних искать, патрули усилят…
— И кто там кого?
— Бандюки тех отогнали. Стволов десять точняк было, но что-то не дюже они их взгрели. Дилетанты, поди.
— Да уж, профи в десять стволов подняли мути, до Кордона прокатилось бы.
— Чего тут нового?
— А ничего, почитай. Зомбаки опять вчера к вечеру заявились, ну, до ночи их угощали. Один в хате засел, еле выкурили. Митрофана поранило, он как раз в дозоре был, а тут эти прут. Причем, молчком, ничего не бормочут.
— Что-то уж дюже часто захаживать стали. И кажись Выжигатель отрубили, а все одно — что на Янтаре, что здесь их — пруд пруди.
— Да уж… не один Выжигатель здесь виноват, значит. Или Выжигателей несколько.
— Тоже может быть, я уже думал об этом. А так, кроме как с Радара, неоткуда им идти.
— А черт их знает. Там Радар, тут еще слухи про генераторы ходят, будто снова загудели.
— Все может быть, все может быть, — рассеянно проговорил Петр, — простому сталкеру и хабарить скоро негде будет.
— Тут еще без тебя слухи ходили, будто Сахар клич кинул: кто ему живого снорка приволокет, тому тонну зеленых сразу отвалит. Хотели у Савелия уточнить, а тот сказал, будто Сахар позывной сменил, сам не знает, как теперь до него достучаться.
— Ну, это брешет он. Поди, сам теперь снорка добыть хочет.
— Не-е-е, я за какую-то его вшивую тонну жопой рисковать не стану. За пять вот подумал бы. А на тонну я и так артов насобираю. Пусть не сразу, зато спокойнее.
— Вот и я думаю: пусть Сахар сам за тонну за своим снорком по аномалиями прыгает.
— Сахар жадный, конечно, но если увидит, что никто не пошел, то цену поднимет.
— Ну, вот как поднимет — там и посмотрим.
Я подумал, что свой резон в этом есть: уже видел снорка в действии. Так что за тысячу долларов и сам не пошел бы валить такого. А тут — еще и живого. Интересно, однако, как же они его живьем поймают? Ловушку наверняка поставят. Не за руки-ноги, в конце концов, держать будут.
А в целом, для меня большая часть разговора осталась темным лесом. Ни о Ростоке, ни о Митрофане, ни о Кнуте и его ребятах, а уж тем более о каких-то вновь загудевших генераторах — я не имел ни малейшего представления. Но спрашивать сейчас было неловко, потому просто стоял и слушал.
— А вы теперь куда?
— А так, прошвырнемся, поглядим… До Выброса пошхеримся поблизости. Далеко отходить уж не будем, а то накроет.
— Ну что ж, Бог в помощь.
Мы разошлись.
И снова пост у деревни. Железные листы, мешки. Дырявые прогнившие крыши. Спокойно, почти сонно здесь, по сравнению с тем, что нам довелось испытать. Мы пошли к Хромому, я взял сразу три поллитровки водки (как уже убедился, спиртное здесь играет не последнюю роль) и тушенки — тоже три банки. Мешком обзавелся. Обычный такой мешок из грубой холстины, со шнурком-веревкой вместо лямки. Петр посоветовал взять еще ружейное масло. Мой автомат и в самом деле требовал срочной чистки. Как его не заклинило еще на башне — не знаю.
Впрочем, чистка, еда — это все потом. Сейчас же требовалось осмотреть ногу. За последние сутки ей крепко досталось, так что я нисколько не удивился, увидев багровый кусок раздувшегося мяса. Хорошо еще, что болело: я очень испугался, когда в прошлый раз перестал ее чувствовать. Болит — значит, живет.
Принял для анестезии из купленной поллитровки и сменил повязку. Потом поковылял искать костер, чтоб обсушиться и обогреться. Петр куда-то испарился, видимо, тоже искал прибежища. Сначала двинулся к тому месту, где ночевали в прошлый раз, за домами, но там никого не было, только черное пятно кострища. Затем проковылял в какую-то полуразвалившуюся хату, из пролома в стене которой выползал дымок. Внутри вокруг прокопченной бочки сгрудилось несколько сталкеров. Миновав колючие заросли, я продрался к пролому и проник прямо внутрь. Все, что мне сейчас нужно было, — это стянуть противно набухшую водой одежду и обогреться самому.
Поздоровавшись, я попросил разрешения обсушиться.
— Валяй, коли надо…
Раздеваться донага, пусть и при мужиках, было неловко, но пришлось: на мне не было ни единого сухого пятнышка. Обмотал горячую бочку своими тряпками, и сам, чтоб не окоченеть нагишом, прижался спиной к закопченному железу.
Долго сидеть так, впрочем, не получалось: голое тело обжигалось; тем не менее, это было куда лучше, чем сушиться на ледяном ветру. К тому же, через некоторое время я умудрился как-то принять такое положение, что железо не слишком жгло. Оставалось только выжидать, когда высохнет одежда, колупать ножом тушенку и слушать неторопливую беседу соседей.
— А рассказывали, что в Лиманске какой-то безбашенный бар сподобился открыть, — говорил один сталкер, глубоко затягиваясь сигаретой.
