К великому щегольству и выставлению напоказ дамы-гостьи тоже разодевались в пух и прах.
Когда Казола, будучи восприимчивым по натуре ко всему прекрасному и драгоценному, вошел в спальню роженицы, там уже собралось двадцать пять венецианских дам, одна другой краше и нарядней. Стоимость драгоценностей, сверкавших в их волосах, на шее, запястьях и пальцах, можно было оценить в сто тысяч золотых.
После всего увиденного благочестивый миланец продолжил свое паломничество в Палестину, чтобы узреть святое место ясель в Вифлееме…
Мария Манчини, супруга герцога Колонна, племянница кардинала Мазарини, на послеродовой ярмарке тщеславия поставила точку над i. Не столько разубранный покой прославил послеродовые игрища римской законодательницы мод, сколько сама кровать. Сирена, восседающая на четырех морских чудищах, держащая на руках огромную резную раззолоченную раковину, над этим брачным ложем — двенадцать амуров поддерживали расшитые золотом тяжеленные занавеси. Сама больная принимала гостей оригинально одетая, а вернее раздетая, под богиню Венеру.
Кем же были ее посетители? На этот раз не только великосветские дамы, но и члены коллегии кардиналов, спешившие засвидетельствовать почтение супруге герцога.
О, ясли вифлеемские!
Все это должно было радовать глаз. Но у человека есть еще и уши. Французы называли кудахтаньем (caquets de l’accouchée) то словоизвержение, болтовню, сплетничанье, перенос слухов, которым занималось собрание великосветских кумушек у постели роженицы.
Сейчас сплетенный смысл их разговоров развеялся, словно при проветривании тяжелый дух спальни. Но зато остал-ся опасный осадок от их кудахтанья — суеверия и разные кривотолки[149].
Материнское молоко
Питающие жизнь капли материнского молока окружены целым сонмом легенд.
В эпоху крестовых походов христианская Европа была охвачена лихорадкой собирания святых мощей, среди прибывающих потоком со Святой земли мощей простодушные благочестиво принимали и молоко Марии.
В 1247 году император Балдуин II несколько капель молока (Богородицы) принес в дар королю Людовику Святому. Долгое время их хранили в парижской Сен-Шапеле, потом перенесли в ризницу собора Парижской Богоматери.
Вот список городов, в церкви которых попали эти капельки: Руан, Авиньон, Тулон, Шартр, Мане, Эврон, Лаон.
Итальянские города: Генуя, Ассизи, Венеция, Неаполь, Павия, Падуя, Рим. А в Риме даже шесть церквей получили по несколько капель: Санта Мария дель Пополо, св. Николая в Карцере, св. Крисоньо, св. Клементия, Сан Алеззио, св. Козьмы и Дамиана.
Грудь Марии Медичи
Среди земных женщин наиболее странное прославление получила Мария Медичи, супруга Генриха IV.
Известным оратором XVII века был Андре Валладье[150], придворный священник и королевский податель милостыни. Своими проповедями сам он был очень доволен, лучшие из них собрал и в 1612 году издал отдельной книгой. Книгу посвятил королеве Марии Медичи. Это странное посвящение имело свои корни в «Песне Песней», ему хотелось немилосердным прославлением всего рода женского угодить своей августейшей покровительнице. В основном это литературное обрамление (ради единства впечатления публикую и те фрагменты, которые непосредственно не связаны с грудью):
«Такова она, словно королевский дворец трехэтажный, сотворенный строителями Божьими из ребра Адамова. Сын зрелище лучших свойств собрал в верхнем этаже, в лице; Отец на среднем этаже питающие груди создал; Святой Дух от доброты своей нижний этаж производительности сотворил».
Для воспевания верхнего этажа автор смахнул с небес и солнце, и луну, и звезды, одолжил у Олимпа нектар и амброзию, выловил из моря жемчужины и кораллы, притащил кучу алмазов, карбункулов, роз, лилий, амбру и прочие атрибуты рифмоплетства.
Теперь следует очерк о втором этаже. Quam pulchrae sunt mammae tuae! Как прекрасны груди твои! Автор спешит добавить: «так молит в “Песне Песней” жених». И округлы они, как виноградины, и гладки, как пара козлят молодой серны. (Как известно, невеста была темнокожей, даже чернокожей.) Сколько сладости сокрыл в них Создатель! Это каналы для материнского молока; хранилища манны небесной, источники амброзии и нектара, два кувшина с молоком, два горшочка с медом, два куста бальзамических, двое часов башенных, показывающих внутри матери.
Более желать от женских грудей невозможно.
А нижний этаж?
Благочестивый и ученый автор выбрал из латинского текста «Песни Песней» несколько подходящих случаю сравнений и объяснил их королеве, если б ей вдруг было неясно:
«Божий завод запрятан, а самую таинственную часть его такими названиями почитают: Hortus conclusus, то есть запертый сад, Fons signatus, то есть источник запечатанный, потому только жениху предназначается и ему открыт. Puteus aquarum viventium — колодезь вод жизни, ведь всякая жизнь отсюда происходит. Venter tuus sicut acervus tritici valletus liliis — живот твой, словно куча зерна, обложенная лилиями».
Для венгерского быта это не совсем понятно, потому что у нас кучи обмолоченного зерна, а также стога и копны отнюдь не лилиями обкладывают. Авторское пояснение тоже не удовлетворяет: по его словам, это надо понимать так, что эдакое хранилище чудес природы стыдливо плодотворно и плодотворно стыдливо. И хоть таится от глаз людских, все же находится в тесном союзе с двумя молочными реками.
В целом, трехэтажные премудрости заверяли королеву в том, что женщина — венец творения, самое прекрасное, самое совершенное и самое возвышенное существо, хранилище чудес природы и чудо всех хранилищ.
Только о том не сказал автор этих благостных безобразий, что этот самый завод Божий — сможет ли он работать без рабочих-мужчин?
Целебное материнское молоко
Раньше считалось, что материнское молоко имеет великую целебную силу.
Герцог Альба, одна из самых богомерзких фигур в истории, кровавый палач нижнегерманских земель (Нидерландов), сражавшихся за национальное освобождение, в старости стал прибегать к материнскому молоку. Для него специально держали двух кормилиц, которые утром и вечером давали ему грудь.
Архиепископ Лас Касас, смелый защитник индейцев, стонущих под испанским игом, однажды тяжело заболел, его желудок не принимал пищи. Одна благодарная индианка выкормила его своим молоком; он снова встал на ноги. Память об этом осталась. Французский художник Луи Эрсен написал картину на этот сюжет, она была выставлена в парижском Салоне в 1814 году («Las Casas malade soigné par des sauvages»).
Не сохранилось имени того старого господина, которого около 1840 года тоже кормили материнским молоком. Тут не столько сам случай, сколько способ кормления интересен. Старый господин страдал стыдливостью, отнюдь не часто встречающейся у мужчин. Он был настолько щепетилен, что устыдился, видите ли, нескромного вида женщины в расстегнутом платье. Он велел поставить перед своей постелью ширму, вырезать в ней дырку и через нее принимал целебный природный молокопад.
Мои читатели, вероятно, наслышаны о трогательной истории Кимона и Перы, а может быть и видели ее запечатленной по рассказу римского историка Валерия Максима на полотнах Рубенса, Чиньяни, Ганса Себальда Бехама, Доменикино и целого ряда других живописцев.
Кимона — отца — в Афинах приговорили к голодной смерти и бросили в тюрьму, однако Пера, его дочь, приходила к нему и собственным молоком поддерживала в нем жизнь.
Плиний по-другому и гораздо подробнее описал эту историю («Естественная история», книга VII, глава 36.) У него место действия — Древний Рим, к голодной смерти приговорена женщина. Тюремщик сжалился над ней и позволил дочери навещать ее, но прежде обыскивал девушку, не проносит ли она еды. Заключенной совсем не хотелось умирать голодной смертью, тюремщик что-то заподозрил и застал дочь за тем, как она кормила мать своей грудью. Такая дочерняя любовь тронула сердца консулов, и они помиловали мать, назначив им обеим пожизненную ренту. Позднее консулы Квинкций и Ацилий на месте тюрьмы построили храм и посвятили его богине Пиете[151].
