– Как приятно, когда у тебя вдруг появляются возможности!

– Да.

Мы обе умолкаем.

– Вам очень трудно было бежать оттуда?

– Черил, прошу вас, об этом слишком больно говорить. – Я закрываю лицо руками. Раздвинув пальцы, я вижу, как сумка снова начинает извиваться. Чтобы Ленивец прекратил, я пихаю его носком туфли.

– Ах… да, конечно! – Она кладет руку мне на плечо и снова неуклюже притягивает к себе, поглаживает по спине. – Ничего, ничего, – говорит она. – Успокойтесь, успокойтесь!

– Все устроено! – Джерри широко улыбается, как человек, с чьих плеч свалился невероятный груз. Да, сомнение – штука тяжелая. – Можно помочь вам, Фрэнсис? – Он хватает клетчатую сумку, и я не успеваю ему помешать. – Ух ты! Что у вас там – все ваше имущество?

– Джерри! – восклицает ошеломленная Черил.

– Ах, извините, я вовсе не хотел… – Но тут Ленивец, недовольно ворча, высовывает из сумки морду.

Джерри роняет сумку. К счастью, до пола всего пять дюймов, но Ленивец визжит так, будто упал с водопада Виктория.

– Матерь Божья! Что там такое?

– Джерри Барбер! Ты прекрасно знаешь, что там такое! Ах, Фрэнсис, вы должны были нам сразу сказать! – Вуйо незаметно для Барберов гримасничает, намекая на то, что мне лучше быстрее все уладить.

– Мне… было стыдно, – бормочу я.

– Что вы, детка, вам совершенно нечего стыдиться! Это не значит, что вы плохая. Это просто значит, что вы когда-то совершили дурной поступок. – Черил сурово смотрит на Джерри. – Вы умница, славная, хорошая девочка! – В глазах у нее снова блестят слезы.

Мы смотрим вслед Джерри и Черил, которые выезжают со стоянки, забитой «БМВ-Х5» и «Ауди-А4», в своем белом арендованном «фольксвагене-поло». И весело машем руками, пока они не поворачивают за угол.

– А ты и правда умница, – говорит Вуйо, передразнивая Черил.

– Заткнись, Вуйо!

– Надо будет повторить.

– Где мои двадцать процентов?

– Может быть, в следующий раз.

– Я подписывалась только на один раз. Спектакля на бис не будет.

– А как же твой должок? Девяносто четыре тысячи с лишним – сумма немалая.

– Лучше я придумаю для вас другие «рыбы»…

– А я удвою тебе процент.

– А мне плевать!

– Что, уже забыла про своего братца? – коварно спрашивает Вуйо. – Того, который умер?

– Пошел ты!

– Кстати, как поживает твой любовник – тот иностранец, мквереквере? Как его – Бенуа, что ли? Будь осторожна, Зинзи! Ты ведь помнишь, что было в прошлый раз, когда ты стала поперек дороги серьезным людям!

Вуйо садится в «БМВ-Х5» – у него их несколько. На всякий случай запоминаю номер. Скорее всего, он фальшивый, но я обожаю собирать информацию. YZG899 GP. Я стучу в окошко. Он опускает стекло.

– Ну, что еще?

– Подвези меня!

– Купи себе машину, – отвечает он и уезжает прочь.

Несмотря на раннее время – сейчас всего три часа, – в «Маказе» уже не протолкнуться. Вот что бывает, когда в округе не хватает нормальных мест, где можно отдохнуть. Пивнушек и церквей по соседству хватает, но «Мак» пользуется особой популярностью, и по-моему благодаря жареной курице по-лагосски и красивому виду. Бар находится на втором этаже бывшего торгового центра, оставшегося с тех пор, когда Хилл-броу еще считался шикарным районом. Когда-то здесь были дорогие отели, рестораны, модные уличные кафе и торговые центры, набитые до самой крыши предметами роскоши. Даже у Зоосити была Прошлая Жизнь.

Несколько лет назад много шумели о переделке и облагораживании района; дело закончилось тем, что к нам повадились «красные муравьи». Их так прозвали из-за красных шлемов. Они пытались выселить теперешних обитателей, самовольно захвативших квартиры в бывших шикарных домах. Довольные домовладельцы в предвкушении будущего расцвета замуровывали кирпичом входы в жилые башни… Но выселенные всегда находили способ вернуться. Предприимчивости нам не занимать. Иногда приходится кстати и дурная репутация…

Бар устроили в бывшей громадной витрине, выходящей на улицу. Раньше в витрине, как в универмаге «Мейси», вращались предметы роскоши и стильные аксессуары; помню, как-то под Рождество сюда впихнули даже «шевроле» с откидным верхом. За рулем сидел Санта-Клаус в темных очках и гавайской рубашке.

Для создания определенной атмосферы в «Маке» сохранили кусочки прошлого. В витрине стоят два манекена, мужской и женский. Мужской манекен без обеих рук, зато одет в аккуратные вельветовые брюки, ярко-зеленый свитер и мягкую шляпу с полями. У женского манекена лицо пошло пятнами; на нем изъеденное молью белое мини-платье и высокие сапоги-ботфорты. Оба манекена застыли в вызывающей позе – когда-то она считалась верхом крутизны. И все равно на фоне посетителей манекены выглядят шикарно. Завсегдатаи далеко не так хорошо одеваются.

Я сажаю Ленивца в небольшой загончик у входа. Он сразу же цепляется за ветку пластмассового дерева. Дерево украшено разноцветной гирляндой. Живых обитателей на нем хватает. Одутловатая Белка быстро запихивает в рот остатки шоколадного батончика, укоризненно верещит на Ленивца и скачет наверх, мимо занятой чисткой перьев Майны и африканского Бумсланга[3], безжизненным шлангом повисшего в развилке между ветвями.

– Держись от него подальше, приятель! – предупреждаю я. Разумеется, все животные среди себе подобных в основном придерживаются неписаного кодекса поведения, но… все же звери есть звери. И среди них встречаются придурки. В самом углу, в опилках, свернулся калачиком Мангуст. При нашем появлении он на секунду приоткрывает глаза и притворяется, что снова засыпает.

Бенуа и двое его приятелей, сосед по комнате Эммануил и мелкий гангстер Д’Найс, сидят в своем обычном углу, у стола для настольного футбола. Я беру у стойки бутылку тоника (как бы джин-тоник, только без джина) и подсаживаюсь к ним. Кондиционер, как обычно, сломан; их бутылки с пивом запотели. Мартышка-верветка Д’Найса сидит на столе среди пустых бутылок и играет с подставкой, украденной из отеля «Карлтон» примерно в 1987 году.

По телевизору гремит рэп; на фоне декорации, изображающей горящий город, раскачиваются потные тела. В огромных шаровых молниях высвечивается панорама Лас-Вегаса. Рэпера в леопардовой майке и цепях окружают девицы; к его ногам прильнула Гиена.

Животное показывают крупным планом; гиена скалится, обнажая желтые клыки. Девицы все больше распаляются – наверное, от страха. К счастью, пожар ненастоящий. Пламя лижет плоские вращающиеся животы танцовщиц, фонтаны искр высвечивают упругие попки, выпирающие из шортиков.

– Неужели он тоже зоо? – спрашиваю я, вместо приветствия, тыча в телевизор.

– Шутишь?! – Эммануил потрясен до глубины души. Он очень милый мальчик из Руанды; ему всего двадцать лет. Подрабатывает где придется. Животного у него нет, но кто сказал, что это обязательно? У нас в Зоосити царит толерантность. Так сказать, взаимные гарантии дошедших до ручки…

– Не смеши меня, Эммануил. Мне тридцать два года. Я больше не обязана знать каждого засранца!

– Зинзи, ты что?! Как можно не знать Стрелка?!

– Что это за кличка такая – Стрелок? Он что, бандит?

– Зинзи, ты делаешь мне больно. Твои слова меня жестоко ранят!

– Ах, Эммануил, ты еще не знаешь, как я умею ранить!

– Да, он самый настоящий зоо! – вскидывается Эммануил. – Ниггер получил пулю в голову и выжил, а теперь рассказывает, что он пережил, ясно? Пуля прошла навылет. Череп пришлось собирать буквально по кусочкам!

В разговор, размахивая пивной бутылкой, встревает Д’Найс:

– Представь себе, у гиены челюсти мощнее, чем у льва. Прокусывает череп насквозь, до самого костного мозга! – Увидев, что он пролил пиво, его Мартышка оживляется. Хватает подставку и очень осторожно сгибается над коричневой лужицей.

– В черепе нет костного мозга, – говорит Бенуа.

До меня доходит, что все трое уже под мухой.