Кончились пророки да предтечи.

   А того, кого велел любить,

   Люди пригвоздили за предплечья.

   Бог шептал вполголоса, кричал,

   Пробовал и так, и эдак, бедный,

   А людишки брались за кинжал,

   Выходя пограбить из таверны.

   Бог потратил целый капитал

   На свои немые телеграммы.

   Он и плакал, и стонал, и звал,

   Выводя морзянки злые гаммы.

   А людишки брались за перо

   Писчее, а чаще - воровское,

   И сажали жертву на него,

   Как на вертел адское жаркое.

   И устал от этой жизни Бог,

   Улетел на суперзвездолёте.

   Даже если кто-то заорёт,

   Вы его уже не дозовётесь.

   * * *

   От мессий безвременных визитов

   Понапрасну хворью не болей!

   Поселился мелкий инквизитор

   В каждом из известных нам людей.

   В суете подвыпившего хлева,

   В сонме простодушных поросят

   Мы не ели от чужого хлеба,

   Ну, а если ели, нам простят.

   Мы не пили молока парного

   От святых коричневых коров.

   И когда пробило полвторого,

   Мир был прежним - весел и здоров.

   И напрасно по-мужичьи плакал

   В Дельфах средь осколков и костей

   Старый перепрятанный оракул,

   Ожидая скверных новостей.

   Можно мерить сапоги и клипсы,

   Ибо в суматохе перемен

   Заменили нам Апокалипсис

   На уже привычный Happy End.

16.02.2001

   * * *

   Из римских недобрых декад

   Писал себе письма Сенека

   И в них, своей мудрости рад,

   Бродил всё от века до века.

   И надо ж, к исходу среды

   Дошли до меня без конверта

   Его небоязнь беды,

   Его нестрашение жертвы.

   И мир засиял, как венец,

   От томной крупицы восторга,

   Постиг я тогда наконец

   Свою небоязнь острога,

   Хворобы, долгов, нищеты,

   Друзей ядо-лживого жала,

   Свою небоязнь судьбы,

   Свое неприятье Державы.

   Напрасно шипели клопы,

   Что трахнутый я неврастеник.

   И он сторонился толпы,

   И он там прослыл как бездельник.

   Но вены безропотно вскрыл

   Сенека по просьбе Нерона,

   И голос его отступил,

   Как эхо немого перрона.

   И я, словно старый сундук,

   Вобрав в себя вирши и саги,

   Надулся и злюсь, как индюк,

   От бликов вчерашней отваги.

16.02.2001

   * * *

   В дождь Милан нам судьба показала

   С белогрудой громадой собора,

   Все строения в стиле вокзала

   И шатание всякого сброда.

   А зонты, словно чёрные банты,

   Огибали промокшие двери.

   Мы бродили по улице Данте,

   Того самого, что Алигьери.

   Хоть Милану толпа и не мила,

   Сам погряз он в толпе, как мошенник.

   Ни кола, ни двора, ни стропила,

   Только Маме купили передник.

   * * *

   Лет в двенадцать решил я железно,

   Что в Венецию мне не попасть,

   К недоступному же, как известно,

   Разбухает огромная страсть.

   И теперь, очутившись в Милане,

   От неё километрах в трёхстах,

   Я взбурлил, словно буря в стакане,

   Расстоянье читая с листа.

   В обветшалой лагуне, как в тесте,

   Вязнул город моих юных грёз,

   Гондольер нас надул тыщ на двести

   И по грязной канаве повёз.

   Мимо нас проплывали гондолы,

   Мы качались средь песен и лиц

   Вместе с банками от кока-колы

   И останками умерших птиц.

   А на площади Бедного Марка,

   Средь фасадов на грязных столбах,

   Мы сидели, и нам было жарко

   В Адриатики душных ветрах.

   Мы решили, уехав из рая,

   На трамвае речном тря зады,

   Что Венеция - тот же Израиль,

   Только с явным избытком воды.

16.2.2001

   * * *

   Всё бурлило и плавилось, кроме

   Чуть припудренных инеем грив,

   В двухкупейном своем фаэтоне

   Ты был весел и шумно игрив.

   Громко чокаясь, били копыта

   И чеканили буквы на снег,

   Словно новая книга раскрыта,

   Чудо-тройки вместившая бег.

   Оставляя в несчётных подранках

   Всю дорогу рапирных острот,

   Ты гримасами на полустанках

   Теребил суетливый народ.

   Кому пел ты, Лукавому, Богу ль?

   Что палил ты в нервозном чаду?

   Я люблю тебя, пакостник-Гоголь,

   И чего-то по-прежнему жду...

   * * *

   Если б ты была не так мила,

   Мы бы всё толпились у аптеки,

   Словно отставные ацтеки,

   Исчерпав фантазию дотла.

   Если б ты была не так умна,

   Мы бы не селились между сосен,

   Наш союз был приторен и постен,

   С истиной, отжатой из вина.

   Если б ты была не та совсем,

   Что меня внезапно полюбила,

   Я б взорвался тыщей тонн тротила,

   Расплескав в пространстве белый крем.

   Если б ты осталась не со мной,

   Я бы всё равно приплёлся после

   И нудил, как выпоротый ослик,

   Что мне нужно быть с тобой одной.

   Если б мы забыли этот мир,

   Променяв его на плошку риса,

   Я бы звал и плакал, как актриса

   Или как простуженный вампир.

   Если всё свершилось - мы вдвоём,

   Так убьём дурное слово "если",

   Это слово выбросим из песни

   И своих "друзей" переживём.

Февраль 2001 г.

   * * *

   Нам не нужно друзей -

   Это слишком накладно и нудно,

   Лучше дней карусель

   Проводить без излишних хлопот -

   Приготовить кисель,

   Скушать с кашей, взошедши на судно;

   Переправить постель

   На качаемый волнами плот.

   Что желают друзья,

   Как несчастий нам всяческих много.

   Что живём, как князья,

   Не простят нам они ни за что.

   Если даже нельзя,

   Я спрошу разрешенья у Бога -

   Пусть, мне пальцем грозя,

   Всё ж позволит забиться на дно.

   Нам так много понять

   Ещё нужно, но сыпется время

   Перетёртым песком,

   Словно ядом, песочных часов.

   Как тоску мне унять,

   Не приходит мне радужно в темя,

   И селюсь я леском,

   Попрочнее повыверив кров.

Февраль 2001 г.

   * * *

   По утрам пишу стихи,

   Не почистив зубы.

   Поскорей с себя стряхни