И обживаем острые углы.

   * * *

   Я в таинствах немого примирения

   С негодными предательскими снами

   Нашёл свое утраченное кредо,

   Как краешек разлитого варенья

   Собой являет грозное цунами

   Для всех, кому ещё бездонней небо.

   Я обнимаю тех, кто изневолен

   Своей души изъеденным мочалом,

   И возвращаю горький поцелуй

   Тому, кого залил бы алкоголем

   И позабыл бы все его начала

   Средь первозданных одиноких струй.

   Так возникая в отраженьи судеб,

   Растянутых в тугие струны буден

   В несовершенных святотатствах уст,

   Мой жалкий профиль, утомлённый трутень,

   Бежит от края, что чрезмерно люден,

   К иному краю, что чрезмерно пуст.

   * * *

   Мне ещё многому так надо научиться,

   Мне ещё многому так надо научить.

   Такая сложная наука - просто жить

   И не ловить за хвост несчастную синицу.

   Мне ещё много надо серых журавлей

   Поймать средь неба вверх подвешенных пределов

   И, разрыхляя свет, по выделке небелый,

   Разбережать в себе остаток светлых дней.

   Мне ещё много ненаписанных стихов

   Пропеть хотелось бы, хватило б только силы,

   Чтобы не вышли эти песенки плаксивы,

   Как то бывает с приближением годов.

   Мне ещё многое придется позабыть,

   И даже то, - узнать что предстоит лишь,

   И к этой жизни, видимо, привыкнешь,

   Лишь как придет пора отвыкнуть жить.

   * * *

   Завороженный творогом,

   Нежным творогом зим,

   Всё, что было мне дорого,

   Растерял и забыл.

   Всё, что было мне значимо,

   Важно больше не мне,

   И в чертах обозначенных

   Календарь на стене.

   Расколоченным омутом

   Бьётся сердце забот,

   И каким-то поломанным

   Выдаётся восход.

   И каким-то не выданным

   Замуж или врагу

   Возникает предвиденье

   Острой боли в боку.

   Не витаю в сознании,

   Как в пергаментах грез,

   А хромаю в старании

   Урезонить невроз,

   И брожу незамеченный

   Средь творожности зим,

   Как больной обесцвеченный,

   Лишь с тобой не один.

   * * *

   От гениев всегда несёт загробьем,

   Не столько хладом, сколько хладнокровьем,

   А также неприступным веществом,

   Которому не стоит за столом

   Искать сравненья или же подобья

   С банальностью учебного пособья.

   И каждый божий протрезвелый шквал

   Нас, обуяв потребностью похвал,

   Ведёт к столу с уверенностью дерзкой,

   Что в этот миг писать бы впору фреcку

   С нас, оседлавших стул, как пьедестал.

   Но то - не так совсем, не так, оставь,

   Не разменять фантазию на явь,

   Не различить ни калек, ни пророчий,

   И гений - только узник многоточий,

   В реке забвенья плещущийся вплавь.

   * * *

   Я взял вас в сеть, скупого мира дни,

   Кроша сухарь метеоритным ливнем,

   Гордясь клыком или же лучше бивнем,

   Ловя на кухне шкурки ананаса,

   Плода и символа моей родни,

   Буржуев злостных и жильцов Парнаса.

   И так не по-монашески влюбясь,

   Едва ль кичась заученным наречьем,

   Глотая горечь беленьких пилюль,

   Плету я нескончаемую вязь

   Непроходимой сети человечьей,

   Ловя в нее то дни, а то часы,

   И звонкие кружки, что из металла,

   Которому предстало заверять

   Весьма весомую надежду сделок

   И грусть моих уже больных сиделок,

   Не воспринявших мысль мою о том,

   Что нет везенья в стае человеков,

   И материальным миром подструнясь,

   Не бередя в себе поток сознанья,

   Я пропускаю летние купанья

   И проживаю вскользь свои плоты,

   Которые уходят и уходят

   На самый краешек того, что мы

   Зовём созвездьем сладкого покоя,

   Которого нам не узнать, но мы

   Его и так узнать бы не желали.

   И бог с ним, лучше снова о металле,

   Который больше не несёт в себе

   Ни сласть владения, ни грусть потери.

   И на Востоке сонные тетери

   Уже узрели солнечный приход,

   Пока у нас ещё почти всё пусто.

   Ни торжества, ни змея, ни мангуста,

   Ни колдовства по кухням второпях,

   Ни расставанья с жесткостью постели,

   И телом чуя приближенье сна,

   Я сознаю себя во всем виновным,

   И в то же время невиновным, так

   Уже сложилось, каждый мы пустяк

   К себе привяжем и воркуем нежно

   О своезначьи и большой вине,

   А между тем нет истины в вине.

   По крайней мере в том, что неизбежно

   Нам поставляет душный магазин.

   Нас обманули, из стальных витрин

   Украли всё, чем славились напитки,

   А нам остались пытки, только пытки

   Распространять влечение своё,

   Вливать в себя отравленные зёрна

   Народных благ и пошлости народной,

   И незнакомых мыслей о войне,

   Которая считалась неизбежной,

   Какой-то окончательно небрежной

   И не возникшей где-то всё равно.

   * * *

   Я с яблока снимаю кожуру,

   Сначала океаническое ложе

   Белеет, на Антартику похоже,

   И континент, где скачет кенгуру.

   Я по-субботни банному утру

   Творю хребты под кончиком ножища,

   Мне яблоко уже не просто пища,

   А шар гигантский, что парит в миру.

   Его ведя вокруг настольной лампы,

   Меняю дни на ночи и назад.

   Как жаль, что не купили виноград

   Иль сливу, я б луну пристроил там бы.

   Но бьют часы. Лет миллиард прошел.

   Потыкал я свой мир метеоритом,

   И вот уже моя Земля залита

   Холодным соком, словно дождь пошел.

   И там внизу на гладях белых вод

   Льнут облака - то лепестки ромашки,

   Те, что я днем отчалившим вчерашним

   Тебе дарил, закончив свой поход.

   Ну, хватит тверди мять пустой поднос,

   Пора и тварям дать простор обжитый,

   Опять потыкав мир метеоритом,

   Росточки жизни я в него занес.

   А там уж поселил и человеков

   По несомненно стойким островам,

   И пусть живут без страха за тот хлам,

   Из коего творится жизнь эта.

   Но, наигравшись, яблоко я взял

   И просто съел, забыв о том, что создал,

   Наверное, затем мне Бог и мозг дал,

   Чтоб глупости я быстро забывал.

   * * *

   Животные страдают бессловесно.

   Хворая, длят несчастие своё,

   Как будто ждут на станции метро

   Или трамвай - занять пустое место.

   Животные хворают, не моля,