Негромкое мяуканье разбудило его: это Леди Элла напомнила о своем желании приступить к завтраку. Ранульф Фитц Хью, не открывая глаз, протянул длинную руку, бережно взял комок свалявшегося меха и положил его на свою широкую грудь.

— Думаю, пора вставать, — сонно проговорил он своей кошке, совсем не надеясь, что получит ответ, который, однако, незамедлительно последовал:

— Милорд?

Ранульф недовольно скривил лицо. Черт возьми, и как это он мог забыть, что вчера вечером, направляясь спать, он прихватил с собой не только кошку, но и кое-кого еще. Это была одна из тех женщин, что постоянно сопровождали его отряд. И теперь она лежала рядом с ним и нежно поглаживала его голую ногу своей, призывая возобновить страстные ласки прошлой ночи. Но Ранульф был абсолютно безразличен к этим заигрываниям. Блудница, оказавшаяся столь кстати под рукой накануне вечером, не вызывала у него никаких эмоций на следующее утро, ибо, раз удовлетворив свое желание, Ранульф забывал о женщинах до следующего сеанса любви. В это же утро присутствие девки особенно раздражало его, так как ему предстояло выполнить ответственное задание, и Ранульф хотел снова тщательно все обдумать. Он поднялся и со словами “Пошла прочь!” шлепнул ее по обнаженному заду, смягчив грубость мимолетной лаской и давая тем самым понять, что не желает больше видеть ее в своей палатке.

Она завывающе улыбнулась, но Ранульф предпочел не заметить недвусмысленный намек этих вызывающе прекрасных губ. Хоть его сегодняшняя гостья и была самой очаровательной блудницей из тех, что посещали его ложе в последнее время, этот факт нисколько не воодушевлял Ранульфа, ибо он привык к тому, что умопомрачительные красотки слетались при одном лишь его появлении, как мухи на мед. Их на самом деле было так много, что в это утро он не мог даже вспомнить имя той, что так часто делила с ним неприхотливое походное ложе, А звали ее Мэй, и как только Ранульф нашел монетку, чтобы расплатиться за ласки, она знала, что уже забыта. Однако молодая женщина никак не могла забыть Ранульфа… Сколько раз заставляла она себя не думать об этом мужчине и тем не менее постоянно ловила себя на том, что ее мысли обращены только к нему. Мэй прекрасно понимала, что совершила огромную ошибку, позволив чувствам вмешаться в работу, однако менять что-либо было уже слишком поздно. Впервые Мэй была влюблена. Как и любая другая женщина, взглянувшая хоть однажды на Ранульфа, она не смогла устоять перед чарами его мужественной красоты. А за то, что из всех женщин, следовавших за отрядом, лишь ее одну хоть изредка приглашал в свою палатку Ранульф, Мэй ненавидели ее подруги.

Но если бы они только знали, что Ранульф уже отправил своего оруженосца за другой, соперницей, “очаровательной блондинкой”, как он ее называл, если бы они знали и то, насколько мало она для него значила, что он даже не мог запомнить ее имени, они бы так не завидовали ее печальной участи. Для Ранульфа она была не больше чем просто блудницей, доставляющей удовольствие, торгующей любовью шлюхой.

Она тяжело вздохнула, наблюдая за тем, как обнаженный Ранульф выходил из палатки, чтобы освежиться. Как и большинство мужчин, он никогда не скрывал свою наготу, если рядом не было впечатлительных леди, смущавшихся от подобной вульгарности. Женщины такого поведения, как Мэй, в расчет не шли. Однако при мысли о том, что ни одна из этих слабонервных леди не стала бы скромно опускать глаза при виде обнаженного Ранульфа, Мэй злобно рассмеялась. Лишь немногие мужчины могли похвастаться таким огромным ростом и внушительностью форм. И то, что сэр Ранульф постоянно избегал общения с благородными дамами, будто был прыщавым недомерком, по мнению Мэй, было абсолютной глупостью.

Очнувшись от своих размышлений, Мэй отругала себя за подобные мысли. К тому же она и так слишком долго оставалась в палатке Ранульфа, утреннее ворчание которого хоть и было обычным делом, но могло превратиться в настоящий ураган, застань он по возвращении ее все еще нежащейся нашего ложе.

Однако в это утро у Ранульфа было самое прекрасное расположение духа, что являлось, по убеждению его оруженосца Ланзо Шерферда, настоящим чудом. Вместо того чтобы пнуть его не совсем нежно носком сапога, Ранульф лишь слегка взъерошил его жгуче-рыжие волосы, а Леди Элла радостно прыгнула к нему на колени, кокетливо мурлыкая в ожидании завтрака.

— Думаешь, сегодня ночью Мэй доставила ему небывалое удовольствие? — Ланзо подмигнул своему приятелю, оруженосцу Кенрику, который сосредоточенно сворачивал свой матрац.

Увидев, что господин уже скрылся в кустах и бояться как будто нечего, Кенрик, который был постарше Ланзо, а потому и опытнее, глубокомысленно произнес:

— Вряд ли в эту ночь произошло что-нибудь особенное. Она каждую ночь ублажает его так, как нам и не снилось.

Оба юноши, как, впрочем, и другие воины их отряда, привыкли становиться незаметными для женщин в присутствии Ранульфа. Но Ланзо, которому едва исполнилось четырнадцать лет, был еще неопытен в подобных делах, ему это было абсолютно безразлично.

— Просто он возбужден из-за предстоящей работы, — продолжал Кенрик, обратив свои узкие, как у турка, глаза к Ланзо. — Старый Грил, что порекомендовал нас для этого дела, сказал, что оно будет несложным, но ты же знаешь, что Ранульф ненавидит браться за работу, если придется возиться с женщинами.

— Серл сказал, что из-за этого он даже может отказаться от исполнения задания.

— Вполне справедливо, но пока он вроде не принял окончательного решения. Хоть он и позволил людям Ротвелла присоединиться к нашему отряду, Ранульф еще не взял с него денег за работу.

— Все, на что оказались способными люди этого старикашки, — так это мешать нам продвигаться более быстрым темпом. Но вот чего я на самом деле не понимаю…

— Опять сплетничаете, как маленькие девочки? Увидев подошедших к ним Серла и Эрика, Ланзо покраснел и быстро вскочил на ноги, а Кенрик лишь многозначительно ухмыльнулся. Оба юноши только что были посвящены в рыцари во время службы у одного лорда, к которому нанялись вместо выплаты долга.

Ранульф, конечно, мог бы и сам посвятить их в рыцари, но ему хотелось, чтобы церемония была по-настоящему торжественной и чтобы свидетелями ее были не только воины его отряда. Обоим рыцарям было всего по восемнадцать. Серл Тотнес был немного выше Эрика, со светлыми волосами и лучистыми серыми глазами, а Эрик Фитцстефел был ярким брюнетом с узкими карими глазами, как и у Кенрика, неизменно придававшими ему немного сонный вид. Оба рыцаря сопровождали Ранульфа и сэра Уолтера де Брюта во всех их походах значительно дольше, чем Кенрик и Ланзо, и тем не менее эти четверо юношей очень сдружились, ибо были похожи друг на друга. Все они были незаконнорожденными детьми лордов, появившимися на свет в деревне или на кухне замка и отвергнутыми своими почтенными отцами, навсегда потеряв таким образом надежду на обеспеченную и беззаботную жизнь. Наполовину простолюдины, наполовину благородные, они были изгоями как для одних, так и для других. Если бы Ранульф не распознал в них настоящих воинов и не выкупил их, они все еще были бы обыкновенными рабами, прикрепленными к земле тех людей, что произвели их на свет. Сам Ранульф, будучи незаконнорожденным, лучше, чем кто-либо другой, понимал все горести жизни бастарда.

— Мы тут размышляли над тем, почему это сэр Ранульф отказался взять у старика Ротвелла часть денег, причитающихся нам за работу, — полушутливо-полусерьезно сказал Ланзо.

— Если ты, мой милый маленький друг Ланзо, подумаешь над этим, то ответ сам придет тебе в голову.

— Но единственный возможный ответ, приходящий мне в голову: он просто не уверен в том, что выполнит задание до конца.

— Именно так, — кивнул Эрик.

— Но почему же? Эрик усмехнулся:

— Все не так уж просто, дружище. А ты-то что обо всем этом думаешь, Серл? Ранульф же терпеть не может Ротвелла, думаешь, он просто взял и поверил россказням старикашки о разорванной помолвке?