Тут-то веселье пошло! Чуть первая взвизгнула скрипка,
Мрачно откликнулся бас, и нахально кларнет отозвался,
И замурлыкала нежно вторая игривая скрипка.
Но примирились потом — и вышла веселая полька,
Полная неги и страсти. —
Схватила подруга подругу,
Пара за парой пошла, и целую ночь танцевали.
То угощались, болтая, то снова и снова плясали.
А на столе красовались и сласти, и мед, и печенье,
Вплоть до коржиков мелких, посыпанных сахарной пудрой.
А на дворе собрались и в открытые двери смотрели
Парубки, бабы, дивчата... Теснились под окнами густо,
Шумно толкаясь в дверях и любуясь еврейскою свадьбой.
Музыки томные звуки, ласкаясь и нежась, носились
В теплой ночной тишине над мирно уснувшим селеньем.
Насторожились сады, зачарованы смутною тайной,
Медленно месяц катился высокой своею дорогой,
Нежно струя серебро на маленький прудик, на хаты.
То побелит он амбар, то светлым венцом увенчает
Стройных верхи тополей, погруженных в ночную молитву...
Звуки неслись по селу, за село, в шелестящие травы —
И далеко-далеко замирали над сонною степью.
И разудалый напев становился нежнее и мягче,
Грусть зазвучала в весельи — грустнее, грустнее, грустнее,
Точно и не было вовсе на свете другого напева,
Более праздничных звуков, чем вечно унылая песня.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Понедельник
Мальчик, лет десяти, вестовой, — во дворе Мордехая.
Волосы всклочены густо; рубаха расстегнута; ноги
Голыми пятками бьют по бокам проворной кобылки.
"Едут!" — кричит вестовой: — "На семи подводах!" Тотчас же
В десять мужицких подвод, припасенных заранее, люди
Быстро садятся, толкаясь, подводы битком наполняя.
Громко кричит Мордехай: "Музыканты, сюда! Музыканты!
Сваты! Где сваты? Скорее! А выпивка есть? А закуска?
Девушки! Ну же! Проворней!.. Извощики! Трогай!.." — И разом
Десять мужицких подвод за ворота несутся со свистом,
Гомоном, топотом, гиком и щелканьем. Вот уж,
Быстро одна за другой понеслись, обгоняя, помчались.
Спереди — псы со дворов, позади — непроглядная туча
Пыли. Подводы несутся — встречать жениха дорогого.
В двух, примерно, верстах от Подовки, вдали от дороги,
Грустно средь ровного поля маячит курган одинокий,
Чахлой травою поросший. И траву его покрывает
Легкая серая пыль, а ветры землей засыпают.
Изредка бледный ячмень да колосья залетной пшеницы,
Выжжены солнцем степным, в траве попадаются.
Мнится,
Будто состарилась тут и трава — и печально, уныло
В ней седина показалась от долгой тоски по былому,
По поколеньям былым, что промчались, как вешние воды,
И не осталось от них ни следа, ни рассказа, ни песни.
Что же ты, старый курган? И о чем ты над степью тоскуешь?
Кто же насыпал тебя высоким таким и широким?
Что ты за тайну хранишь? Где те, что тебя насыпали?
Сном позабылись они —
и сами всем светом забыты.
"Царской могилой" зовется курган, и к нему-то с дороги
Реб Мордехай и свернул, родню жениха поджидая.
Шумной, веселой гурьбой на курган побежали девицы,
Споря, кто раньше взберется. За ними степенно, неспешно,
Не забывая девиц понукать, подзадоривать шуткой,
Шли старики, отдуваясь. Взошли на вершину кургана,
Стали — и дикая ширь степная пред ними открылась
В грозной своей наготе, опаленная пламенем солнца.
С самых древних времен, со времен мирозданья, над степью
Дивная стелется тишь, пред которою речь умолкает.
Нет границ тишине, и нет предела простору,
Только объятья небес вдалеке замыкают пространство.
Пыль задымилась над шляхом, вставала, росла, приближалась.
Вот уже в ней показались летящие быстро повозки,
Вот уже стали видны в повозках сидящие люди.
Вот повернули к кургану, все ближе и ближе. Капелла
Встречный грянула марш. Замахали, задвигались шумно
Те, что стоят на кургане, и те, что подъехали в бричках.
Свата приветствует сват, родные родных обнимают.
"Мазел-тов[54]! Здравствуй, жених!" —
"Эй, мазел-тов! Здравствуйте, сваты."
Уж у подножья кургана разложена пестрая скатерть;
Вот уже солнечный луч купается в золоте винном;
Вот уж его теплота касается коржиков пухлых,
Булок, кусочков мацы, крендельков и других угощений,
Звонкой стеклянной посуды, серебряных круглых подносов...
Весело сваты друг другу кричат: "На здоровье! Лехаим!"
Пьют и едят старики, а за ними, жеманясь, девицы.
Как принялись за вино — не отстали, покуда ни капли
Больше его не осталось в посуде. Но только, пожалуй,
В нем и нужда миновала: без выпивки весело было.
Кончили все это пеньем, объятьями, радостным шумом.
Вот и целуются двое: товарищи с самого детства,
Вместе когда-то росли, и один их мучил меламед.
Рады друг другу они: "Ты, Яков, с чего поседел-то?"
"Сам ты с чего облысел?" — "Как дела?" — "А твои как делишки?"
"Сколько детей у тебя?" — "А, ей-Богу же, разве я знаю?
Двое с матерью спят, один — со мной на кровати,
На оттоманке один, а другие ложатся вповалку:
Как же я их сосчитаю?.." — "Вот дурень!.."
Вдруг — танцы. "Скорее!"
И принялись танцевать под музыку славной капеллы,
Весело ей подпевая. Плясали с большим оживленьем,
Впрочем — мужчины одни. Девицы на них возроптали,
Стали со сватами спорить. Тогда и для них музыканты
Бойкую дернули польку — и девушки тоже плясали.
Не были также забыты извощики: возле подводы
Сели они и сердца услаждали закуской и водкой.
Вздумал потом Мордехай послать мальчугана в Подовку,
Чтобы привез он вина, но ему не позволили. Снова
Стали садиться в подводы, чтоб ехать в Подовку, — однако
Спутали все экипажи, и каждый как сел, так и ехал.
Мчались во всю, торопили извощиков, громко кричали,
Их лошадей погоняя, махая кнутами, стараясь
Между возниц возбудить благородное соревнованье.
Перекликались, шутили, кричали ура, баловались,
Много тут было забавы и много приятного сердцу...
Так-то семья Мордехая встречала приехавших сватов.
Дом Мордехая кипел, как котел на огне, и ворота
Не запирались весь день — все новые гости являлись,
Этот — туда, тот — сюда, толкутся, приходят, уходят...
Сущая ярмарка, право!..
Когда же, совсем уж под вечер,
Сальные свечи зажглись в большой Мордехаевой хате, —
Снова туда собрались и друзья, и родные, и сваты,
Вновь закипело веселье; уселись в углу музыканты;
Вздумали было девицы опять танцовать — да не вышло,
Сваты теперь одолели, отбили у них музыкантов:
"Нынче капелла за нами!" — И вот, до полуночи самой
Музыка им исполняла напевы хазанов[55], отрывки
Опер, румынские песни... И все веселились и пили,
Сердце свое услаждая. Потом старики утомились
И разошлись восвояси: вздремнуть, отдохнуть. А девицы
Только остались одни — уже подруга схватила подругу,
