— Всем вахтенным следить за карьером. В случае чего — звонить наверх!
Шло время. Бригадиру пора бы домой, на отдых, а он и не думал уезжать. Телефон стоял у его изголовья. По ночам, часто просыпаясь, Журин ждал звонка и боялся его… Он знал, что такое морозы, сколько неприятностей могут они причинить, если застанут врасплох.
И все же беда нагрянула внезапно. С вечера было тепло, словно весной или ранней осенью. И только глубокой ночью погода резко изменилась. С востока подуло ледяным ветром.
Под утро раздался звонок Журин схватил трубку и услышал короткое:
— Лед!
В несколько минут бригада собралась. Вооружившись кто киркой, кто ломом, кто лопатой, строители гуськом спустились в карьер. Даже здесь в глубокой темной впадине дул порывистый морозный ветер. Игорь почувствовал, как холод, забравшись в рукава теплого ватника, быстро добрался до спины.
Все озеро уже успело затянуться ровной ледяной коркой. Его поверхность напоминала черное, в овальной раме, зеркало, в котором искрами горели бесчисленные скопления звезд.
Лодку сдвинуть не удалось. Ее так приковало к берегу, что вначале пришлось обкалывать лед вокруг, а потом прокладывать путь к земснаряду.
Но самые трудные испытания были впереди. Мороз крепчал. С оледенением карьера боролись круглые сутки, по всему «фронту» — от носа земснаряда до конца озерного пульповода, лежавшего на понтонах. Спали урывками. Все уставали, были молчаливы, злы.
Но, кажется, больше всех уставал Игорь. Он давно уже натер на ладонях кровавые мозоли, и работа для него была настоящей пыткой: он не мог спать, саднили ладони, ломило плечи, руки, поясницу.
Изнуренный вид новичка не мог ускользнуть от внимания бригадира. Теплым словом, улыбкой он поддерживал его, просил не падать духом, терпеть, не сдаваться.
Прошла неделя, другая, третья, месяц! А мороз не слабел. Вместо первой ледяной брони, разбитой людьми, он создавал новую, более крепкую. Все понимали: если лед не разбивать, земснаряд не сможет передвигаться по карьеру и подавать пульпу. Замерзнут трубы.
Наконец, наступило утро шестой недели изнурительной вахты. В это утро и произошло событие, глубоко потрясшее Игоря Байкенова.
Сменив своих товарищей, работавших в ночное время, на лед вышла новая тройка в составе Андрея Буравлева, Аннамамеда Курбанмурадова и Игоря Байкенова. Стоя в лодке и слегка покачиваясь, Игорь обкалывал лед вдоль пульпопровода, Аннамамед перед носом земснаряда. А Андрей Буравлев тяжелым ломом проламывал лед вокруг цистерны с горючим, прижавшейся к левому боку землесоса. Передвигаясь по скользкой, покрытой инеем цистерне. Буравлев ловко орудовал ломом, то вздымая его обеими руками, то резко и яростно бросая вниз. Все это кончилось тем, что во время очередного удара Буравлев поскользнулся и упал в ледяное крошево озера, ударившись головой о край цистерны.
Игорь, не раздумывая, прыгнул из лодки на трубу пульпопровода и по ней побежал к тому месту, где только что стоял Буравлев. Навстречу Банкенову выбежал Аннамамед Курбапмурадов, по-кошачьи быстро взобравшийся на палубу земснаряда. Он тоже видел, как Буравлев, потеряв равновесие, упал в зеленую полынью. Прошло, наверное, секунд тридцать тревожного ожидания, пока из воды вместе с пузырьками не появилась голова Буравлева.
— Живой, живой! — вне себя от радости кричал Аннамамед и вместе с Игорем, схватив Буравлева за мокрый ватник, вытащили его на борт земснаряда.
Стоявший на вахте машинист позвонил наверх, в вагончик, коротко известив бригадира о происшествии.
Вскоре на земснаряд прибыл Журин. Заглянув в кабину, он спросил:
— Ну, как товарищ… морж? Сильно ушибся?
Буравлева лихорадило. Ему было не до шуток.
И все же после слов Журина на его по-детски круглом лице появилось что-то похожее на улыбку.
— Нии-чево, Николай, Семенович, н-не очень, едва разжимая посиневшие губы и удивляясь тому, как трудно стало говорить, ответил Буравлев. Убедившись, что здоровью машиниста ничто не угрожает, бригадир успокоился.
Достав из ватника пол-литровую бутылку, Николай Семенович наполнил стакан и протянул его Андрею:
— Вот тебе «из резерва главного командования». Выпей и больше за борт не падай.
— Можно подд-думать, что сам ни-ког-да не падал, — принимая стакан, обиделся Буравлев.
— Падал, падал, в все остальные тоже, — подтвердил Журин.
— Стало быть, и ты морж?
— Стало быть, и я морж! — ответил бригадир, в всем стало весело.
А в это время из черной трубы, лежавшей на березовых козлах вдоль плотины, желтыми лисьими хвостами хлестала пульпа и растекалась по карте намыва. Бригада работала как всегда ритмично. И вряд ли кто-нибудь, глядя на желтые потоки пульпы, догадывался о суровой схватке строителей с силами природы, продолжавшейся полтора морозных месяца.
После невзгод суровой зимы, перенесенных вместе со всем экипажем, Игорь Байкенов себя «чужаком» уже не считал. Ой стал равноправным членом, небольшой, дружной семьи, и многое нравилось ему в ее кочевом быту. Нравилось, когда раз или два в неделю приезжала автолавка. Нравилось не спеша разглядывать ее содержимое, закупать продукты и прятать их в холодильники, нравилось кашеварить и с наслаждением есть обед, сваренный в большом котле. Рабочий по карте, он часто бывал на земснаряде и с жадностью выпытывал у машинистов все, что касалось их профессии, жизни. Особенно тянулся к Анатолию Короткову, молодому русоволосому парню.
В один из предвесенних дней, когда в долине Копет-Дага впервые после зимних холодов осторожно повеяло теплом, Игорь и Анатолий сидели под навесом и вели неторопливую беседу.
— Толь, это правда, что наш земснаряд чемпион на нашей стройке, — спросил Байкенов, стараясь как можно глубже спрятать распиравшее его любопытство.
— Откуда ты узнал? — вопросом ответил Коротков.
— Не помню. Кто-то из управления…
— Правда. Только не земснаряд, а бригада — чемпион, — поправил товарища Анатолий.
— Ну, а в чем же это чемпионство?.. — не унимался Игорь.
— В чем, в чем! В кубах, конечно! — ответил Коротков с оттенком легкого раздражения, которому давно уже наскучил этот разговор и продолжил его не иначе, как только из дружеского снисхождения. — Выдался однажды месяц такой… Семьдесят тысяч кубов пульпы выплеснули на карту, при плане двадцать пять. Рекорд! И пока еще никем не побитый.
— Здорово! Как же это удалось?
— Ну, как?.. Бригада крепкая, технику знает, — более охотно заговорил Анатолий. — Ведь кроме нас, салажат, в бригаде-то все ветераны. Каждый из них, считай, собаку съел в своем деле. Вот и выдали как следует…
Но что получалось? Чем больше Игорь знакомился со своей бригадой, тем больше у него возникало вопросов, тем острее становилось желание узнать что-нибудь еще. Ну, вот, например, Коротков сказал: «Ветераны», А что в них такого особенного? Снова пришлось идти на поклон к Анатолию.
Тот любопытных не любил. Сердится на Игоря, ворчит, как старик, но на вопросы его отвечает.
— Дядю Камиля знаешь? — выдержав небольшую паузу, спросил Коротков, — Гасаналиева? Чуть ли не двадцать лет в пустыне. И ни разу не расставался с земснарядом. Вот он и есть ветеран. Кого с ним сравнишь? Разве самого бригадира или же Аннамамеда Курбанмурадова. Этот тоже, кроме земснаряда, ничего не признает. Кто же еще у нас ветеран? Да вот, чуть не забыл — Николай Живайкин. Этот о головы канала начал, прямо от Амударьи. Правда, не на земснаряде, а на плавучей электростанции. Когда канал прокладывали по Обручевской степи, там работали электрические земснаряды. Так вот эта историческая, можно сказать, плавэлектростанция, смонтированная на простой барже, и давала им ток. Знаешь, когда это было? Когда меня и тебя еще на свете не было!..
— Давненько! — удивился Игорь. — Наверно, и той электростанции уже в помине нет?
— Жива! Говорят, поселку Хаузхан все еще свет дает!
— Ну, о ком бы еще рассказать? Да все они — и Василий Демьяненко, и Владимир Кашлев и Андрей Буравлев — давнишние землесосчики, отличные люди.
