Коротков встал, потянулся с хрустом и сказал:

— Заболтался я, брат, с тобой. На боковую пора. Ночь-то на вахте стоять!

Игорь будто и не слыхал этих слов, продолжал сидеть.

— А что же ты о главном-то ничего не сказал?

— О бригадире, что ли?

Анатолий задумался.

— Кто-то мне говорил, будто Николай Семенович еще пацаном пришел на какую-то стройку, вырос там и будто там же, на стройке, женился…

— Вот это интересно! — потирая руки, воскликнул Байкенов. — Ну, а дальше, дальше-то что?

— А ты сам его расспроси. Мужик он простой, сам обо всем и расскажет, — ответил Коротков. — А мне спать пора.

Как-то вечером в бригаду Журина пришел Курбанклыч Шириев.

— Я за вами, дядя Коля, — сказал он, широко улыбаясь.

— Что-нибудь случилось? — насторожился Журин.

— Да нет. Ничего. Наш башлык приглашает вас в гости.

— Это другое дело! Кто со мной к бульдозеристам хочет пойти? — обратился он сразу ко всем членам бригады. Все молчали. Тогда он сам сделал выбор:

— Пошли, Игорь!

Гостей приняли радушно. Угощение было на славу. И беседа текла неспешно.

— Николай, все мы знаем, что имя твое в почете. Значит, жизнь твоя во многом поучительна. Расскажи нам о себе, — попросил Клычли Аширов.

— Почет, вы знаете не хуже меня, надо заслужить, — начал свой рассказ Николай Семенович. — Будешь отставать с планом — почета не увидишь — это факт. Но хорошо работать — не диво, Главное я считаю, надо соседу помочь, когда у него не ладится.

Несколько месяцев назад приходит начальник управления и говорит:

— Не смог бы ты на соседний земснаряд перейти, хотя бы на время, чтобы выручить его из беды?

— Что ответить? Не хочу? Не в моем характере. С другой стороны, исправлять чужие промахи не так-то просто. И все-таки я согласился. Поработал на отстающем месяц, другой и все у него пошло, как по маслу. Теперь этот экипаж с моим соревнуется. Вот так бывает!

— А родители ваши… живы? — спросил Байрамгельды.

— Нет. Никого в живых нет, — печально произнес Николаи Семенович и вынул сигареты.

— Сразу же после воины, — продолжал Журин, — мы всей семьей поехали на строительство Первого тедженского водохранилища — отец, мать, младшая сестра, зять и старшая сестра. Отец нас сманил туда. Он был великий странник, любил ездить по разным стройкам, но долго на одном месте почему-то не держался. И сестры мои родились на разных стройках, в разных концах страны. На Первом тедженском отец работал заведующим базой горюче-смазочных материалов, мать — уборщицей, я — подсобным рабочим в механических мастерских, зять — шофером.

Жили мы, как и большинство строителей, в землянке. Мать заболела туберкулезом. Узнав об этом, отец загрустил и в один прекрасный день тайком сбежал от семьи. Тогда мне было шестнадцать лет. Время было трудное. Жили впроголодь. Но мать так любила меня и младшую сестру, что отдавала нам последний кусок хлеба. Любила она и отца. Своим бегством он нанес ей такой удар, такую горькую обиду, что она быстро, прямо на наших глазах, таяла и вскоре умерла. Похоронили ее на песчаной равнине, на берегу Тедженки. Иногда я навещаю ее могилу. Кругом — ни жилья, ни деревца. Только песок да редкий колючий кустарник.

После смерти матери сестру я отвез в Теджен и сдал в детский дом. Через несколько лет, уже после службы в армии, я снова приехал в эти места. Надо было поправить водовыпускное сооружение. Стал работать экскаваторщиком. Здесь же и познакомился о моей будущей женой Ниной Александровной, сменным мастером. Если смена кончалась ночью, я провожал ее домой. Так мы подружились, а потом решили и пожениться. Перед свадьбой я все думал, какой бы подарок сделать невесте, чтобы она была от него в восторге, короче говоря, порадовать ее хотел. Думал, думал и отправился на охоту. Два дня и две ночи бродил по теджекским тугаям, пока не убил кабана. Привез его на стройку, доволен своей удачей, и верил, что моя добыча понравится невесте. Но оказалось, что Нина не ест свинины.

— Как мусульманин!.. — засмеялся Клычли Аширов.

— Точно! Как мусульманка! Напрасно только старался.

Потом, уже вместе с Ниной, мы участвовали в строительстве Второго тедженского водохранилища. Здесь меня избрали депутатом Верховного Совета.

— А как отец? Где и как он жил? — с интересом спросил Байрамгельды. — Вы так и не встретились больше?

— Отец где-то на стройке работал. Писем он мне не писал, связь с ним поддерживала старшая сестра. От нее-то, видимо, он и узнал, что я живу на Втором тедженском и что меня избрали депутатом.

Однажды в конторе я принимал избирателей и разбирал их письма. Когда посетителей не осталось, слышу, кто-то робко постучал в дверь. Я разрешил войти. Дверь открылась, и на пороге появился старик, с лицом, заросшим седой щетиной. Не сразу я узнал, что это мой отец — так сильно он изменился.

— Колька! — еще с порога крикнул он сорвавшимся голосом. — Сынок! — и бросился ко мне. Мы обнялись. Отец рыдал, как ребенок, весь трясся и сквозь слезы просил прощения за мать, за бегство и за то, что бросил нас с сестрой. Отец был одинок. Пришлось его простить.

Вместе с Ниной мы строили также Сарыязинское водохранилище на Мургабе. А когда пришло время появиться на свет нашему сыну, мы переехали в Ашхабад В общем, тридцать лет, как я строю искусственные моря и не жалею об этом.

— Дядя Коля! — подал свой голос из-за спины Курбанклыча Шириева Курбандурды, — а награды! вас имеются?

— Есть! Орден Ленина и медали.

— Молодец, Николай! — воскликнул Клычли. — Дав бог каждому такую награду!.. Спасибо, что пришел, разделил с нами хлеб-соль. Почаще заглядывайте, всегда будем рады.

— Спасибо, Клычли. Спасибо вам всем. Теперь мы вас в гости ждем. Будьте здоровы!

Нет, не скоро Байрамгельды Курбан придет к своим соседям, в бригадный стан Николая Журина. Причина тому — несчастье, которое, как снег на голову, обрушилось на бригадира.

Наступила осень. Еще вечером, когда с гор повеяло влажным ветром и душистым запахом сухого сена, Байрамгельды почувствовал, что ему тяжело дышать. Он зашел в спальный вагончик, лег на кровать и уснул.

Ночью он проснулся в ужасе от того, что начал задыхаться. Им овладел ни разу не испытанный страх. Чего он боялся? Внезапной смерти? Потерять сознание? Умереть вдали от семьи, от родных? Он сам не знал. Ему просто было страшно. Сердце бешено колотилось, Он обливался холодным потом, и не хватало воздуха, как будто легкие давно уже набиты им до предела, и больше нисколько, даже самую малость, вместить не могли. А выдыхать было нечего.

Первыми, услышав хриплое дыхание брата, проснулись Бегенч, Курбандурды и Клычли.

Зажгли свет, подошли к его кровати.

— Что с тобой? — с тревогой спросил Бегенч.

— Что-то не пойму, брат, — хрипло, с трудом выдавил Байрамгельды, стараясь подняться на локтях и широко открывая рот. — Мне так плохо… Я… умираю…

Услыхав слово «умираю», Курбандурды залился слезами.

— Перестань сейчас же! — строго приказал ему Бегенч.

— Может, вынести тебя наружу? — спросил он брата. — Там легче будет, там — воздуха больше.

Байрамгельды ничего не ответил. Он задыхался и стонал. Остекленевшие глаза были широко раскрыты. Все же его осторожно вынесли из вагончика и поставили кровать у входа. Все понимали: медлить нельзя, помощь нужна самая срочная!

— Подойдите, ребята, ко мне! — позвал Клычли самых молодых в бригаде: Курбандурды, Реджепа и Курбаиклыча. — Немедленно бегите через пески, на восток и пригоните машину! Любой ценой!

Он глянул на небо. Оно все было в тучах.

— Поглядывайте на горы! — крикнул Клычли вдогонку. — Далеко от них не отходите!

В полночь пришла автомашина и увезла Байрамгельды в Ашхабад. Врачи признали у него астму. Не тогда ли она началась, когда бригадир один, во время ночной пурги и лютого холода, чинил на дороге свой бульдозер?