Летучий Голландец — согласно легенде, капитан некоего торгового корабля, голландец по происхождению, был осужден за богохульство вечно носиться по морям и океанам, нигде не бросая якорь. Встреча с его кораблем предвещала гибель.

Прообразом легендарного голландца послужил, возможно, португальский мореплаватель Васко да Гама, который, несмотря на протесты команды своего судна, пытался обогнать Мыс Доброй Надежды в своем плаванье 1497 г. После нескольких неудачных попыток, как пишет биограф да Гамы Гаспар Корреа в своей "Земле Индии" ("Lendas da India", середина XVI в.), да Гама запер рулевого в трюме, выбросил за борт карты и полностью положился на Бога. В более поздних произведениях образ великого португальского мореплавателя приобретает демонические черты.

С начала XIX в. мотив Летучего Голландца получает широкое распространение в литературе. Он появляется у английского поэта Кольриджа в его "Сказании о старом мореходе" (1797), и «восточной» новелле В. Гауфа «Корабль-призрак» (1825). В прозаическом фрагменте Г. Гейне "Из мемуаров господина фон Шнабелевопского" (1834) с нескончаемыми скитаниями Летучего Голландца соотносится не только беспокойная жизнь главного героя, который, покинув отчий дом, путешествует по свету, но и судьба человека вообще: однажды изгнанный из рая, человек должен странствовать, не зная своей цели. В 1841 г. Рихард Вагнер, опираясь на сюжет Гейне, написал оперу "Летучий Голландец", в которой проклятье главного героя может быть искуплено только любовью.

В 1898 г. немецкие газеты обошла история бременского торгового судна «Матадор», экипаж которого во время перехода через южную часть Тихого океана увидел — при том, что море было спокойно, — большое парусное судно, бьющееся со штормом. Внезапно корабль изменил свой курс и очутился прямо перед немецким судном; матросы «Матадора» ожидали столкновения, но загадочный корабль вновь изменил курс и растворился в темноте.

В начале 1911 г. в Берлине вышла книга литературоведа В. Готлера "О немецкой саге и немецкой поэзии" ("Zur deutschen Sage und Dichtung"), одна из глав которой была посвящена образу Летучего Голландца в немецкой литературе.

Мимо Китая, где в желтом море… — Китайская, как и вся восточная культура, была чрезвычайно важна для Гейма. Поэт считал, что самым лучшим для него "было бы жить на широких просторах Азии" (письмо к Лили Фридеберг от 31 августа 1919 г. См.: Heym G. Dichtungen und Schriften. Bd. 4. S. 502). Лучшими образцами поэзии, наряду со стихотворениями Бодлера, Рембо, Китса, Гёльдерлина и Граббе, он считал именно китайские и японские стихи, которые называл в своем дневнике «божественными» (Ibid. Bd. 3. S. 131). Увлечение Востоком, восточной литературой и философией, несомненно, сказалось на его намерении изучать китайский язык в востоковедческом семинаре Берлинского университета. В этом стихотворении экзотика Китая противопоставляется безграничной тоске моря.

Две вороны, вспугнутые, слетают… — Ворона в мифологии многих народов — это демоническая птица, она соотносится со смертью, с подземным царством; приносит несчастье; в европейском фольклоре считалось, что появление ворон во время сева предвещает неурожай (ср. начало стихотворения). В контексте всей книги упоминание ворон в первом стихотворении раздела «Hortus» может рассматриваться как знак того, что природа мертва (см. также примеч. к стихотворению "Пловучими кораблями…" из книги "Umbra vitae").

С Эрнстом Вальке (1887–1912) Гейма связывали близкие отношения. Гейм познакомился с Эрнстом и его братьями Рудольфом и Вернером в 1904 г. на кортах берлинского теннисного клуба «Блау-Вайсс». Зимой 1904–1905 гг. Гейм и Бальке вместе посещали танцевальную школу. Весной 1905 г., после скандала с самоубийством Эрнста Фогеля (Бальке знал о намерении своего друга покончить с собой, но не сообщил об этом школьному руководству), Эрнст Бальке был исключен из гимназии. Отец Эрнста, Оскар Бальке, преуспевающий банкир, отправил своего сына учиться в частный Зальдернский институт. Не имевшие теперь возможности часто встречаться Гейм и Бальке вели активную переписку (письма не сохранились; они были, по всей видимости, уничтожены родными Гейма и Бальке после их трагической гибели). В мае 1905 г. Гейм записал в своем дневнике: "И Эрнст Бальке пишет мне. Он заботится обо мне… Он единственный человек, который за внешней оболочкой моего инфантильного существа чувствует стремление к возвышенному" (Heym G. Dichtungen und Schriften. Bd. 3. S. 18). Летом 1907 г. Гейм вместе с братьями Бальке совершил поездку в австрийские Альпы. Год спустя, Эрнст и Рудольф стали первыми читателями драмы Гейма "Свадьба Бартоломео Руджери". С 1907 г. Эрнст Бальке изучал романскую и английскую филологию. Именно он познакомил Гейма с поэзией Китса, Бодлера, Верлена и Рембо (об этом свидетельствуют записи в дневнике Гейма). На вечерах "Неопатетического кабаре" Бальке и Гейм почти всегда появлялись вместе. Как вспоминал позже один из членов Нового клуба Эрвин Левинсон, Бальке, худой, высокорослый, немного женственный, составлял примечательный контраст коренастому и невысокому Гейму.

В 1911 г. в первом номере экспрессионистского журнала «Акцион» Бальке анонимно опубликовал рецензию на книгу "Вечный день" — один из первых отзывов на стихотворный сборник Гейма, — в которой высоко оценил талант своего друга.

16 января 1912 г., в девять часов утра, Эрнст Бальке и Георг Гейм встретились на железнодорожном вокзале Шарлоттенбург и отправились кататься на коньках на озеро Ванзее. После того как Эрнст, пообещавший родителям вернуться домой к пяти часам вечера, так и не пришел с прогулки, Рудольф Бальке по просьбе матери отправился на поиски своего брата. Родители Гейма не волновались, они привыкли к тому, что их сын часто приходил домой глубоко за полночь.

Поговорив с контролером, который с утра работал на вокзале Шарлоттенбург, Рудольф Бальке выяснил, что Эрнст и Георг покупали билеты до станции Пихельсберг; он не решился ехать туда в тот же день — было уже темно. На следующий день, рано утром, он вместе со своим приятелем Гансом Томасом начал розыск пропавших.

Рудольф Бальке и Ганс Томас установили, что в последний раз Гейма и его друга видели в небольшом трактире на острове Линдвердер, куда они зашли, чтобы согреться. Потом Георг и Эрнст собирались продолжить свой путь по льду реки Хафель в сторону местечка Шваненвердер на Ванзее.

Сильный снегопад и метель, случившиеся в ночь с 16 на 17 января, значительно осложнили поиски: еледы, по которым можно было бы определить путь пропавших, замело. К полудню, пройдя несколько километров по льду, Рудольф и Ганс случайно наткнулись на припорошенные снегом перчатку и шапочку Гейма. Они также обнаружили, что лед рядом тонок, будто он образовался недавно. Бальке и Томас отметили это место и решили вернуться в город за помощью.

На обратном пути им встретились несколько лесорубов. Когда Рудольф описал рабочим Гейма и Бальке, те вспомнили, что приблизительно в три часа дня слышали со стороны реки чьи-то крики о помощи. Рабочие рассказали, что во льду реки делают проруби, чтобы оставшиеся на зиму птицы могли кормиться рыбой. К утру прорубь часто покрывается некрепким льдом, эти места становятся чрезвычайно опасными. Возможно, катавшиеся на коньках провалились в одну из таких прорубей.

У Рудольфа Бальке не было сомнений в том, что его самые страшные ожидания оправдались и что Эрнста и Георга нет среди живых. К вечеру он вернулся в Берлин, чтобы известить о случившемся несчастье своих родственников и родителей Гейма.

18 января начались поиски тел, продолжавшиеся в течение всего дня; они, однако, не увенчались успехом. В тот же вечер почти все берлинские газеты поместили сообщения о трагическом случае. Следующие два дня Рудольф Бальке, полиция и рыбаки, нанятые Оскаром Бальке, все еще пытались найти погибших. Лишь 20 января удалось вытащить из воды тело Георга Гейма.

Его перевезли в морг кладбища Шильдхорн, находившегося неподалеку от места трагедии в глубине леса (на этом кладбище обычно хоронили самоубийц). Как вспоминал Ганс Томас, на лице Гейма застыла горькая улыбка, казалось, что он просто спит. Рассказывали, что в морге Гейм лежал рядом с изуродованным трупом бросившегося под поезд юноши и 18-летней помощницы некоего берлинского художника, утопившейся в реке; ее голову к тому времени уже обгрызли крысы. Два дня спустя, 22 января, гроб с телом поэта был перевезен в Берлин. 24 января состоялись похороны Гейма.

Тело Эрнста Бальке было обнаружено только через две недели, 6 февраля.

Следствие воссоздало приблизительную картину трагедии: Эрнст Бальке, скорее всего, провалился первым. Падая, он ушибся головой об лед, потерял сознание и стремительно исчез под водой. Гейм бросился в прорубь на помощь другу, но понял, что ничем не сможет помочь Эрнсту; пытался выбраться из воды, но не смог. В течение получаса он безуспешно звал на помощь, отчаянно пытался вылезти на крепкий лед, в конце концов силы покинули его.

Некоторые стихотворения Эрнста Бальке, сходные по тематике со стихами Гейма, были опубликованы после его смерти в журнале «Акцион» в 1912–1913 гг.

Пифийская одурь. — Пифия — жрица-прорицательница в храме Аполлона в Дельфах, восседавшая на треножнике над расщелиной скалы, откуда поднимались одурманивающие испарения, и произносившая под их влиянием бессвязные слова, которые истолковывались жрецами как пророчества.

Запах луга, манящий пчел. / Поэт, взирающий на злобу глупцов. — Образ пчелы — один из ведущих в этом стихотворении. Согласно дельфийской традиции, именно пчелы построили храм Аполлона в Дельфах. Пчела — традиционный символ поэтического слова, поэта и поэзии. Образ пчелы, связанный так же со сферой смерти, отсылает к мифологеме поэта, спускающегося в Царство мертвых, к смерти, ради обретения высшей творческой силы — новой жизни, бессмертия.