Слепой{12} Его выталкивают за калитку. Там он не мешает своим нытьем. "Смотри себе в небо!" Вокруг — никого, Он стоит и шарит глазами в небе, Мертвыми глазами. "Где оно, где Небо? Где оно, синее? Синее, Что ты такое? Мягкое и твердое, Вот оно, в руке, а цветного — нет. Ни красного моря. Ни золотого Поля под полднем, ни вспыхнувшего огня, Ни граненого самоцвета, Ни струящихся волос через гребень. Ни разу звезд, ни разу леса, ни разу Весны и роз. В гробовой ночи И багровом мраке — вечное для глаз моих Полное жутью говение и пост". Его белая голова над тощей шеей — Как купа лилий. В иссохшей глотке Круглым комом катается кадык. Глаза прорезаются из узких щелок, Как белые пуговицы. Мертвым не страшен Самый яркий полдневный луч. Небо отражается в погасшем взгляде И утопает в блеклом свинце. Утопленница{13}
Мачты высятся у серой стены, Как выжженный лес на рассвете, Черные, как шлак. Мертвая вода Глядит на брошенные гнилые склады. Глухим плеском возвращается прилив Мимо набережной. Ночные помои Бледною плевою плывут по воде И трутся о борт парохода в доке. Объедки, обрывки, грязь, дерьмо Жижей рвутся сквозь набережные трубы. А за ними — белое бальное платье, Голая шея и лицо, как свинец. Труп переворачивается. Вздувается Платье, как белый корабль под ветром. Мертвые глаза вперяются слепо В небо, в розовые облака. [25] По лиловой воде — мелкая рябь: Водяные крысы забираются седоками На белый корабль. И он гордо плывет, Весь в серых головах и черных спинах. Покойница весело течет в потоке Под плетью ветра и волн. Горой Взбухает и опадает брюхо, Звуча под укусами, как гулкий грот. По реке — в море. А там с обломков Крушенья приветствует ее Нептун, И она опускается в зеленую глубь — Уснуть в объятьях мясистого спрута. Спящий в лесу{14} Он спит с утра. Солнце сквозь тучи Красным тронуло красную рану. Роса на листьях. Весь лес — как мертвый. Птичка на ветке вскрикивает во сне. Покойник спит, забывшись, забытый, Овеваем лесом. Черви, вгрызаясь В полый его череп, поют свою песню, И она ему снится звенящей музыкой. Как это сладко — спать, отстрадавши Сон, распасться на свет и прах, Больше не быть, от всего отсечься, Уплыть, как вздох ночной тишины, В царство спящих. В преисподнее братство Мертвых. В высокие их дворцы, Чьи отраженья колышет море, В их застолья, в их праздники без конца, Где темное пламя встает в светильниках, Где звонким золотом — струны лир, А в высоких окнах — морские волны И зеленые луга, выцветающие вдаль. Он улыбается полым черепом. Он спит, как бог, осиленный сладким сном. Черви набухают в открытых ранах И, сытые, тащатся через красный лоб. Мотылек слетает в овраг. [26] На самый Лепесток цветка. И устало клонится К ране, как к чаше, [27] полной крови, Где бархатною розою темнеет жар. И ты мертва?{15} И ты мертва? Твоя грудь такая высокая, И только тень обметает тебя, скользя В темный сумрак от тяжкого занавеса, Хлопающего складками на ночном ветру. Какая синева на горле, стонавшем Рвущимся стоном под давящей рукой, Вмятый след удушья, Последнее украшение, уносимое в гроб. Светятся, мерцая, белые груди, Молча за ними запрокинулась голова С выпавшим из волос серебряным гребнем. И это тебя обнимал я столько раз? И это я, обезумев горькой страстью, Возле тебя находил покой, Окунался в тебя, как в жаркое море, Пил твои груди, как пьют вино? И это я, опаленный яростью, Как адский факел дикого божества, Обвивал твою шею с радостью Хмельной, как с ненавистью хмельной? И это было не сон пустой? Я так спокоен, ни похоти, ни страсти, Дальние вздрагивают колокола, И тихо так, как бывает в церкви. Как все странно и как все чуждо! Где ты теперь? Ответа нет. Нагое тело твое — как лед, В синем свете подпотолочной лампы. Как все немо, и почему? Мне страшно, когда она так безмолвна. Хотя бы капельку крови! Чем убаюкано ее лицо? Лучше выйти. — И он выходит. Ночной ветер, вскинувши на покойнице Волосы, замер. Они взвеялись вслед, Как черное пламя, гаснущее в буре. вернуться Мертвые глаза вперяются слепо / В небо, в розовые облака. — Взгляд, обращенный вверх, в небо, является одним из ведущих мотивов не только в "Вечном дне", но и во всей поэзии Гейма. Этот образ отсылает к апокалиптическому полотну Мартина Бранденбурга (1870–1919) "Люди под облаком" ("Die Menschen unter der Wolke"), выставлявшемуся в 1901 г. на третьей выставке Берлинского Сецессиона (оригинал картины не сохранился). На картине изображена толпа людей, стоящих под кроваво-красным предзакатным небом; на переднем плане картины выделяется фигура юноши, взгляд которого обращен к небу. Гейм признавался в своем дневнике, что "Люди под облаком" — это "одна из немногих картин, которые он никогда не сможет забыть" (Ibid. S. 131). вернуться Мотылек слетает в овраг. — В немецком просторечье мотыльков называют "птицами смерти". В европейском фольклоре мотылек — это традиционный символ смерти и воскрешения. У греков мотылек считался воплощением души, отделившейся от мертвого тела. Это так же символ влечения к истине (см. примеч. к стихотворению "Вы, души мертвых"…). вернуться К ране, как к чаше… — Возможно, намек на Грааль, чашу, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа. В стихотворении "Спящий в лесу" вообще бросается в глаза обилие лексики, традиционно связанной со страданиями Христа: «рана» ("Wunde"), «страдания» ("Leiden"), «чаша» ("Kelch"); в шестом же катрене герой прямо называется «Богом» ("Er schläft, ein Gott…"). |
