Критика отметила неординарный талант молодого поэта, его непривычный язык. Все рецензенты, без исключения, называли Гейма немецким наследником французских символистов, в первую очередь Бодлера и Рембо.
В связи со зримостью образов в стихотворениях Гейма и способностью поэта увидеть грандиозно-страшное, стихийное, вечное за обыденностью жизни и предметов, много писалось об "особом видении" поэта, о "новом зрении", которое проникает в первоосновы явлений окружающего мира, в самую суть вещей.[73] Критики сравнивали Гейма с циклопом, мощным и диким великаном, связанным со стихийными, элементарными силами природы. Впрочем, это определение — «циклоп» (одноглазый!), — которое закрепилось за поэтом после того, как свою рецензию на "Вечный день" опубликовал идеолог зарождавшегося экспрессионизма Курт Хиллер, "бессменный президент" Нового клуба, было, возможно, еще и остроумным намеком на одну особенность книги Гейма: ее монотонность. Все, за исключением одного, стихотворения в книге были написаны одним и тем же размером — пятистопным ямбом, с преобладающей мужской рифмой.
Близкий друг поэта, Эрнст Бальке, в экспрессионистическом журнале «Акцион» (1911, № 1) писал о "беспощадной и свежей поэзии" Гейма, рассматривая ее как явление, "выходящее за рамки привычной литературной продукции", считая, что поэзия Гейма сохранится в немецкой литературе навеки (Bd. 4. S. 192).[74]
Курт Пинтус, знакомый Гейма по Новому клубу, будущий составитель знаменитой поэтической антологии "Сумерки человечества", хотя и писал в "Приложении к журналу для любителей книги" (1911, июнь) об "известной тематической односторонности" поэзии Гейма и видимом влиянии Ш. Бодлера, С. Георге и Э. Верхарна, все же восхищался молодым человеком, "обнаружившим весьма неординарный талант". Пинтус советует читать книгу Гейма "несколько раз подряд", чтобы убедиться в "удивительном, необычайном богатстве" геймовского слога (Ibid. S. 195–196).
Другой «неопатетик», Эрнст Бласс, в своей рецензии на "Вечный день" утверждал, что с появлением "первой книги поэта Георга Гейма (…) можно с полной уверенностью говорить о таком направлении в искусстве, с которым несомненно придется считаться" (Ibid. S. 196–198).
Курт Хиллер, в те годы ведущий берлинский критик молодого поколения, опубликовал свой отзыв на книгу Гейма в первом номере журнала «Пан» в июне 1911 г. "Георг Гейм, — писал Хиллер, — самый мощный, самый исполинский; самый демонический, самый циклопический; молниеносный удар по поэтам наших дней". Своей книгой, считает Хиллер, Гейм "утверждает себя как самого сильного среди поэтов" (Ibid. S. 198).
Артур Дрей прямо причислил книгу стихов Гейма к лучшим образцам немецкой поэзии. Стихи молодого поэта, по его мнению, — это "произведения искусства, которые мог создать только титан" (рецензия была опубликована в "Гейдельбергской газете" — приложении "Литература и наука", № 7, июль 1911 г.)
Остроумный Артур Зильбергляйт в своем отзыве в сентябре 1911 г. (газета "Дер Таг"), намекая на мрачную тематику стихов, предполагает, что чернильницей Гейму "скорее всего служит череп". Но и он отдает дань таланту молодого поэта, называя его "мастером поэтического выражения". Критик Эрих Шмидт (журнал "Дер Вег", № 3, декабрь 1911 г.) удивляется новизне геймовских образов, его неисчерпаемой фантазии и мощи поэтического таланта (Ibid. S. 206).
Но несмотря на многочисленные благоприятные отзывы, которые Гейм и Ровольт отчасти обеспечили книге, использовав свои связи в литературных кругах, "Вечный день" не пользовался успехом у читающей публики. В своей рецензии, появившейся в декабре 1911 г., почти через восемь месяцев после выхода книги, Герберт Эйленберг, литературный обозреватель влиятельной "Берлинской газеты", не скупится на похвалы Гейму и призывает сограждан помочь молодому поэту: "Читайте его! Покупайте его книгу! Поэты тоже должны жить, — заключает критик, — и питаться не только нектаром и амброзией!" (Ibid. S. 221).
За несколько дней до гибели поэта в альманахе "Художественная литература" (№ 13, январь 1912 г.) появилась еще одна рецензия на "Вечный день". Ее автор удивляется тому, с какой виртуозностью и фантазией Гейм сумел "лирически переработать обыденную механическую действительность" (Ibid).
Внезапная смерть поэта вызвала волну интереса к его творчеству. Уже 17–18 января 1912 г., когда по Берлину только распространялись слухи о гибели "немецкого Рембо" и его друга, не вернувшихся с катания на коньках по реке Хафель, спрос на "Вечный день" в книжных магазинах стал расти. В многочисленных некрологах на смерть поэта непременно упоминалась единственная прижизненная книга его стихов. О Гейме писали как о ясновидце, предсказавшем свою ужасную смерть. Из статьи в статью переходили одни и те же фразы-клише о мистической связи между творчеством поэта и его загадочной гибелью вместе с другом, которому, по странному стечению обстоятельств, было посвящено стихотворение сборника под названием "Успокоение".
Слава одного из самых знаменитых поэтов Германии — то, о чем Гейм мечтал, — пришла к нему.
Несколько недель спустя после смерти поэта весь тираж "Вечного дня" был распродан. В марте 1912 г. Ровольт принял решение повторно издать книгу стихов Гейма. Новому изданию сопутствовал умеренный коммерческий успех.
* * *
Книгу "Вечный день" составляют 41 стихотворение. Все они, за исключением двух — "Самый длинный день" и "Тучи",[75] были написаны с апреля по февраль 1911 г.
"Вечный день" — книга с тщательно продуманной композицией. Уже на начальном этапе подготовки книги в печать, поэт просил издателя с особенным вниманием отнестись к последовательности, с которой должны были быть расположены стихотворения. "Я расставил их, — предупреждает Гейм в письме от 6 декабря 1910 г. — в соответствии с определенными законами". В февраля 1911 г., когда подготовительная работа уже подходила к концу, Гейм сообщает Ровольту о своем решении поделить сборник на разделы с латинскими названиями: "На первом листе, — просит он в одном из писем, — перед стихотворением "Берлин I" в середине (напечатайте) Ignis, на третьем пустом листе (после "Демонов городов" перед "Слепым") — Umbra, на шестом пустом листе (после «Робеспьера», перед стихотворением "Стикс") — Ara Mortis, на седьмом пустом листе (после "Летучего Голландца"), перед стихотворением «Апрель», — Hortus, на девятом пустом листе, после стихотворения «День» — Flamma, на десятом пустом листе, после «Офелии», — Dolores, на последнем пустом листе, перед "Черными видениями", — Hesperus. (По латыни — «Огонь», "Тень", "Жертвенник смерти", «Сад», "Пламя", «Страдания», "Вечер"). Вскоре поэт повторяет свою просьбу: "Не будете ли Вы так любезны напечатать слова, предваряющие отдельные разделы, как я того хочу. Это очень важно" (письмо от 24 февраля 1911 г.) (Bd. 2. S. 185). Гейм просит так же, чтобы после последнего стихотворения цикла "Черные видения", завершавшего книгу, стояло греческое слово Τέλος ("конец").
Таким образом книга должна была состоять из семи разделов.
Ровольт, однако, не учел пожелания автора и, сдавая книгу в набор, оставил лишь предусмотренный Геймом порядок расположения стихотворений, убрав названия разделов. (Впрочем, внимательный читатель "Вечного дня", даже и не зная о намерении автора объединить стихотворения внутри книги в озаглавленные циклы, все же сможет заметить определенные закономерности в их расположении, вызванные кругом тем и мотивов — город, природа и т. д.[76])
