– Вас доставят в штаб для допроса, – послышался ответ. – Ведите себя как следует. Если вы не совершили преступления, не будет и обвинения.

– Мы не доберемся до штаба, – шепнул Серкумбрайт Шорну.

Шорн мрачно кивнул. Он пытался разглядеть за прожекторами Доминиона – узнает ли тот Клуча Кургилла, которого сделал телеком?

Голос впереди крикнул:

– Сопротивление бесполезно! Идите вперед! В группе заговорщиков возникло волнение, словно от ветра в вершинах сосен. Голос сказал:

– Так-то лучше. Теперь марш вперед, по одному! Тереби первый.

Тереби медленно развернулся, словно бык на арене, и двинулся за солдатом, который освещал дорогу фонариком.

Серкумбрайт вновь шепнул Шорну:

– Попробуй что-нибудь сделать.

– Не могу, пока Доминион здесь.

Один за другим пленники шли вслед за Тереби. Впереди смутно вырисовывался силуэт самолета. Задний люк зиял, как вход в подземелье.

– Поднимайтесь по трапу!

Грузовой отсек с металлическими стенами служил камерой. Дверь с лязгом захлопнулась. Наступило тягостное молчание.

Возле борта раздался голос Тереби:

– Лихо сработано! Всех взяли?

– Похоже, да, – глухо отозвался Серкумбрайт.

– Это отбросит движение лет на десять назад, – произнес кто-то, стараясь сохранить твердость в голосе.

– Скорее, уничтожит полностью.

– Но в чем нас можно обвинить? Они ничего не докажут.

Тереби мрачно усмехнулся:

– Мы не доберемся до Трэна. Думаю, это будет газ. Тревожный ропот прошел по камере: “Газ”.

– Ядовитый газ пустят через вентилятор. А потом нас просто выбросят в море, и никто ничего не узнает. Даже не сообщат: “Убиты при попытке к бегству”.

Самолет задрожал и поднялся в воздух.

– Серкумбрайт, – тихо окликнул Шорн.

– Я здесь.

– Зажги свет.

Стены камеры озарились желтым светом карманного фонарика: бледные, потные лица напоминали лягушачьи животы, глаза блестели, отражая огонь фонарика.

Все двери были надежно заперты. Шорн соображал, сможет ли он открыть такую дверь. С подобной проблемой он еще не сталкивался. Похоже, эта задача была на порядок сложнее, чем перемещение предметов. Закрытая дверь представляла для Шорна и чисто психологическую проблему: что, если он попытается и ничего не выйдет? Сохранится ли его способность к телекинезу?

Тереби приложил ухо к вентилятору и через некоторое время отпрянул:

– Я слышу шипение…

Фонарик стал гаснуть. В темноте Шорн был беспомощен так же, как остальные. В отчаянии он устремил все силы своего ума на дверь грузового люка. Она распахнулась в ночное небо. Шорн поймал ее, прежде чем она успела улететь во мрак, и перенес через дверной проем внутрь.

Фонарик погас. Шорн едва различал черную массу двери. Стараясь перекричать рев ветра, он приказал:

– Отойдите к стене! Отойдите к стене! Он больше не мог ждать, он чувствовал, как реальность ускользает во мглу. Дверь смутно темнела в хвосте. Шорн сосредоточился и, с силой ударив ею о фюзеляж, пробил большую дыру. Свежий воздух устремился в отсек, унося ядовитый газ.

Шорн выбрался из самолета и заглянул в иллюминатор. Человек двенадцать в черно-золотой униформе сидели в салоне, беспокойно оглядываясь на грузовой отсек, откуда шел пронзительный вой. Адлари Доминиона среди них не было. Луби, связной с бронзовыми волосами и лицом как на медальоне, забился в угол. “Луби сохранили жизнь, – подумал Шорн, – значит, он предатель”.

У Шорна не было ни времени, ни желания к полумерам. Он оторвал всю верхнюю часть самолета. Солдаты и Луби застыли, в ужасе глядя вверх. Если бы они увидели Шорна, он показался бы им белолицым демоном, мчащимся верхом на ветре. Они высыпались из салона, словно горох из стручка, и улетели в ночную тьму. Рев ветра заглушил их крики.

Шорн забрался в кабину, заглушил мотор, отбросил баллон с газом от вентиляционной системы и повернул машину на восток, к горам Монагхилл.

Луна выплыла из-за туч. Внизу Шорн увидел поле. Подходящее место для посадки.

Самолет сел. Пятьдесят мужчин и женщин выбрались из грузового отсека, обессиленные, дрожащие, изумленные.

Шорн нашел Тереби. Прислонившись спиной к фюзеляжу, Тереби смотрел на Шорна, как ребенок на единорога. Шорн усмехнулся:

– Удивлены? Я все объясню, как только мы устроимся.

Тереби прищурился:

– Едва ли имеет смысл возвращаться домой, будто ничего не случилось. Черно-золотые сделали снимки, и, потом, некоторые из нас.., им известны.

Серкумбрайт вынырнул из тьмы, как бурая сова:

– В штабе черно-золотых будет большой переполох, когда они недосчитаются летающей тюрьмы.

– Забеспокоятся и в павильоне “Кларьетта”. Шорн стал считать на пальцах.

– Сегодня двадцать третье. До первого июля девять дней.

– А что будет первого июня?

– Первая ежегодная телекинетическая олимпиада на новом стадионе в Сванскомской долине. Кстати, за горой Матиас есть старая шахта. Там можно разместить человек двести – триста.

– Но нас только пятьдесят…

– Нужно больше. Еще человек двести. И чтобы избежать недоразумений, – он оглянулся в поисках рыжеволосого, утверждавшего, что здоровье – понятие субъективное, – будем считать здоровьем; волю к жизни, сохранению своей семьи, человеческой культуры и традиций.

– Это достаточно широко, – заметил Тереби. – Подойдет почти каждому. Но каков будет практический критерий отбора?

– Практически мы выберем тех, кто нам понравится, – сказал Шорн.

Воскресное утро первого июня было пасмурным и хмурым. С деревьев капала холодная роса. Густой туман окутывал берега реки Сванском, которая текла в новом русле по зеленеющей долине.

В восемь часов с неба прилетел человек в роскошных одеждах пурпурного, черного и белого цветов. Он приземлился на краю стадиона и посмотрел на небо. Облачная пелена прорвалась, и обрывки облаков понеслись во все стороны. Вскоре небо очистилось, солнце согрело Сванскомскую долину.

Черные глаза оглядели стадион беспокойным острым взглядом. На противоположной стороне стоял человек в черно-золотой полицейской форме. Телек перенес его по воздуху и поставил перед собой.

– Доброе утро, сержант. Заметили что-нибудь подозрительное?

– Ничего, мистер Доминион.

– А как внизу?

– Не могу сказать, сэр. Я отвечаю только за внешнюю часть, но у меня всю ночь горели прожекторы. Ни одна муха не пролетала.

– Хорошо. – Доминион еще раз оглядел большую чашу стадиона. – Если до сих пор посторонних не было, их и не будет. По земле здесь не пройти.

Появились еще двое в униформе.

– Доброе утро, – сказал Доминион, – заметили что-нибудь подозрительное?

– Нет, сэр. Ничего.

– Любопытно. – Доминион потер бледный остроконечный подбородок, – И под стадионом ничего?!

– Ничего, сэр. Мы дюйм за дюймом осмотрели каждый угол и каждую трещину до самой коренной породы.

– А детекторы что-нибудь показали?

– Нет, сэр. Если бы суслик прорыл ход под туннелем, мы бы узнали. Доминион кивнул.

– Может, и не будет никаких беспорядков, кто знает… – Он погладил подбородок. – Интуиция иногда подводит. Ну, ничего. Возьмите всех ваших людей, расставьте их вокруг долины. Не пропускайте никого. Никого, ни под каким предлогом. Вы поняли меня?

– Да, сэр.

– Хорошо.

Доминион вернулся к краю стадиона. Вся чаша была засеяна зеленой, хорошо подстриженной травой. Кресла с обивками пастельных тонов образовывали разноцветные кольца вокруг арены.

Он перенесся по воздуху к кабине ведущего, висевшей над полем на длинной прозрачной штанге. Вошел внутрь, сел за стол.

Тем временем начали прибывать другие телеки. Они опускались на землю, словно чудесные птицы, прилетевшие погреться на солнышке. Мимо них поплыли подносы с винами и закусками.

Доминион покинул кабину, медленно пролетел над стадионом. Огромное сооружение, рассчитанное на тридцать тысяч мест, было заполнено едва ли на одну пятую. Тридцать тысяч телеков – верхний предел, который способна выдержать экономика Земли. А что потом? Доминион не стал ломать голову: проблема едва ли актуальна. Вероятно, решение окажется простым. Уже шли разговоры о перемещении Венеры на более благоприятную орбиту, о заселении Нептуна, даже о создании двух обитаемых миров путем перенесения ледяной мантии Нептуна на пыльную Венеру. Это проблема завтрашнего дня. А сейчас первоочередные задачи – создание земного государства телеков и внушение обычным людям религиозного трепета, единственное – как было решено – средство защиты телеков от безмозглых убийц.