Покинув фабрику Квалага, Герсен перешел по мосту через реку и направился к Можжевеловой фабрике – предприятию несколько более внушительных размеров. Приемная здесь напоминала вестибюль на фабрике Квалага, но в управлении «Можжевеловки» преобладала оживленная деловая атмосфера.

Герсен снова поинтересовался судьбой работницы – на этот раз Дандины. Приказчик Можжевеловой фабрики, однако, отказался сотрудничать и проверять записи. «Нам не разрешают разглашать такую информацию!» – заявил он, презрительно взирая на Герсена с высокого табурета за стойкой.

«Позвольте мне обсудить этот вопрос с заведующим», – предложил Герсен.

«Такими делами занимается только господин Плюсс, владелец предприятия. Будьте добры, присядьте, я сообщу ему о вашем запросе». Герсен занялся изучением гобелена трехметровой ширины и двухметровой высоты, изображавшего стаю фантастических птиц на усеянном цветами поле.

«Господин Плюсс готов вас принять, сударь».

Плюсс оказался маленьким угрюмым человечком с перевязанными пучком белоснежными волосами и глазами, напоминавшими маслянистые агаты. Он явно не намеревался оказывать одолжение ни Герсену, ни кому-либо другому: «Прошу прощения, уважаемый. Мы должны сосредоточивать все внимание на производстве. Женщины и так доставляют нам слишком много беспокойства. Мы делаем для них все, что можем – их хорошо кормят, они моются раз в неделю, мы им устраиваем кое-какие развлечения. Тем не менее, они всегда недовольны, им вечно чего-то не хватает!»

«Не могли бы вы сообщить, работает ли она все еще на вашей фабрике?»

«Какая разница? Вам не позволят ее беспокоить в любом случае».

«Если Дандина здесь – и если это именно та женщина, которую я ищу – я буду рад возместить вам ущерб, нанесенный таким беспокойством».

«Хмф! Одну минуту», – Плюсс наклонился к микрофону системы внутренней связи: «Кажется, у нас работает Дандина? В прошивочном отделе… хмф… понятно». Плюсс снова повернулся к Герсену, теперь задумчиво рассматривая его с новой точки зрения: «Ценная работница. Не могу допустить, чтобы ей надоедали. Если вы непременно желаете с ней встретиться, вам придется ее купить. За три тысячи СЕРСов».

Герсен молча выложил деньги на стол. Господин Плюсс причмокнул маленьким розовым ртом: «Хмф». Он снова наклонился к микрофону: «Без лишнего шума, приведите Дандину ко мне в управление».

Прошло десять минут – Плюсс демонстративно делал пометки в какой-то таблице. Открылась дверь – вошел приказчик в сопровождении полногрудой женщины в белом халате; у нее были крупные, влажные черты лица, коротко подстриженные волосы мышастого оттенка, перевязанные тесьмой. Тревожно ломая руки, она переводила взгляд с Плюсса на Герсена и обратно.

«Ты покидаешь наше предприятие, – сухо сообщил ей Плюсс. – Тебя приобрел этот господин».

Дандина смотрела на Герсена с нескрываемым ужасом: «Ой, зачем? Чего вы от меня хотите? Я тут стараюсь быть полезной, прилежно работаю, мне тут хорошо. Я не хочу работать на ферме где-нибудь в глуши, мне там будет страшно. А грузчицей на барже я уже не вытяну – годы не те».

«Ничего страшного не будет, Дандина. Я выкупил тебя у господина Плюсса, теперь ты свободна. Если хочешь, можешь вернуться домой».

Из глаз Дандины покатились слезы: «Я вам не верю».

«Это правда».

«Но… почему?» – ошеломленное лицо Дандины подергивалось, ее одолевали сомнения и страх.

«Только потому, что я хочу задать тебе несколько вопросов».

Дандина повернулась к нему спиной и опустила голову, погрузив плачущее лицо в ладони.

Подождав несколько секунд, Герсен спросил: «Ты ничего не хочешь взять с собой?»

«Нет. Ничего. Если б я была богата, я взяла бы маленький коврик со стены, на котором танцуют девочки. Я сама прошивала этот коврик, он мне напоминал о детстве».

«Сколько стоит этот коврик?» – спросил Герсен владельца фабрики.

«Это гобелен девятнадцатого стиля, розничная цена – семьсот пятьдесят СЕРСов».

Герсен уплатил 750 СЕРСов за коврик, снял его со стены и свернул в рулон. «Пойдем, Дандина! – сказал он. – Пора идти».

«Но мне же нужно попрощаться! Мои подруги…»

«Невозможно! – отрезал Плюсс. – Беспокоить других работниц не разрешается».

Дандина шмыгнула носом и протерла глаза: «Мне полагаются премиальные. Три получасовых перерыва на отдых. Я хотела бы передать их Альмерине».

«Ты сама знаешь, что так не делается. Передача и обмен льгот не допускаются. По желанию, ты можешь использовать их сейчас и провести полтора часа в гимнастическом зале и в душевой перед тем, как покинешь зону».

Дандина неуверенно взглянула на Герсена: «Вы спешите? Жаль было бы потерять заработанное время отдыха – но теперь, наверное, это уже не имеет смысла…»

Они направились вдоль берега реки в город; по пути Дандина то и дела опасливо посматривала на Герсена. «Никак не могу понять, чем я могла бы вам пригодиться, – произнесла она наконец дрожащим голосом. – Я совершенно уверена, что никогда в жизни с вами не встречалась».

«Меня интересует все, что ты можешь рассказать о Виоле Фалюше».

«Кто такой Виоль Фалюш? Я не знаю и не знала никакого Виоля Фалюша!» Дандина резко остановилась, у нее дрожали колени: «Теперь вы отведете меня назад в „Можжевеловку“?»

«Нет, – глухо ответил Герсен. – Я не поведу тебя назад». Взглянув на нее с глубоким разочарованием, он спросил: «Разве ты – не та Дандина, которую похитили вместе с Ингой?»

«О да, я та самая Дандина. Бедная Инга! Я ничего о ней не слышала с тех пор, как ее увели к Квалагу. Говорят, там плохо кормят и не дают никаких поблажек».

В голове Герсена одна догадка лихорадочно сменялась другой: «Тебя похитили с Земли и привезли на Саркой?»

«Так оно и было – и как мы веселились на Саркое! Колесили по степи на старых тряских фургонах, насмотрелись всякой всячины!»

«Кто был тот молодой человек, который вас похитил и привез на Саркой? Насколько мне известно, его звали Виоль Фалюш».

«Ах, этот! – рот Дандины покривился, словно она проглотила что-то гнилое. – Нет, его звали не так».

Герсен вспомнил слова покойного Какарсиса Азма: юноша, продавший ему двух девушек тридцать лет тому назад, пользовался тогда другим именем.

«Нет-нет, – тихо вспоминала Дандина потерянную молодость. – Никакого Фалюша не было. Этого сопливого подонка звали Фогель Фильшнер».

На протяжении всего полета из Запределья Дандина рассказывала свою историю – сбивчиво, с восклицаниями и вздохами, собирая воедино отрывки воспоминаний и перескакивая с одного на другое; Герсен скоро отказался от попыток заставить ее излагать события последовательно.

Разговорчивая от природы и возбужденная неожиданной свободой, Дандина болтала, как заведенная. Да уж, конечно, она знала Фогеля Фильшнера. Как облупленного! Значит, теперь он скрывается под другим именем? Неудивительно – как должна стыдиться своего сыночка его престарелая мамаша! Мадам Фильшнер, конечно, не пользовалась завидной репутацией, а отца Фогеля Фильшнера никто не знал. Он ходил в ту же школу, что и Дандина, но был на два года старше.

«Где это было?» – спросил Герсен.

«Как то есть где? В Амбейле!» – Дандина искренне удивлялась тому, что Герсен был способен не знать таких простых вещей. Герсен успел побывать в Роттердаме, Гамбурге и Париже, но никогда не посещал Амбейль, пригород Ролингсхавена на западном берегу Европы.

По словам Дандины, Фогель Фильшнер уродился странным мальчиком, замкнутым и мечтательным. «Он был ужасно чувствительный, – призналась она. – Чуть что, устраивал истерику или заливался слезами. Никак нельзя было угадать, что Фогель выкинет и когда!» Дандина немного помолчала, качая головой и вспоминая причуды Фогеля: «А потом, когда ему исполнилось шестнадцать лет – мне тогда еще четырнадцати не было – к нам в школу поступила новая девочка, хорошенькая такая. Джераль Тинзи ее звали. И кто в нее влюбился по уши? Фогель Фильшнер, кто еще!»