– Глауен, ты хочешь что-то сказать? А каково твое мнение по этому вопросу?

Глауен бросил на нее косой взгляд. В его голове шевельнулась холодная мысль. Неужели она притащила его сюда только для того, чтобы устроить забавное представление?

– Я, в какой-то степени, сторонний наблюдатель, – натянуто сказал он, – с моей стороны будет просто нахально влезать в вашу дискуссию.

Эгон Тамм посмотрел на Глауена, потом перевел взгляд на Вейнесс, затем снова на Глауена:

– Я, например, не рассматриваю тебя как стороннего наблюдателя, и мне бы тоже хотелось услышать твое мнение.

– Выскажись, Глауен! – подбодрил его директор Боллиндер, – Все остальные уже выложили все, на что способны их мозги; давай послушаем твое выступление!

– Если ты боишься, что будешь изгнан из дома разъяренной толпой, – вкрадчиво сказала Сандж, – то почему бы тебе не раскланяться до того, как тебя уговорят выступить?

Глауен не обратил на ее высказывание никакого внимания.

– Я поражен той бросающейся в глаза двусмысленностью, которую вы все, похоже, просто игнорируете. Хотя, может быть, я не знаю о каких-то условностях или договоренностях, который все остальные воспринимают как должное.

– Давай, Глауен! – воскликнул Мило, – Нас не интересуют твои ощущения; ты нас держишь во взвешенном состоянии. Давай, выкладывай свои подозрения!

– Я старался преподнести больной вопрос с наибольшим тактом, – с достоинством ответил Глауен.

– Наплюй ты на такт, говори самую сущность! Тебе что нужно для этого позолоченное приглашение?

– Мы готовы услышать самое худшее, – сказал Эгон Тамм, – Я только попрошу не затрагивать честь моей жены, так как ее здесь нет и она не сможет защитить себя.

– Я могу сбегать за ней, – предложила Вейнесс, – если именно это останавливает Глауена.

– Не беспокойтесь, – ответил Глауен, – Мое замечание в основном касается леди Клайти. Я заметил, что она избрана в учреждение, которое напрямую организовано Обществом, учреждение, права и обязанности которого определены Законодательством. Но если леди Клайти считает Законодательство негодным, или унизительным, или просто ищет в нем неполноценности, то она автоматически должна вывести себя из рядов этого учреждения. Она не может сидеть сразу на двух стульях. Или же она защищает устав Общества в целом и в частностях, или она покидает стены учреждения. Может я что-то не так понял, но мне кажется она уже сделала свой выбор, и таким образом она такой же директор, как и я.

В комнате повисла тишина. Рот Джулиана раскрылся настолько, что был виден розовый язык. На лице Вейнесс появилась тень. Эгон Тамм задумчиво макал пастилку в стакан с бренди. Директор Боллиндер уставился на Глауена из под насупленных бровей.

– Если ты собираешься после этого сбежать, – хриплым шепотом сказала Сандж, – то пока берег свободен.

– Я зашел слишком далеко? – спросил Глауен, – Но мне казалось, что этот вопрос требует разъяснения. Если я был слишком груб, то прошу извинения.

– Ваше замечание было вполне вежливым, – сухо сказал директор Боллиндер, – И все же вы осмелились высказать в лицо леди Клайти то, на что никто из нас не удосужился даже отдаленно указать ей раньше. Вы завоевали мое уважение, молодой человек.

– Как ты и подозревал, – осторожно начал Джулиан, – здесь существуют некоторые сложности и условности, о которых ты, как сторонний человек, не мог догадываться. Парадокс, на который ты нам указал, это всего лишь поверхность; леди Клайти избрана директором по всем правилам, а значит может уверенно чувствовать себя на своем месте, не смотря на свою прогрессивную философию.

– Вы ставите под сомнения мои права на мою должность, – набрав воздуху, обратилась к Глауену леди Клайти, – Но я избрана на это место благодаря своему электорату, а не Законодательству. И что вы можете сказать на это?

– Позвольте мне ответить на этот вопрос, – сказал Эгон Тамм, – Кадвол является заповедником, которым управляет Хранитель. Заповедником, а не демократическим государством. Эта власть исходит из первоначальных положений Общества Натуралистов в отношении этого заповедника. Эта власть передается Хранителю, через директоров и может быть использована только в интересах Заповедника. Таков мой взгляд на обсуждаемую ситуацию. Короче говоря, условия Законодательства не могут быть изменены несколькими недовольными обитателями.

– Вы называете сотню тысяч йипи несколькими недовольными обитателями? – возмутилась леди Клайти.

– Я называю йипи весьма серьезной проблемой, которую в данный момент мы с вами решить никак не способны.

Глауен встал:

– Я думаю, что настало время откланяться. Было очень приятно со всеми вами познакомиться, – затем повернулся к Эгону Тамму, – Пожалуйста, передайте мое почтение леди Коре, – и, теперь уж Вейнесс, – Не беспокойся, я сам найду выход.

И все же Вейнесс проводила его до двери.

– Спасибо за приглашение, – сказал Глауен на прощанье, – Мне было очень приятно познакомиться с твоими друзьями, и извини, если я причинил некое беспокойство.

Глауен поклонился, повернулся и пошел по тропинке. Он чувствовал как Вейнесс сверлила глазами его спину, но она его не окликнула, а он так и не обернулся.

Сирена спустилась за холмы, на небе заблестели звезды, на станцию Араминта упала ночь. Сидя у раскрытого окна, Глауен почти над головой мог видеть странные очертания звезд, под названием созвездие Пентаграммы, а далеко на юге извивался Великий Змий.

Теперь дневные события можно было рассмотреть в отдаленной ретроспективе; Глауен чувствовал себя опустошенным и подавленным. Все было кончено: теперь уже ничего нельзя было изменить. Как бы он был рад, если бы не пошел в этот день в Речной домик! Возможно, вообще никогда бы не ходил туда.

Но теперь уже раздумывать было абсолютно бесполезно. Любое событие произошедшее в этот день было неизбежным с самого начала. Вейнесс знала все это тоже. Более или менее тактично она пыталась ему это сказать, но он упрямый и гордый, как все Клаттуки, не захотел это услышать.

В свете событий дня оставалась одна загадка. Зачем Вейнесс притащила его в Речной домик, где так или иначе, он обязательно должен был устроить какую-нибудь сцену? Возможно, он никогда так и не узнает ответ на этот вопрос, а, может быть, со временем его эта причина и вообще перестанет интересовать.

От раздумий его оторвал телефонный звонок. На экране телефона светилось лицо, которое он меньше всего ожидал там увидеть.

– Глауен? Чем занимаешься?

– Ничем особенным. А ты?

– Я решила, что с меня вполне достаточно общества и сейчас считается, что я лежу в кровати с головной болью.

– Печально слышать.

– На самом деле у меня нет никакой головной боли. Мне просто захотелось побыть одной.

– В таком случае, тебе не больно-то и нужны мои соболезнования.

– Но я все равно принимаю их и воспользуюсь ими как-нибудь в другой раз. Почему ты убежал от меня, как от прокаженной?

Вопрос удивил Глауена.

– Мне казалось, что это было самое подходящее время удалиться, – заикаясь пробормотал он.

– Не совсем, – покачала головой Вейнесс, – Ты ушел, потому что был зол на меня. За что? Я осталась в темноте, которая кажется вечной, я уже устала от всяких загадок.

Глауен подыскал ответ, который оставлял еще ему какие-то крохи достоинства.

– Я больше всего был зол на себя, чем на кого-то другого, – проворчал он.

– И все равно, я ничего не могу понять, – настаивала Вейнесс, – С чего тебе вообще сердиться на кого-то из нас?

– Потому что я сделал то, чего совершенно не хотел! Я собирался быть учтивым и обходительным, очаровать всех своим тактом и вежливостью и уклониться от каких-либо споров. Вместо этого, я взорвался и высказал, все, что я думаю, что вызвала огромный переполох и подтвердило самые худшие предчувствия твоей матери.

– Брось, – сказала Вейнесс, – Все не так уж и плохо, на самом деле, ничего плохого вообще не случилось. Ты бы мог натворить еще худших вещей.