Все подозревали, что Арлес является преступником, но сформулировать обвинение против него было невозможно, так как кто-то другой мог вполне взять его костюм и совершить преступление.

Эта неуверенность была еще больше усилена странным обстоятельством, которое сержанту Кеди Вуку обошлось очень дорого. Ему было сказано пойти в гардероб карнавальной труппы и забрать принести два «первобытных» костюма в Бюро. День уже подходил к концу, У Кеди были какие-то срочные школьные дела и он отложил поход в гардероб до следующего дня. К тому времени, когда он пришел за костюмами, они уже исчезли, а служащий в гардеробе мог только поклясться, что еще вчера костюмы были на месте.

За халатность, проявленную Кеди в данном случае, плюс то, что он покрывал Арлеса в патруле, его понизили в должности и он получил выговор от Бодвина Вука.

Кеди выслушал весть о понижении и выговор с деревянной полуулыбочкой на лице, что еще больше разозлило Бодвина Вука.

– Ну, что вы, сэр, можете сказать в свое оправдание? – рявкнул Бодвин Вук.

– Я был готов к тому, что меня понизят в должности и я получу выговор, – ответил Кеди, – и я воспринял это, как вы заметили, с полным самообладанием.

– Что верно, то верно, – заметил Бодвин Вук, – Ну, и что дальше?

Кеди нахмурился обдумывая услышанное, потом высказался насколько мог деликатно:

– Иногда, сэр, человек должен руководствоваться своими принципами.

От такого заявления Бодвин Вук даже вскочил со стула.

– Так ты значит считаешь, что полученные от начальства приказы, ты должен сначала привести в соответствие со своими личными взглядами? – угрожающе тихим голосом спросил он.

– Если быть честным, то, полагаю, ответ может быть только положительным, – после недолгого колебания ответил Кеди.

– Занятно! Расскажи-ка где и как и ты набрался таких великолепных идей?

– Прошлым летом, когда я путешествовал вместе с карнавальной труппой я очень много думал, – пожал плечами Кеди, – А заодно, я делился своими мыслями с Флорестом.

Бодвин Вук откинулся в глубины своего высокого черного стула. Он сложил вместе кончики пальцев и задумчиво посмотрел на потолок.

– Ха-ха, – наконец, сказал он, – Давай рассмотрим твой случай.

– Я очень надеялся, что именно это вы и скажите, сэр.

Но Бодвин Вук совершенно не обратил на него никакого внимания.

– Во-первых, ты – Вук. Некоторые Вуки действительно предпочли скакать, плясать и шляться вместе с лицедеями. Но мы никогда не считали лицедейство достойной профессией. Поэтому следующие рассуждения я делаю с большой неохотой.

Лицо Кеди вытянулось.

– На основании того, что я от тебя услышал, можно сделать вывод, что перед тобой стоит дилемма какую карьеру избрать: лицедея или офицера в Бюро В. – Бодвин Вук не торопясь перевел отвел взгляд от потолка и посмотрел на своего собеседника. – Очень многое можно сказать в пользу лицедейства. В этом случае ты можешь не сдерживать свою фантазию, дать полную волю своему темпераменту. Если ты поешь популярную песенку, а Флорест при этом требует, чтобы ты сделал кокетливую рожу, и вильнул задницей справа налево, то ты можешь сказать, что твои «принципы» не дают тебе это сделать. Возможно, Флоресту это и не понравится, но, придерживаясь таких же, как и у тебя взглядов, он разрешить тебе выставить задницу в ту сторону, в которую тебе больше хочется. Это что касается лицедейства. В бюро В все совсем по-другому. Поверь мне на слово, все совсем по-другому! Здесь «принципы» то же самое, что и приказ старшего офицера. А философия, которая ведет тебя здесь по профессиональной жизни, принадлежит не тебе, не Флоресту, а мне. Я высказался достаточно ясно?

– Конечно, но несомненно есть…

– Ничего подобного.

– А что, если мне отдадут приказ, который идет в разрез с моей совестью?

– Если у тебя появится хотя бы тень сомнения в правильности приказа, то я в тот же момент приму твою отставку из Бюро В.

– На том же основании я могу потребовать и вашей отставки, – упрямо настаивал Кеди.

Бодвин Вук не смог сдержаться, чтобы не фыркнуть.

– Можешь. И как ты думаешь, кто из нас через пять секунд вылетит из Бюро?

Кеди ничего не ответил, его розовое лицо выражало печальную озабоченность.

– Ну ладно, так что ты выбираешь? – резко спросил Бодвин Вук.

– Совершенно ясно, что в моих интересах выбрать Бюро.

– Это слишком расплывчатое заявление, ты так и не ответил на мой вопрос.

– Я выбираю Бюро В. У меня нет выбора.

– А как же «принципы»?

Большие круглые глаза Кеди были наполнены обидой и болью.

– Полагаю, что в отношении них мне надо будет найти какой-то компромисс.

– Очень хорошо, – сказал Бодвин Вук и указал пальцем на дверь, – Все.

– И все же я считаю мое понижение в должности несправедливым, – сделал последнюю попытку Кеди.

– В такой ситуации подобная точка зрения вполне обычна, – согласился Бодвин Вук, – Убирайся, пока я не прекратил смеяться и не начал думать.

Кеди развернулся и вышел из кабинета.

Зима прошла своим чередом, и на станцию Араминта пришла весна. Тоска которая терзала Глауена стала ослабевать. Он сделал все, что было в его силах; большего, по крайней мере на тот момент, он сделать не мог.

Всю свою внутреннюю энергию Глауен направил на школьные занятия и подошел к концу учебного года, как всегда, с отличными отметками. Арлес, под сильным давлением нависших над ним обстоятельств, учился как мог прилежно и избежал исключения из Лицея.

Так незаметно прошел год и наступил следующий. Глауен подошел к своему девятнадцатилетию с ИС равным 23. Молодой человек терзался дурными предчувствиями, однако Шард успокоил его, сказав что причин для паники нет.

За три года, прошедших с его шестнадцатилетия, Глауен изменился. Он стал таким же высоким, как Шард, непонятно откуда у него, появились уверенные и решительные манеры. Как и Шард он был худощавым и гибким, с широкими плечами и узкими бедрами. Он ступал легко, не делая лишних движений. Теперь Глауен редко думал о Сессили, разве что в те моменты, когда он гулял в одиночестве в пригороде или стоял на берегу, глядя в море, то есть в такие моменты, когда он мог прошептать: «Сессили, Сессили, куда же ты ушла? Разве тебе не одиноко?»

За эти годы факты известные Бюро В, распространились среди жителей, и вина Арлеса была принята как факт, не зависимо от того доказана она или нет. Сложившаяся ситуация щекотала нервы одним и вызывала отвращение в других, хотя если говорить о Спанчетте, то та, вряд ли испытывала от этих разговоров хоть какую-то досаду. И только Дерзкие Львы не оставили Арлеса, но сделали это отнюдь не из-за терпимости или солидарности, а просто потому, что это придавало всей группе особую мрачно-таинственную ауру.

Постепенно и Арлес восстановил свою самоуверенность и начал вмешиваться в чужие дела с прежним апломбом, но теперь за всеми его высказываниями слышался лейтмотив: «Так вы считаете меня злодеем и убийцей? Прекрасно, но коль так, то нечего удивляться, если устрою такое, что вам и не снилось. Будьте вы все прокляты!»

С наступлением лета Арлес в качестве помощника мастера Флореста отправился вместе со всей труппой в турне во внешние миры. За время его отсутствия атмосфера на станции Араминта стала какой-то более чистой и светлой.

Благодаря смертям и отставкам, ИС Глауена чувствительно понизился, и достиг величины равной 21, что давало ему почти стопроцентную гарантию получить штатное место в Агентстве и тем самым сняло с души большую тяжесть.

К концу лета произошло еще одно примечательное событие: после длительного пребывания на Земле вернулись Мило и Вейнесс. Они поселились в Речном домике, а с началом осени должны были пойти в Лицей.

Их присутствие дало обширную почву для оживленных пересудов. Согласно сложившемуся на станции Араминта стереотипу, Натуралисты представляли собой людей со странностями, своенравных и замкнутых пуритан. Однако Мило и Вейнесс не оправдали подобных ожиданий. Они оба оказались довольно привлекательными и неглупыми; оба со вкусом одевались в простые земного покроя одежды. Оба продемонстрировали полное отсутствие как чрезмерной застенчивости, так и заносчивости, которые так раздражают людей.