Бодвин Вук уставился на бумаги.

– Так много! Я думал, ты не оставил в этом деле никаких тайн.

– Меня интересует почему Флорест так просто пошел на контакт с Мономантиками. Мне бы хотелось задать ему несколько вопросов.

– Хм. Если ты хочешь допросить Флореста, то почему бы и нет? Даже если ты и не выведаешь у него ничего нового, это будет для тебя неплохой практикой. Я разговаривал с ним сегодня утром, но не узнал ничего нового. Он мастер наводить туман, который в конце концов становится непроницаемым. Ничего большего ты от него не добьешься.

– Если только он не расслабится и не допустит какой-нибудь промах.

– Возможно. Подготовься иметь дело со святым великомучеником, все преступление которого заключается в художественном воображении. Я обратил его внимание на тяжесть содеянного им, но он только тихо рассмеялся. Как он попытался убедить меня, люди на станции Араминта никогда не понимали его художественный гений. Он рассматривает себя как «гражданина вселенной». Станция Араминта – это напыщенная маленькая лужица с идиотской кровосмесительной социальной системой, которая награждает дураков и прощелыг, а талантливых людей заставляет искать применение своим талантам где-то на стороне. Это его слова, не мои, и конечно в них есть какая-то полуправда.

– Во всяком случае, на какое-то мгновение мы увидели истинного Флореста. Что для него сделала станция Араминта? Где его официальное признание, высокое положение, состояние и личный дом! ? Где награда великому гению? Где бурные аплодисменты за его великолепные художественные произведения и руководство в Комитете Изящных искусств? Я указал ему, что в своей основе он всего лишь умелый организатор развлечений, а таких людей здесь никто не собирается ставить на пьедестал почета. Больше он мне ничего не сказал, но вполне ясно, что у него нет любви ни к Заповеднику, ни к Обществу Натуралистов, ни к станции Араминта.

– Меня удивляет, почему он решил строить свой новый «Орфей» именно здесь?

– А где же еще? Ситуация здесь для этого просто идеальная. А почему об этом не спросить самого Флореста? Из чистого нахальства он может быть и даст тебе прямой ответ на этот вопрос. Ему на всех нас наплевать.

Глауен откинулся на спинку стула.

– Когда я сидел здесь и раздумывал, дремал, как вы сказали, я понял, что у Флореста должна была скопиться огромная сумма денег. Вы, случайно, не знаете где он их хранит?

– Случайно знаю. Они положены на депозит в банке Мирсеи в Соумджиане.

– Я собираюсь возбудить против Флореста гражданское дело. Велика вероятность выиграть этот процесс, особенно, если дело будет рассматриваться верховным судом здесь, на Араминте, что, в принципе, и подпадает под ее юрисдикцию.

– Ха! – воскликнул Бодвин Вук, – Ты унаследовал великое искусство Клаттуков атаковать врага в самом его чувствительном месте! Даже в преддверии гибели Флорест будет испытывать адские муки, если что-то случится с его деньгами.

– Я тоже так думаю. Как мне начать этот процесс?

– Именно сегодня Вильфред Оффоу подготовил все бумаги для наложения ареста на деньги Флореста.

– По крайней мере, эта новость может вывести его из равновесия.

– Несомненно. Когда ты хочешь его допросить? Для этого подходит любое время: у Флореста теперь нет никаких гастролей или турне.

– Сегодня днем меня вполне устроит.

– Я распоряжусь, чтобы Маркус оказал тебе всяческое содействие.

Сразу после обеда Глауен завернулся в плащ и, сгибаясь под порывами ветра, пошел в старую громоздкую тюрьму, которая находилась на другом берегу реки, как раз напротив «Орфея». При входе в тюрьму его обыскал тюремщик Маркус Диффин.

– Не буду извиняться, так как я обыскиваю всех, даже Бодвина Вука, который и отдал это распоряжение. А что это за пакет, позволь мне поинтересоваться?

– В нем вино. Если он мне понадобится, я дам знать.

Глауен вошел в комнату и остановился в дверях. Флорест сидел в деревянном кресле за грубым массивным столом, уставившись на белый цветочек в тонкой голубой вазе. Казалось он рассчитывал, что Глауен увидев его за подобным занятием на цыпочках выйдет из камеры и прикроет за собой дверь. Все возможно, подумал Глауен. Постояв немного в дверях, он тихо сказал:

– Дайте мне знать, когда я смогу прервать на короткое время ваши размышления.

Переведя взгляд на Глауена, Флорест устало покачал головой.

– Говори! Мне ничего не остается, как только слушать. Все мои надежды заключены в самой надежде. Я везде искал надежду, но нашел ее только в виде символа, который заключен в этом маленьком цветочке, таком отважном и миловидном.

– И в самом деле милый цветочек, – согласился Глауен. Он взял стул и уселся за стол напротив Флореста, – Я хочу задать вам несколько вопросов, на которые надеюсь получить ответы.

– Я не в очень хорошем расположении духа. Сомневаюсь, что тебя удовлетворят мои ответы.

– Из чистого любопытства мне бы хотелось узнать как давно вы знакомы с Заа. Я имею в виду, Орден Заа из Поганской точки.

– Имена для меня ничего не значат, – сказал Флорест, – Я был знаком с тысячью разных людей, всех рас и национальностей. Некоторых из них я могу вспомнить, благодаря их натуре, которая выделяла их из ряда других гаеанцев. А другие – как следы на прошлогоднем песке.

– И к какой же категории относится Орден Заа?

– Эта изысканная маленькая классификация скучна и бессмысленна.

– Тогда, возможно, вы мне объясните, почему и каким образом такая умная женщина связалась вдруг с Мономантиками.

– Факты есть факты, на так ли? – холодно усмехнулся Флорест, – События выглядят так, как они происходят на самом деле, и этого вполне достаточно для заключенного.

– А как драматурга вас совершенно не интересуют мотивации поступков?

– Только как драматурга. Страсти, симпатии… этими понятиями неуверенные в себе людишки хотят рационализировать свою грязную перепуганную вселенную.

– Интересная мысль.

– Может быть. Я сказал все, что хотел и теперь ты можешь идти.

Глауен сделал вид, что не расслышал последней фразы.

– Время вполне подходяще, чтобы пропустить стаканчик вина. Полагаю, что вы тоже не откажитесь от этого, все же мы с вами оба обладаем хорошим вкусом.

– И ты надеешься добиться моего расположения такой дешевой тактикой? – высокомерно посмотрел на Глауена Флорест, – Я не хочу твоего вина ни утром, ни вечером.

– Я ожидал, что вы займете такую позицию, – кивнул Глауен, – Поэтому и не взял с собой вина.

– Ба! – проворчал Флорест, – Прекрати этот бессмысленный и занудный лепет. Ты меня что, не слышал? Я разрешил тебе удалится.

– Как хотите. Но я не сказал вам еще главную новость!

– Меня не интересуют никакие новости. Я хочу только одного: в покое и мире дожить свои последние дни.

– Не интересуетесь, даже если эта новость касается вас?

Флорест взглянул на белый цветочек. Он покачал головой и вздохнул.

– Красота и благородство. Прощайте! Прощайте навсегда. Меня против моей воли ввергли в самую гущу вульгарности, – он оглядел Глауена с ног до головы так, как будто только увидел его, – Ну… а почему бы и нет? Мудрый человек, путешествуя по жизненному пути, наслаждается пейзажем с обеих сторон, так как знает, что больше он уже не вернется сюда. Дорога впереди виляет вправо и влево, идет за холмы и теряется вдали, кто знает, куда она приведет?

– Иногда об этом очень легко догадаться, – возразил Глауен, – Например, в вашем случае.

Флорест вскочил и начал нервно ходить из угла в угол, заложив руки за спину. Глауен молча наблюдал за ним. Наконец, Флорест снова вернулся к своему стулу.

– Да, тяжелые времена. Пожалуй, я выпью стаканчик вина.

– Я, пожалуй, тоже, – кивнул Глауен, – Я подготовился к обоим возможным вариантам.

Он подошел к двери и постучал.

– Что вам надо? – заглянул в глазок Маркус.

– Мой пакет.

– Я должен перелить вино в синтетическую фляжку м принести синтетические чашки. Преступникам запрещено пользоваться стеклянной посудой.