За окнами темно,

Закрыты ставни на ночь.

Ущербная луна

Струит холодный свет.

Раскупорим вино,

Мой друг, Матвей Иваныч,

Воспомним имена

Иных, которых нет.

Седые рудники

Нам спины не согнули,

И барабанный бой

Над нашею судьбой.

Острогам вопреки,

Штрафной чеченской пуле

Мы выжили с тобой,

Мы выжили с тобой.

Кругом колючий снег,

Пустыня без предела.

За праздничным столом

Остались мы вдвоем.

Идет на убыль век,

И никому нет дела,

Что мы еще живем,

Что мы еще живем.

Свечей ложится медь

На белые затылки.

Страшней стальных цепей

Забвения печать.

Лишь прятать нам под клеть

С записками бутылки

Да грамоте детей

Сибирских обучать.

Не ставит ни во что

Нас грозное начальство,

Уверено вполне,

Что завтра мы умрем.

Так выпьем же за то,

Чтоб календарь кончался

Четырнадцатым незабвенным декабрем!

На Ваганьковом горят сухие листья.

Купола блестят на солнце - больно глазу.

Приходи сюда и молча помолись ты,

Даже если не молился ты ни разу.

Облаков плывет небесная отара

Над сторожкой милицейскою унылой,

И застыла одинокая гитара,

Как собака над хозяйскою могилой.

Ветви черные раскачивают ветры

Над прозрачной неподвижною водою,

И ушедшие безвременно поэты

Улыбаются улыбкой молодою.

Их земля теперь связала воедино,

Опоила их, как водкою, дурманом.

Запах вянущих цветов и запах дыма -

Все проходит в этом мире безымянном.

На Ваганьковом горят сухие листья.

За стеной звонит трамвай из дальней дали.

Приходи сюда и молча помолись ты -

Это осень наступает не твоя ли?

Нам с годами ближе

Станут эти песни,

Каждая их строчка

Будет дорогá…

Снова чьи-то лыжи

Греются у печки:

На плато полночном

Снежная пурга.

Что же, неужели

Прожит век недлинный?

С этим примириться

Все же не могу.

Как мы песни пели

В доме на Неглинной

И на летнем чистом

Волжском берегу!

Мы болезни лечим,

Мы не верим в бредни,

В суматохе буден

Тянем день за днем.

Но тому не легче,

Кто уйдет последним -

Ведь заплакать будет

Некому о нем.

Нас не вспомнят в избранном -

Мы писали плохо…

Нет печальней участи

Первых петухов.

Вместе с Юрой Визбором

Кончилась эпоха-

Время нашей юности,

Песен и стихов.

Нам с годами ближе

Станут эти песни,

Каждая их строчка

Будет дорога…

Снова чьи-то лыжи

Греются у печки:

На плато полночном

Снежная пурга.

Над проселками листья - как дорожные знаки,

К югу тянутся птицы, и хлеб не дожат.

И лежат под камнями москали и поляки,

А евреи - так вовсе нигде не лежат.

А евреи по небу серым облачком реют.

Их могил не отыщешь, кусая губу

Ведь евреи мудрее, ведь евреи хитрее, —

Ближе к Богу пролезли в дымовую трубу.

И ни камня, ни песни от жидов не осталось -

Только ботиков детских игрушечный ряд.

Что бы с ними ни сталось, не испытывай жалость,

Ты послушай-ка лучше, что про них говорят…

А над шляхами листья - как дорожные знаки,

К югу тянутся птицы, и хлеб не дожат.

И лежат под камнями москали и поляки,

А евреи - так вовсе нигде не лежат.

Б. Г.

Время ненастное, ветер неласковый,

хмурь ленинградская. -

Площадь Сенатская, площадь Сенатская,

площадь Сенатская.

Цокали, цокали, цокали, цокали,

цокали лошади

Около, около, около, около,

около площади.

Мысли горячие, мысли отважные,

мысли преступные.

Вот она - рядом, доступная каждому

и - недоступная.

Днями-неделями выйти не смели мы, —

время нас не щадит.

Вот и остались мы, вот и состарились

около площади.

Так и проходят меж пьяной беседою,

домом и службою

Судьбы пропавшие, песни неспетые,

жизни ненужные…

Цокали, цокали, цокали, цокали,

цокали лошади

Около, около, около, около,

около площади.