Фу!.. Кот спасен! Первобытный образ бабки Катерины растворяется в сегодняшних реалиях.

Котлет мне совсем уже не хочется.

– Машулечка, еще минутку, и ты котлетками будешь лакомиться.

«Да-да! Особенно – лакомиться!» – грустно думаю я.

– А мне нынче не до них. Здоровье, пардон, не позволяет. Я себе слив вон купила. Лучшее народное средство от моего недуга, – деликатно говорит Валька, указывая взглядом на большое стеклянное блюдо на журнальном столике, схваченное легкой паутиной и слоем пыли. В блюде лежат синие продолговатые сливы.

«Надо попробовать пару этих слив. Если помыть их в горячей воде и с мылом», – думаю я, и настроение улучшается.

– А я сейчас на первое супчик еще из риса сварю. – И Валентина высыпает в бульон рис прямо из пакета.

– Валя, ты рис забыла помыть! – кричу я подруге.

– А зачем его мыть? На фирме, где его производят, его же, очевидно, моют.

– Кто бы его мыл? Ты смеешься? Оно им надо? Вон серая пена пошла! Выливай воду из кастрюли.

– Нет. Не надо. Кипяток все убьет. И твои бактерии, и витамины, – смеется подруга.

Я обреченно плюхаюсь на стул. Спорить с Валькой нет смысла. Она личность особая. С гигиеной у нее свои отношения.

Как-то осенью мы с ней собирали яблоки в ее саду. Чтобы сварить варенье. Я норовисто перепрыгивала через многочисленные бомбочки, оставленные ее дворняжками на зеленой траве. Гадкие псы тут же путались под ногами.

На кухне я уже приготовилась мыть яблоки. Но Валентина властно отодвинула меня рукой и, вынув плоды из корзины… начала их мелко резать в таз, на варенье.

– Ой-ей-ей! – схватилась я за голову. – Ты забыла яблоки помыть!

– А зачем их мыть? Они же с дерева.

– Да мы же половину их собрали с земли! А там собачье дерьмо!

– И ничего страшного. В тазу, пока они переварятся, ничего опасного для тебя не останется.

Поэтому спорить с подругой – только свое здоровье портить. Лучше действовать исподтишка. Чтобы она не видела. Перемыть стакан, или чашку к чаю, или тарелку для себя, любимой. А если уж увидит, то конфликт неизбежен.

– Ты что же это чашку из сушки моешь? Думаешь, что я ее не мыла? Считаешь меня совсем заср…й?

– Нет. Не совсем. Не считаю, – оправдываюсь я и быстро-быстро домываю чашку, жирную, захватанную, с серыми отпечатками губ на позолоченной каемке.

Валька берет заварочник и выливает остатки чая в унитаз. Крышка от заварочника плюхается в сортир. И тонет в его недрах. Валька и ухом не ведет! Будто обронила крышку на белоснежную стерильную скатерть стола! Она выуживает крышку и… накрывает ею заварочник. Ловит мой ошарашенный взгляд. И… подает мне валерьянки.

Чая мне тоже не хочется.

Я уже беснуюсь. Я себя не контролирую. Мои нервы на пределе. Во мне просыпается первобытная Катерина. И я готова уже саму Вальку утопить в ее унитазе. И туда же кинуть ее котлеты, крышку от чайника, яблочное варенье и ее гипсовых уродцев.

Вот откуда берутся преступники! От нервов! Попробуй такое вынести!

– Сейчас придет еще пан Лешек. Он тоже очень котлеты любит, – говорит с улыбкой Валька.

– Какой еще, на фиг, пан?

– Обычный поляк. Из Гданьска.

– Где ты его взяла?

– Вот на голову свалился. Дениска познакомился с ним на литературном фестивале в Польше. Пан не женат. А сын мой, разумеется, хочет матери женского счастья. Пан и приехал в Киев. Вроде жениться надумал на мне. Теперь у меня в гостях. На втором этаже я его поселила. Уже неделю сидит, – и Валька заразительно заходится смехом.

– Да? Ух ты! И много у тебя женского счастья? Расскажи! И чего, пан хорош собой?

– Импозантный. В расшитой ермолке. Ходит с палкой деревянной. На палке – розовый бантик. Не понятно, зачем! Фигура своеобразная. Курдуплык, одним словом, – иронично смеется Валька.

– Кто-кто? Это как?

– Задастый, значит. Ему это польское слово очень подходит. Сейчас сама увидишь. К обеду он прибежит.

– А чем пан на жизнь зарабатывает?

– Какая-то недвижимость у него в Польше есть. Деньги водятся. А так он поэт. У себя в Польше, говорит, известный. Очень разговорчивый. Весь прямо сияет. Стихи свои читает мне каждый день, – весело докладывает подруга.

– Поэт! Терпеть не могу поэтов! Стишки его в кастрюлю не положишь. Что он тебе привез в подарок?

– Ничего. И за всю неделю даже буханки хлеба не купил, – жалуется всегда деликатная Валька.

– Вот это жених!

– И я о том же! А вчера я уже разозлилась и на Демеевском рынке, куда мы с ним пошли за продуктами, так прямо и говорю ему: «Пан Лех, вы можете тоже еды купить, к столу. Я не против!»

Валька перевернула брызжущие жиром котлеты румяным бочком кверху. Прикусила ошпаренный палец. Кошарик, не переставая бить хвостом по тарелке, вяло мяукнул:

– Мао-мао!

– Сколько можно! Ты кушаешь, как здоровый мужик. Как пан Курдуплык. А за всю жизнь только одну мышь в дом и принес! – в сердцах отозвалась хозяйка, бросив коту очередную котлету.

Уши робко поджались. Уши мои. Помидоры, купленные мной к столу, показались мне жалким подношением. Их всего три. Но все же больше, чем мышей!

Котлет мне аскетично не хотелось.

– И что пан Курдуплык? Купил еды?

– А как же! Купил. Пакетик сухой аджики… Курицу посыпать. Которую купила я.

– И какой же толк с этого пана?

– Большой, – лукаво улыбаясь, говорит подруга. – Сумки с едой помог мне допереть с Демеевки. Курицу, творог, масло, сметану, овощи, трехлитровую бутылку с квасом.

Всю дорогу веселит меня рассказами о влиянии поэзии на воспитание человека. О высоких материях глаголит.

– Какой ценный пан, однако! А что с аджикой?

– А пакетик с аджикой пан Курдуплык заныкал. На второй этаж отнес. К себе. В рюкзачок. Пока я курицу в духовке запекаю, он меня своими стихами изводит. Я ему говорю, мол, пан Лех, где же ваша аджика? Несите курицу посыпать. Он ушел за аджикой на второй этаж, и полтора часа его не было. Потом является. Без аджики. Выспавшийся. Сияет. «Я, наверное, долго отсутствовал, пани Валентина?» Ровно столько, отвечаю, пан Лех, сколько вы за своей аджикой ходили, – смеется Валька.

– Мао-мао, – нагло просит котлет жирный Кошарик.

– Пошел ты… Пегасик, во двор! Сколько можно жрать?! На тебя моей зарплаты не хватит! – эмоционально восклицает Валентина, смахивая кота со стола.

Кот недовольно мяукает и снова тяжело впрыгивает на стол. Искристый столб пыли завьюжил в воздухе и надежно осел на котлетах, сливах и на нас с Валькой.

Котлет мне не хочется на двести процентов.

– И что дальше?

– Ожирение ему грозит.

– Кому?.. Нет, меня пан Курдуплык больше интересует, чем твой кот.

– Курдуплык… Имя-то какое точное для этого пана! – усмехается подруга. – Ну, смотрю, испортилось у Курдуплыка настроение. Глазки погрустнели. Поднимается нехотя на второй этаж. Ноги едва передвигает. Будто артроз у бедолаги. А такой ведь прыткий пан был! Принес все же аджику. Потрусил очень бережно над курицей и… спрятал в карман.

– Н-да! Еще тот женишок!

– О чем ты говоришь! Редкий персонаж.

Во дворе залаяли Валькины собаки. Послышался скрип открывающейся калитки.

– А вот и пан Лех! Он очень пунктуальный, – многозначительно скорчив гримасу, смеется Валентина.

В дом бодро вошел упитанный, розовощекий человек лет пятидесяти пяти. Неяркой внешности. Бородка клинышком. Глазки востренькие. В вышитой украинской сорочке. На голове – белая шапочка с орнаментом. В руках – засаленная деревянная палка, на конце которой непонятные висюльки из красных атласных ленточек. Ноги торчат из-под упитанного зада. Курдуплык, одним словом!

За ним следом вбежали две лохматые дворняжки. Встали передними лапами на стол, уткнувшись мордами в блюдо с котлетами и виляя хвостами. Кошарик лениво вскинул когтистой лапой в сторону собачьих морд. Собаки не возражали.

Пан широко заулыбался, оголив хорошие зубы, и поприветствовал нас на ломаном украинском языке. Почти по-родственному расположился за столом. И, закатив глазки, начал смачно нюхать дух котлет.