— …удалиться / захотела голова… / …как нам быть без головы… — В связи с мотивами безголовости у Введенского см. примеч. к №№ 2 (с. 48) и 19 (с. 128).

— …вот тарелка чистоты… — Ср. сходные образцы в Битве (№ 15 и прим.) в Кругом возможно Бог (№ 19, с. 137 и примеч.). См. также с. 104 и примеч.

— …прибежал конец для чувства, / начинается искусство… — В связи с первоначальной установкой Введенского на искусство антиэмоциональное и позднейшей переоценкой категории «чувства» см. нашу статью («Несколько слов о Куприянове и Наташе…» [158])

— …еду еду на коне… / …я везу с собой окно… — Ср. № 13: человек на коне / появляется в окне… — Окно, наряду с конем и всадником (см. примеч. к № 22) — один из наиболее употребительных образов Введенского, имеющих эсхатологическую окраску (ср. сходное соположение обоих мотивов — № 13 и примеч.). В подобном же значении этот образ используется Хармсом (напр., ст-ние «Окно» [225, кн. 3, № 166]; в связи с эротическими импликациями этого образа у обоих поэтов, см. № 8 и примеч.). Эсхатологическая концовка, характеризующая большинство произведений Введенского этого времени (см. ниже, примеч. к № 8 и др.), присутствует здесь в неявном виде. Кроме упомянутых мотивов, следует указать упоминание бегущего яда, обращение к предметам — ну предметы не плошай (ср. эсхатологическое превращение предметов в конце № 19, с. 149 и примеч.), сведенное на нет село, мотивы моря (См. примеч. к № 16) и заката.

6. Всё^*

Выправленная и авторизрованная машинопись.

Всё. — Название представляет собой вынесенное в заголовок обозначение концовки произведения, как ее обозначали в 20-е годы Введенский и Хармс (см., напр., его «Конец героя» [225, кн. 1, № 4]) и к которому Введенский возвращается в своем последнем произведении «Где. Когда.» (№ 32).

Николаю Заболоцкому, вместе с которым Введенский принимал участие в литературных группировках в 1926–1930 г, (см. Приложения III (№ 105), VI и VII), посвящена также пьеса Зеркало и музыкант (№ 10). Заболоцким к Введенскому обращено нечто вроде открытого письма по вопросам поэтики и шутливое четверостишие (см. Приложение № 1 и 3). Дружеские отношения между двумя постами продолжались до 1931 г.

Сюжет ст-ния — «смерть девицы» (ср. № 12) — перекликается с написанным в том же 1929 г. «Искушением» Заболоцкого.

— …пусть без костей без мышц без кожи / оно как прежде заживёт… — Ср. примеч. к № 19, с. 132.

— …кто это больше уж не житель / уж больше не поляк не жид… и т. д. — Ср. перечисление теряющих значение suЬ specie mortis категориальных определений, наподобие национальных, как здесь, в № 19, с. 129: уж не барон, не генерал… и т. д.

— …и время стало как словарь / нелепо толковать… — Здесь, как и в предшествующем произведении, в неявном виде присутствует эсхатологическая концовка. Чрезвычайно характерно в свете поэтики и отдельных высказываний Введенского (см. Приложение VII. 39), что «толкования словаря» (толкового?) для Введенского нелепы.

— …и поскакала голова / на толстую кровать… — См., в связи с мотивом безголовости. примеч. к № 19, с. 128.

— …слоны цветочков принесли… и т. д. — По поводу возможной коннотации цветов см. примеч. к № 19 (с. 127).

7. Больной который стал волной^*

Авторизованная машинопись с опечаткой: стекло стоящее доселе (с. 93). В одном из перечней в записных книжках Хармса (№ 18) указано, что это стихотворение написано 3 мая, ночью.

— …где водит курицу червяк… он… членист он ог… муравей… искал таинственных жучков… клещи муравьеды и пчелки… а особенно: …ну что вы мне твердите право / про паука и честь и травы / вы покажите мне стакан… — Тема насекомых, населяющих поэтический универсум не только Введенского, но и других поэтов его крута, в частности, Заболоцкого с его «Школой жуков» и Олейникова с его знаменитым «Тараканом», — обнаруживает весьма интересные аналоги с Достоевским (не только в плане стихов капитана Лебядкина; в последнем, однако, ст-нии несомненна связь с лебядинскими). См.: Л. Флейшман. [220 с. 17–18]. Г П. Филиппов [219], С. В. Полякова [189]. и особенно доклад Г. Ю. Улановской [215] (ср. [216]). В связи с импликациями у Введенского оппозиции наука — насекомые (как вариант оппозиции цивилизация — природа, характерной для других поэтов его круга, особенно Олейникова и Заболоцкого), наличествующей и в тексте данного произведения, где в роли науки выступает медицина, — см. №№ 23 и 19 (с. 138 в примеч.), где можно видеть реализацию мифологических представлений о насекомых как душах умерших.

— …вы покажите мне стакан / в котором бегает полкан… — Ср. в № 9 значимый образ стакана, в котором слово племя / играет / с барыней в недра (далее это слово — тяжелеет и превращается в предмет, — см. примеч. к №№ 9 и 22). — Очевидно, этот мотив может быть истолкован как сниженный образ сосуда с его символикой вместилища, модели мира.

— …слышать… / …воды постепенный язык / пять лет продолжается вечер… — О соположении у Введенского мотивов воды с мотивами времени см. примеч. к №№ 19 (с. 149) и 27.

— …стекло стоявшее доселе… и т. д. — Составляющие тему второй половины стихотворения эсхатологически окрашенные трансформации чрезвычайно интересны, во-первых, в связи с их мета-поэтическом значимостью (ср. высказывание Введенского, приведенное в Приложении VII, 39.1, и во-вторых тем, что развивает одну из намеченных в предшествующих произведениях ключевых тем Введенского, достигающую полноты выражения в его позднейшем творчестве (поэма Кругом возможно Бог — с огненным превращением предметов в эпилоге (с. 150 и след.), стихотворение Гость на коне (№ 22) и др.).

— …мертвец… овец… — В связи с семантикой рифмы на — ец см. примеч. к №№ 5, 8, 19 (с. 144) и 28. Болезнь, таким образом, оказывается в этом произведении «Krankheit zum Тоd», выступающей в окружении эсхатологических трансформаций

8. Пять или шесть^*

Машинопись с авторской правкой. Существует также неполная (стихи 1-194) машинописная копия с разночтением, одной пропущенной (52-й) строкой и невыправленными опечатками Соня (им навстречу в странном виде); иль икота, В общем, страсть; в ту комнату, доказано.

Некоторую трудность представляет заключительный стих выханье память вот моё, последнее слово которого было вписано автором поверх первоначального вот и всё, однако и осталось невычеркнутым, как мы полагаем, по небрежности. Датировка (год) произведения устанавливается по записной книжке Хармса (№ 18). Мотивировка названия содержится в тексте произведении (…Что собственно мы имеем пять или шесть лошадей, говорю намеренно приблизительно, потому что ничего точного все равно не скажешь… — ср. начало «Части второй»: жили были шесть людей / Фиогуров и Изотов / Горский Соня парень Влас… — т. е. по счету именно пять; см также примеч. к № 2 (с. 45) и 23.

Отсылаем к неизданной статье Т. Л. Липавской «Пять или шесть Александра Введенского», в котором убедительно доказывается, что отношение «пять или шесть» определяет различные уровни структуры произведения — от колеблющегося списка действующих лиц, числа их снов и т. п. и вплоть до состава синтаксических периодов, включающих от пяти до шести членов или стихотворных строк (принцип этот определяет до двух третей объема произведения), до структуры рифм, наконец, до тематического членения на «пять или шесть» частей обоих разделов стихотворения. Цитируя некоторые места из «Серой тетради» Введенского (см. № 34) и «Разговоров» Л. Липавского (Приложение VII, 39), автор замечает: «…Введенский не раз повторяет, что наша логика, ваш язык не могут передать подлинной жизни. Эту лингвистическую и философскую мысль он, по его собственным словам, поэтически осуществляет в своем творчестве: особенно же это ясно в стихотворении Пять или шесть. Этим же объясняется и странное название вещи…»