Конец совести
Отворили ворота да все и уехали.
Одна крестная мать в городе сидит и сапоги чистит будто дуэлянтша и рядом человек голову моет. Но тихий как старичок он её как орешек стукнет свалится и впредь не встанет. Сделай, он говорит, крестная мать мне подарок? А та ему не хочет никакого подарка делать.
Явление 5
Городничий, Хлестаков и Марья Антоновна с флейтой (разговаривают на уральской горке).
Марья Антоновна (поплевавши на флейту). И скажу я вам дорогой Григорий и Яковлевич Григорий, что мужчина вы белобородый и осанистый, мускулистый как эта местность, но зубами вы щёлк-щёлк, и я опрокажена. Прямо как слюна повисаю.
Городничий. Не бойтесь дорогая Фортепьянушка, ужли или нет не уж ли, а ужин, подарю я вам муфту и седьмой огонёк. Вы держите сей огонёк в придаточном положении. Там шьют вам кофту.
Хлестаков. Как смешно печёнкам. Присядем. Я чуть качаюсь.
Марья Антоновна. Си как моя флейта пищит си.
Городничий (бегает козлом ищет травки). Курчавый я, курчавый, поберегите меня детки. Я ем ловеласа.
Комендант. Довольно. С волками жить, рот не разевай.
Проходит свеча в тазу, проходит свеча в тазу, проходит свеча в тазу. Минин сидит, Пожарский сидит, Варварова поёт. Греков ползёт — все мы сидим. Кто не сидит из нас — Ненцов и Плебейкин не сидят. Вам птички людские пора бы присесть.
Полуубитый Минин. (с этажерки):
лежу однажды бездыханный
и образ вижу сонной бездны
вдруг вижу стрелок наслажденье
иль ярких птичек колыханье
папахи добрые девиц
и Мономах в кулак свистит
могильный холм растёт зелёный
зелёный он растёт зелёный
быть может круглый нет зелёный
медаль чиновника на нём
и шапка у него земля
ох шапка у него земля
сороконожка не змея
сороконожка это Тит
куда как славно Дон катил
свою вспотевшую волну
казак куда свой тучный глаз
бросает пасхой на волну
рыбак рыбак топи улов
на вал нисходят словари
латышские францусские
литовские ирландские
собачии посмешища
и смотрят на детинец
и щиплют рыжие усы
супруга мечется цените
метанье наше и писк росы
там лебедь беленький летит
дождём он поле моросит
сижу однажды виден в ряд
и ход и щёлканье дерев
и брюхо неба паучка
и вещая их пауза
не сплю не вижу Катеньки
а слышу лишь раскаты
огонь да частый передок
и я сижу где Катя
а стелют деды скатерть
ты скажут филин ватерпруф
я испускаю дух
они грибом меня морят
я тайно щёки надувал
они тогда не вытерпят
оставят мухой на валу
вот Катя каковы они
и вся судьба такой овин
могильной трубкою чернея
твоя рука угря чернее
на пашне ночь как человек
Петров в духовном платье
И я был тут. В этом Петрове все люди в лежачем и Минин и Ненцов и другие все. Это ведь не почтовый ящик. Ура.
Минин (указав на покойного спящим перстом):
и троглодитова чтоб палица
сияла б бомба и металица
Пожарский. Скольки лет жил?
Минин. Девятки лет жил.
Пожарский. Скольки лет жил?
Ответ. И сами мы словно мысли. Обрей ему бороду она стеарином пахнет. Ну вот и пишу я вам про жену, что она вас и знать позабыла и приучилась уже пищать. Она ваша жена прихожане в косичках сидит.
Бабушка. Вот какие непоседы.
Варварова. (под лампой лёжа на животе письмо пишет. Ножки-то у неё, ноги-то какие красивые):
Мейн шнеллер замочек Густав, у нас здесь родина, а у тебя там чужбина. Я очень добрая женщина, и очень хорошая, когда Гала Петер, тебе и сую в нос чернильницей. Я узел а ты просто сеял ли, сеял ли, князь Курбский от царского гнева бежал.
росчерк пера
твоя Варварова ура!
И Густав это съел сидя в ватных штанах.
Бабушка. Пойду-ка пробегусь.
Отец и говорит за столом. Мама ты бы им пошлый час сварила, калачиком на ковре бо бобо и готово. А я погляжу-ка в окно. Ведь я стервятник. Нет с длинным носом человек. Не человек а человек но впрочем помолюсь, помолюсь — в яблочко прекращусь.
И стал отец не стервец, а стал он яблоком. Нищий его зовёт яблоко, Коля его зовёт яблоко. Семья моя вся так теперь меня зовёт. Мама ты не мама а жена и задирай четверги, на что мне твои подковки.
Жена мама (в оправдание). Вот ведь и я ушла из дому. Где ты мой платочек?
Папа. Никуда ты из дому не ушла. Раз ты со мной сидишь, и в твоих ушах кремлёвские огоньки видны.
Мама. В лесу меня крокодил съел.
Минин. Мокрым перстом, не всё ли что тут?
Ненцов. Нет и ещё что-то я хотел сказать.
Мама. Уж правда меня в лесу крокодил съел? И ныне мы не живы. Поперёк поперёк тебе — иду. Вот будешь ли драться.
Отец. Я купаюсь я купаюсь извини меня извини меня я ослепший корешок я ослепший корешок, и я в котле и я в котле, я купаюсь я купаюсь извини меня.
Варварова. Ах все как струпья — пустите я прошибусь.
Пожарский (бабушке). Где же мой кисет.
Израильский народ. Твой кисет глядит на свет.
Все их собеседники. Чуть что и летит крепостная чайка.
Пловец кием пошёл на дно. Там парголовским ослом и улёгся. Думал да думал и спал. Ужасно устал. Букашкой порхает или семечком лежит или Попов ему и говорит. Греков пристань и отстань. Попова не было совсем. Греков вместо того тогда говорит, что за девишник и здесь ягодный раёк. А Варварова качаясь на качелях муноблием уже все творцы.
Маша. Давайте будем стаканами.
Дуня. Нет я желаю помидоры есть.
Θеня. У бобра живот покатый.
Коля. А ты его почти видела.
Мария Петровна. И вы отстаньте бесстыдный и безобидный.
Сергей. Давайте, давайте.
Никого же никому и останьтесь.
Пожарский (входя). А где здесь Москва?
Ненцов. Ну нет не без приятности однако о Финик Пыжик не у вас ли рыжик.
Отец. Отстань отстань Ненцов не без тебя мы все сидели. Густав ты бы опочил в ватных штанишках.
Густав. Да я может быть и опочил бы в ватных штанишках.
Рабиндранат Тагор
невольно к сим брегам я возвращаюсь
с Ромен Ролланом говорю и бритым шляюсь
кишкой я полдень свой кончал
кто ты брадата каланча?
