Где каждый растет, как может,

Где никогда не станет

Властью садовый ножик,

Где не найдешь, хоть тресни,

Двух одинаковых крон!

Я просто доволен, что лес не...

Что свой у него закон!

7.

Вот и сонный июль, и ночная Нева.

Станет город в закатах топить острова,

Над провалом каналов нависнут мосты,

Тенью воду выхватывать из пустоты,

И останется город без слов и без снов,

Словно сотни других городов...

Сонный, каменный, голову мне не морочь:

Ведь утоплена Белая Ночь!

В молчаливых закатах ты сжег острова,

И в единственном русле осталась Нева,

И опять до весны

Ты без снов и без слов,

Словно сотни других городов.

8.

Август был самодержавен

И ленив.

И сады его устали от корон.

Он просил осенней ржави

И любви

Разморённой, горькой ивовой корой.

Желтый пляж

Глотал фламандские тела.

И дыханье заменяло разговор...

Ты

Рукой большой и мягкой мне дала

Переполненный закатом помидор...

9.

Осенним дням бросая вызов,

Изодранные по бокам,

Взвиваясь с горизонта, снизу

На нас летели облака.

Темны, причудливы, косматы,

Дождем по озеру звеня,

Срывались облака с заката

Кусками дымного огня!

Так, против холода бунтуя,

Гроза взрывалась налету,

Срывая и круша пустую,

Затасканную красоту

Сухой листвы, уже никчемной,

Смывая пыль, сметая хлам,

Свистя в верхушках рощи темной,

Мир разрывая пополам!

Ни одного удара мимо.

Бросая молнии в глаза,

Она была непримирима,

В глубокой осени — гроза!

10.

Нет, не прощает осень скупая

Запой весны...

Ветер-валютчик листья скупает

За пол-цены...

Молодо — зелено,

Много не велено.

А пожелтеет —

Вовсе не надо...

Осень затеет —

Вроде парада:

Над голым лесом

Кровь ли?

Знамена?

Алая крона

Старого клена.

11.

(ГЕОМЕТРИЯ ТУМАНОВ)

Ветрами зеркала туманов погнуты,

Дождем пропороты...

Совсем не по эвклидовым законам

Живет мой город:

Мост — не дуга, он кем-то смят в гиперболу,

И фары искажают перспективу,

Выхватывая дерево за деревом

Сады из волн залива.

И серебрятся аисты столбов.

Их гнезда — не на крышах, на асфальте!

Как все искажено!

Хоть вы останьтесь,

Две нитки параллельных огоньков,

Две линии неоновой химеры

Над бесконечной сыростью аллей!

...Но где-то там, в вершине псевдосферы

Сойдутся параллели фонарей.

12.

Бунтует парк. О, как всесильна

Его глубинная душа,

Сухой и колкой снежной пылью

Проспект неоновый глуша,

Чтоб страхом замутились фары,

Чтоб покосилось изнутри

Самодовольство тротуаров,

Самонадеянность витрин!

И вот —

Как белый тигр,

Как доблесть,

Как возмущение аллей,

Врывается метельный отблеск

В бездушье ртутных фонарей,

И крутит яростные сальто,

Ограды черные грызя,

Непогрешимости асфальта

Ветвями тонкими грозя!

13.

Скупец? Растратчик? Январь, январь —

Старик и мальчик — двойная тварь!

Глядит и в прошлый и в новый год,

То сердце крошит он, то солнца ждет:

Не забывайте, мол, января!

В одежды прячет от тела тело,

«Не потерплю, — свистит, — непоря...»

Влюбленных гонит из парков белых!

То размолчится в чиновной стылости,

То вьюгой свищет шпана-январь,

То в стекла солнцем швыряет милости,

То вдруг он нищий, то снова царь.

Но цены падают на всех богов!

Где тоги цезарей белей снегов,

Где все испуганы —

и жаждут мести,

Где и республика,

и рабство вместе,

Не зря придумали в двуликом Риме

Январь — от Януса! О это имя!

То сердце крошит он, то солнца ждет,

Глядит и в прошлый и в новый год,

Старик и мальчик — двойная тварь!

Штукарь! Растратчик! Январь, январь!

1.

И вот на Аничковом мосту

Опять взвиваются в высоту

Четыре апокалиптических

коня.

Четыре. А пока —

копыта, не звеня,

Застыли.

А бока —

дрожат от напряженья,

и вздуты ноздри. Всё —

в предчуствии движенья.

Их, черных, четверо, могучих, как века,

Их, черных, четверо, как встарину, пока...

2.

Жалейте мокрые заборы,

Чернеющие над снегами,

Когда ветра в апрельском гаме

Запутывают изобары,

Жалейте черные заборы:

У них ведь лужи под ногами!

В распутицу, в сырую талость,

Вдали, как в небе, два-три дома,

Да две ветлы — такая малость —

Торчат над сизым окаемом,

Чернеют, позабыв о сини,

Над серым месивом дорог...

Жалейте мокрую Россию —

Забор и раб ее, и бог!

3.

Шлагбаум полосат, как черт.

Будки белые с черным.

И на верстах, ведущих к черту,

Оба цвета разрезаны четко:

Скоро, видно, на флаг попросится

Черно-белая чресполосица.

И ходят будоч-ники, хра-ня

Чередо-ванье ночи и дня:

Недаром будки их по-ло-саты:

Черное, белое — и ко-нец:

От-менены: ни рассветов, ни закатов!

Ночь или день!

И кажется полосатым

Самого Обербудочника дворец...

А в крепости ворота полосаты,

Совсем, как арестантские халаты,

Исполосован колеями двор...

Везут! Везут!

Отставить разговор!

Не дрожат от боли

Устои моста.

Полосатой долей

Россия сыта.

4.

За решеткой окошка — развод караулов.

За решеткой окошка — твердят барабаны:

Утром рано, утром рано, на рас-све-те

на Семеновском плацу —

Казнь!

А что еще говорят барабаны?

Царь един, и Господь един,

И России отвеку дан

Алексеевский равелин,

Аракчеевский барабан.

Аракчеев давно помре,

Но как прежде гулок туман,

И стучит, стучит на заре

Аракчеевский барабан.

Петр в Европу рубил окно —

Мы заделали вновь, зер гут!

В барабанах дыры давно,

Их латают и снова бьют.

Барабан, барабан, барабан,

Барабан — уж который раз!

Покорили вольный Кавказ,

Прихватили и Туркестан!

Нет, еще не последний год

Гложет душу звуков буран —

Под ружье Россию зовет

Аракчеевский барабан!

Барабанщик давно вспотел,

Но вовсю барабаны бьют:

Кто там равенства захотел?

И в полки студентов сдают.

Не хотите — ниже травы?

Вас тревожат судьбы страны?

Но зато уж в казарме вы

Одинаковы и равны!

Все построены в серый ряд,

Всё глушит барабанный бой.

Что-то будет с тобой, солдат,