– Диего, у меня скопилась куча книг, на которых покупатели хотят видеть твой автограф!

– Потом, Снарки. Сейчас я должен навестить отца и показать книжку ему!

Волузия замедлила шаг возле по-декабрьски голого дерева, стерегущего вход в дом, где проживал Гэддис Петчен.

– Ди, глянь, какие огромные почки! Сколько цветов весной будет!

В холле, в нескольких футах от квартиры, где прошло детство Диего, он и Волузия услышали хриплый, гнусавый вопль и треск, как будто весьма полный человек рухнул на пол.

Диего возился с ключом от двери до тех пор, пока Волузия не приняла решения вышибить запор из прогнившей древесины.

Шаткий трон Гэддиса Петчена был пуст. Диего бросился к открытому окну. Могильщики, как всегда, кружили повсюду в небе. Некоторые были обременены ношей, некоторые – нет, и их знаки пребывали вне понятий человечества.

А в квартире стоял лишь запах морской воды.

Свет слепил. Казалось, он разглаживал стены Лондона и давил недюжинным весом на асфальт. Он подавлял: он высвечивал краски глубин.

На бетонном парапете южного берега лежал человек; он прикрыл правой рукой лицо и смотрел сквозь пальцы на белесое небо. Наблюдал за перемещением облаков. Он лежал здесь уже несколько часов, неподвижно лежал на парапете. Дождь шел часами, всю ночь. Город до сих пор был мокрым. Человек лежал в луже дождевой воды. Его одежда пропиталась водой насквозь.

Он прислушивался, но ничего интересного не слышал.

Через некоторое время он повернул голову, все еще прикрывая глаза рукой, и посмотрел на тротуар справа от себя. На лужи. Он смотрел на них пристально, чуть настороженно, как если бы это были какие-то звери.

Наконец он сел и свесил ноги с бортика. Теперь река была у него за спиной. Он наклонился вперед, опустил голову над грязной водой и стал всматриваться в легкую зыбь.

Лужа была прямо перед его глазами, и она была пуста, о чем он знал заранее.

Он всмотрелся пристальнее и стал различать смутные очертания. Пелена, призраки красок и форм двигались по тонкой пленке воды, неописуемые, но не беспорядочные, подчиненные некоему прихотливому капризу.

Человек встал и пошел прочь. За его спиной лучи солнца упали на поверхность Темзы. Они не рассыпались на поверхности реки, не отразились маленькими точками света. Они произвели иной эффект.

Человек шел среди хитросплетения улиц и дорожек не таясь. Он шагал быстро, но в его походке не было испуга. На плече у него висело ружье. Быстрым движением он прижал ружье к груди, словно оно служило для успокоения, а не для самообороны.

Он пересек реку, остановился под сводами Гросвенор-бридж и стал карабкаться вверх по балкам. Мощные лучи солнца освещали те места, где должны были сгущаться тени. Мужчина пробирался вверх, используя пробоины в конструкции, оставленные последними событиями.

Он добрался до воронки на железнодорожных путях. Взрыв разбросал обломки кирпичей и шпал концентрическими кругами, а рельсы расплавились, превратившись в застывшие пятна металла. Они окружали человека со всех сторон. Он проковылял между ними мимо места взрыва бомбы и вышел туда, где железнодорожная колея вновь приобретала нормальный облик.

Несколько месяцев назад – возможно, именно в момент катастрофы – здесь остановился поезд. И остался. Он выглядел неповрежденным, даже окна были целы. Дверь кабины машиниста была распахнута.

Человек ухватился за ручку, но не заглянул внутрь и не стал ощупывать ящик с инструментами. Он забрался, воспользовавшись дверью как ступенькой, на плоскую крышу локомотива. Там он выпрямился, взялся за ружье и осмотрелся.

Его звали Шолл. Он бодрствовал уже три часа, но никого пока не видел. С крыши поезда город казался безлюдным.

К югу находилась глыба, некогда бывшая электростанцией Бэттерси. Если бы не руины, линия горизонта была бы очень красивой: непреходящее удивление. За промышленным парком, расположенным за руинами электростанции (там строения пострадали гораздо меньше) Шолл видел ряд домов, выглядевших почти так же, как перед войной. Расположенный на северном берегу госпиталь «Листер» казался неповрежденным, и крыши Пимлико также были целы. Только на улицах горели костры, и столбы ядовитого дыма поднимались над северной частью Лондона.

Река была засорена обломками. Помимо разрушенных барж, которые находились здесь от века, можно было увидеть фрагменты полицейских судов, палубы и бочонки с военных кораблей. Опрокинутые основания судов напоминали ржавые острова, и неспешное течение Темзы преодолевало эти препятствия.

Солнечный свет не желал отражаться в речной поверхности, и вода матово блестела, словно чернильная лужа, разлитая на окраине Лондона. Там, где опоры моста соприкасались с водой, они исчезали на грани света и тени.

Когда-то, в городе, напоминавшем пустыню, Шолл осматривался бы с ощущением страха и оставленности. Но он устал от этих чувств, равно как и от непреодолимого желания, следовавшего за ними. Он направился по крыше поезда к северу. Ему предстояло пройти по путям вдоль городских стен Лондона и попасть на вокзал «Виктория».

С расстояния в несколько миль, со стороны южного Кенсингтона, донеслись резкие, высокие звуки. Шолл схватился за ружье. На дальних улицах показалась стая – многие тысячи неясных фигур. Это были не птицы. Они двигались без птичьего изящества, спазматически, меняя скорость и направление резче, чем это делали бы птицы. Издавая трели и переговариваясь, они неровным курсом двигались к югу.

Шолл наблюдал за ними. Это животные, пожиратели падали. Их прозвали голубками, подумал Шолл с тяжелой иронией. Они способны покалечить человека, убить, но на Шолла, как он и ожидал, не обратили внимания. Стая пролетела над его головой, неся с собой ощущение тревоги. Непонятные существа.

Голубок – это пара человеческих рук с соединенными большими пальцами. Скрюченные ладони и пальцы махали, создавая какое-то нелепое движение. Шолл уже не смотрел на них. Он склонился над оградой и смотрел на лежащую под ним, под голубками поверхность Темзы, на воду, в которой ничего не отражалось.

Разумеется, город не опустел, и к полудню стали слышны звуки жизни и эпизодических столкновений.

Шолл стоял среди того, что осталось от Виктория-стрит, возле выведенного из строя автобуса, в котором он жил. Это был сравнительно новый двухэтажный автобус с зарешеченными окнами, защищенными к тому же беспорядочно расположенными полосами металла. Автобус был неумело обит листами железа. Номер автобуса – 98 – еще можно было разглядеть. На его боках сохранились клочки рекламной афиши. Внутри были запасы продуктов и топливо – его книги, то есть все основы для выживания.

Из Бромптона доносились одиночные выстрелы. Шолл как-то слышал, что к западу от Слоун-сквер собралась группа десантников, и эти звуки, по-видимому, подтверждали полученную им информацию. Он понятия не имел, за что они дерутся, равно как и сколько времени будут продолжаться столкновения.

Прошло несколько недель с тех пор, когда он услышал залпы введенной в город тяжелой артиллерии. Сопротивление трещало по швам. Сейчас Шолл был почти уверен в том, что услышанная им стрельба ведется с той стороны, на которой находился и он. В первые недели войны враги пользовались оружием, идентичным тому, что было в распоряжении обороняющейся армии. Несомненно (с горечью думал Шолл), это война хорошо подготовлена, подготовлена блестяще, за исключением двух нюансов.

Имаго [14]появились в самом сердце города из ниоткуда. Лондонцы, как некогда троянцы, проснулись и обнаружили, что город наводнен захватчиками. На улицы вышли войска. Боевые корабли обстреляли город изнутри и сровняли с землей Вестминстер и большую часть набережной.

Вторым фактором, сыгравшим в пользу имаго, была их склонность изменять своим привычкам. Они начали боевые действия с совершенно привычным оружием, но вскоре поняли – или вспомнили, – что этим их возможности не ограничиваются, что в их распоряжении есть и другие методы ведения войны. И их полководец научил имаго, как эти методы применять.