Что, выдумщица, что ты натворила?

К чему сама себе приговорила?

Ты родинку себе под сердцем выжгла,

А ничего хорошего не вышло.

Хоть жги себя, хоть режь — ты не святая.

А выдумкой живешь, себя пытая.

Где родинка была — там будет ранка.

Атласный верх, да рваная изнанка.

Будь женщиной — они себя лелеют.

Они себя, любимую, жалеют.

Не рвут себя в клоки, не истязают.

На мелкие куски не изрезают.

Подумай, пожалей себя, довольно!

Порезаться, обжечься — людям больно.

Пой, выдумщица, пой их голосами.

Железная, с усталыми глазами.

Не боюсь ни беды, ни покоя,

Ни тоскливого зимнего дня,

Но меня посетило такое,

Что всерьез испугало меня.

Я проснулась от этого крика,

Но покойно дышала семья.

— Вероника, — кричат, — Вероника!

Я последняя песня твоя.

— Что ты хочешь? — я тихо сказала. —

Видишь, муж мой уснул и дитя.

Я сама на работе устала.

Кто ты есть, говори не шутя.

Но ни блика, ни светлого лика.

И вокруг — темноты полынья.

— Вероника, — зовут, — Вероника!

Я последняя песня твоя.

— Что ж ты кружишь ночною совою?

Разве ты надо мною судья?

Я осталась самою собою,

Слышишь, глупая песня моя?

Я немного сутулюсь от груза,

Но о жизни иной не скорблю.

О моя одичавшая муза,

Я любила тебя и люблю!

Но ничто не возникло из мрака.

И за светом пошла я к окну,

А во тьме заворчала собака —

Я мешала собачьему сну.

И в меня совершенство проникло

И погладило тихо плечо,

— Вероника, — шепча, — Вероника!

Я побуду с тобою еще…

Отпусти меня, пожалуйста, на море.

Отпусти меня, хотя бы раз в году.

Я там камушков зелененьких намою

Или ракушек целехоньких найду…

Что-то камушков морских у нас негусто,

На Тверской среди зимы их не найти.

А отпустишь — я и песенок негрустных

Постараюсь со дна моря принести.

Отпусти меня, пожалуйста, на море!

В январе пообещай мне наперед.

А иначе кто же камушков намоет

Или песенок негромких подберет?

Извини мои оборванные строки,

Я поранилась сама не знаю где.

А поэты — это же единороги,

Иногда они спускаются к воде.

Трудно зверю посреди страны запретов.

Кроме Крыма, больше моря не найти.

Только море еще любит нас, поэтов.

А поэтов вообще-то нет почти.

Нет, достаточно румяных, шустрых, шумных,

Где-то там косая сажень, бровь дугой.

Но нет моих печальных полоумных,

Тех, что камушки катают за щекой.

И не всегда ж я буду молодой —

С горящим взором, с поступью победной…

Помнишь себя хорошенькой, но бедной —

Запомнишься незрелой и седой.

А небо нависает высотой.

Головка вороная, точно птичья,

Помнишь себя исполненной величья —

Запомнишься бездумной и пустой.

Мерцание увидишь вдалеке.

Утоптана дорога и открыта.

Помнишь себя с лампадою в руке —

Запомнишься стоящей у корыта.

Без отдыха, без роздыха душе,

Взойдешь на старой ветке новой почкой.

Помнишь себя в раю и в шалаше —

Запомнишься единственною строчкой.

Не гаси меня, свечу!

Я еще гореть хочу.

Я жива еще покуда.

Не гаси меня, свечу.

Не протягивай ладонь,

Мой дружок прекрасный.

Я пока храню огонь —

Маленький, но ясный.

А без света нет ночи.

Без ночи нет света.

Без поэта нет свечи,

Без свечи — поэта.

Для бродячих моряков —

Маяков есть пламя.

Я — горящих мотыльков

Маленькое знамя.

Оттого-то и хочу

Я дожить до свету.

Не гаси меня, свечу!

Я свечу поэту.

Поэт — у древа времени отросток.

Несчастный, но заносчивый подросток.

Обиженный, но гордый старичок.

Коры кусок, и ветка, и сучок.

Поэт — у древа времени садовник.

Босой, как нищий, важный, как сановник,

Носящий на груди свою беду,

Просящий: «Подожди!» свою звезду…

Поэт — у древа времени воитель.

Чужой и тощей почвы освоите ль.

Поэту поклонялись племена,

Поэту покорялись времена.

Стоит к стволу спиною, отчужденный.

Уже приговоренный, осужденный.

Сейчас его повесят на суку.

Вот так оно и было на веку!

Поэт — у древа времени отросток.

Несчастный, но заносчивый подросток.

Обиженный, но гордый старичок.

Кора. Листва. Садовник… Дурачок!