В шапке похожая на Чебурашку —

Я приношу благодарность барашку,

Шкура которого сделалась шапкой

В жизни моей неуютной и шаткой.

В шубе похожая на медвежонка —

Благодарю же тебя, о дубленка,

Шкурою гревшая страшную тушу —

Ныне одевшая грешную душу.

Мясо в кастрюле и мясо в судочке…

Птенчики чьи-то, сыночки и дочки…

Милые звери — и плотью, и кровью

Нашему хилому служат здоровью.

О, эта странная прогулка —

Всего от дома до метро,

И окончанье переулка,

Где вечно продают ситро.

Вот обгоняет вас ребенок.

Взглянули вы со стороны —

И узнаете, как спросонок,

Черты оставленной жены.

По тротуару — вереница,

И перед вами, как в кино,

Проходят лица, лица, лица

Любовей, брошенных давно.

О, эта странная прогулка!

Ах, эти тени — хоть беги!..

Но почему-то очень гулко

Здесь ваши слышатся шаги.

А изменить маршрут непросто —

Всего от дома до метро.

И, добежав до перекрестка,

Берете вы стакан ситро.

Я не прочту ему стихов — зачем ему стихи?

У мужа денег попрошу, куплю себе духи.

И я не стану песен петь. Какие песни, черт,

Уж если он мой каждый сон узнал наперечет!

У мужа денег попрошу — куплю себе чулки,

Такие, что дороже нет — прозрачны и тонки.

Умело подведу глаза, на шапочке перо!

И вечером пойду к нему, одетая пестро.

Когда же стану уходить,

Под утро, чуть жива… —

Я новой песенки твердить

Смогу уже слова!

Мне стихи достались мукой, потому что вся родня

До сих пор одной наукой занималась у меня.

То, что шло за мною тенью, — им моей казалось ленью.

То, что ринулось бедой, — им казалось ерундой.

Если жгло, ломало, гнало, им казалось — слишком мало

Для меня, капризной, вздорной, с черным глазом, с челкой черной.

Огоньки вдали мигали, а меня опять ругали

За невежество мое, за житье и за бытье.

Мне стихи достались мукой, потому что вся родня

До сих пор одной наукой занималась до меня.

Все трудились, это верно. Беззаветно, беспримерно.

Но казались их труды им добычею руды.

А мои штрихи и миги, не стихи, да и не книги,

Не работы, не труды — не наделали б беды.

Если падало, крушилось, им казалось — совершилось

Наказание мое за дерзание мое!

Мне стихи достались мукой, потому что вся родня

До сих пор одной наукой занималась до меня.

Возвращайся к нам, дитя, — как могли, они манили…

Ты поймешь сто лет спустя, как родные правы были.

Если хочется — пиши красной краской, белым мелом.

Но при этом от души просим — занимайся делом!

О, ученая родня… Жизнь меня еще научит.

И поймает, и намучит, — не волнуйся за меня.

А когда я болела,

Да, когда я болела,

О, как сильно меня

Моя мама жалела!

И когда я кричала

Больными ночами,

Как она защищала

Большими плечами!..

А когда меня юность

Дотла не спалила,

Обожгла

Да лихую судьбу посулила,

Откатясь от огня,

Я на холоде тлела —

Только мама меня

Больше не пожалела.

Помню, как накатило

Болезнями детство,

И она находила

Чудесные средства.

А сжималось кольцо,

Означавшее муку, —

Помню, дула в лицо

Или гладила руку…

И минуты свои

И часы — не считала.

Но запасы любви

Все тогда исчерпала.

Ведь с тех пор,

Что я в детстве

так страшно болела,

Меня мама моя

Никогда не жалела.

Когда 6 мы жили без затей,

Я нарожала бы детей

От всех, кого любила, —

Всех видов и мастей.

И, гладя головы птенцов,

Я вспоминала б их отцов,

Одних — отцов семейства,

Других — совсем юнцов.

Их не коснулась бы нужда,

Междоусобная вражда —

Уж слишком были б непохожи

Птенцы того гнезда.

Мудрец научит дурака,

Как надо жить наверняка.

Дурак пускай научит брата

Вкушать, как жизнь сладка.

Сестра-простушка учит прясть.

Сестра-воровка учит красть.

Сестра-монашка их научит

Молиться, чтобы не пропасть.

Когда б я сделалась стара,

Вокруг накрытого стола

Всю дюжину моих потомков

Однажды б собрала.

Как непохож на брата брат,

Но как увидеть брата рад!

И то, что этим братья схожи,

Дороже во сто крат.

Когда б мы жили без затей,

Я нарожала бы детей

От всех, кого любила, —

Всех видов и мастей.