Что на меня так долго ты глядишь?

Чему ты удивляешься? Ужели

Рабочего ты видишь в первый раз,

Счастливец праздный? Грудь моя раскрыта,

Я весь пропитан потом, весь в пыли,

Вся кожа загрубела, как железо,

И ржавчиной на шею лег загар…

Я сердцем человек, но я гоним судьбою,

Я нищетою с детства угнетен.

Вся жизнь моя — одна сплошная мука,

Одна забота о насущном хлебе.

Чему дивишься ты? Морщины на лице

И преждевременные в бороде седины —

Всё это след глубокой боли сердца,

Тяжелого труда, мучительных забот!

А ты не знал, что есть и бедняки

На этом свете, и нужда, и горе?

Не удивляйся, посмотри сюда,

Взгляни в мое истерзанное сердце,

Там всё записано, что видел в жизни я!

Измена брата, ближних притесненья,

Приятеля Иудин поцелуй,

Несчастная судьба возлюбленной и раны

Давным-давно утраченной любви.

Безжалостно гонимый целым миром,

Я позабыл, чем некогда я был!

Осталось мне, в поту изнемогая,

Трудиться, помышляя лишь о хлебе.

И так проходит день, и так проходит ночь.

О, не смотри так долго на меня!

Мне нелегко мириться с нищетою,

Но я тружусь… Другие же поют —

Счастливые сердца, не знающие скорби!

Как часто из садов доносятся ко мне

И шум пиров, и радостные клики!

Саят-Нова стихом мне сердце жжет,

О, как бы я хотел подать отсюда голос,

Чтоб он ворвался в этот шумный праздник!

Но я молчу. Не пара я счастливцам,

И горестный я сдерживаю вздох,

И слезы вытираю я украдкой.

Ах, кто услышит голос бедняка!

Так кто же я такой и как зовусь я в мире,

Я, не умеющий припомнить в целой жизни

Ни одного безоблачного дня?

Мучительным трудом мою убили юность,

Лишили в старости любви и утешенья,

Последний луч надежды погасили.

Да будет проклят тот, кто шлет благословенья

Рабочему, не знающему счастья!

Среди людей его за человека

Не признает жестокий этот мир.

Что смотришь на меня, печального, больного?

Да, я состарился, и, кроме вечных мук,

Мне ничего не сохранила память…

Чем наслаждался я? О чем мне сожалеть,

Кончая жизнь? Каким я в мир явился,

Таким и ухожу, забытый, как всегда.

И непонятно мне мое существованье

Под страшными ударами судьбы.

Кого хвалить, кого бранить — не знаю,

Но что ни день, то новые мученья, —

Уж не украл ли я осла чужого?

Зачем же ты дивишься на меня,

Как будто я не создан человеком?

Да, это верно, что на мне лохмотья.

Но разве глух я к голосу добра?

Когда со мною говорит священник,

Я слушаю его с таким вниманьем…

Его слова порою мне неясны,

Но как легко на сердце мне от них!

Есть сила чудная в святых его молитвах,

И, озаренная небесной благодатью,

Моя душа превозмогает бурю

Ужасных помыслов, и сладостный покой

Нисходит на измученное сердце.

И вспоминаю юность я свою,

И голос матери мне слышится, и ласку

Давно забытую я чувствую опять,

И, как живая, мать перед глазами!

И больше не хочу я проклинать

Мое рожденье и судьбу мою, и даже

Тяжелый труд не тяготит меня,

И засыпаю ночью я спокойно,

И, кажется, над хижиной моей

Незримо реют ангельские крылья…

Сын роскоши, питомец неги праздной!

Всё в этом мире отдано тебе:

Цветы долин, блистательное солнце,

Весна с ее живым благоуханьем —

Всё в этом мире только для тебя!

Прекрасные тебе сияют очи,

К тебе свой стан красавица склоняет,

В морях необозримых корабли

Везут тебе сокровища искусства,

И я — рабочий — силою своей,

Трудом своим безропотным и потом —

Тебе, тебе обязан я служить!

Когда я утром с улицы соседней

Сметаю мусор, чтобы эта грязь

Твое не раздражала обонянье, —

Издалека слежу я за тобой,

Почтительно и долго выжидая

Твоей подачки гнусной… Ты — мой царь!

Ты — обладатель мира! Пес смердящий

Я пред тобой, не боле. А за что?

Уж не украл ли я осла чужого?

Что говорить! Ужель не понял ты,

Каких трудов кусок мне стоит хлеба,

Как сушит бедность сердце бедняка,

Как затемняет разум, как жестоко

Бросает в мрак сияние души?

Довольно слов. Иди своей дорогой,

Мурлыча под нос песенку свою.

Настанет время — горестную ношу

Сложу и я, сложу у тех ворот,

Где мы с тобой как равные предстанем,

Где вечный ожидает нас покой.

Знать, с неба явилась ты к людям, надежда,

Когда, проклиная земные оковы,

И первый мудрец, и последний невежда

Равно пред тобою склониться готовы.

Ты в сердце гонимых горишь, как лампада,

Душа горемыки тобою согрета.

Что жизнь без надежды? Подобие ада!

Селение скорби, лишенное света!

В темнице невольнику некуда деться,

Быть может, он с жизнью простится сегодня.

Но в яростной бездне преступного сердца

Пылает надежда, как милость господня.

И даже у самого края могилы,

На страшном пороге всеобщего тленья

Одна ты даешь обреченному силы,

Чтоб мог он последние встретить мгновенья.

И, в черную яму его опуская,

Одна ты ласкаешь его, как царица,

Чтоб смутному очерку дальнего рая

Душа, улетая, могла подивиться.