– До поздней ночи обсуждали, как все делать, все просмотрели, кухни проверили и протопили. Проинструктировал поваров, где воду брать и когда закладывать продукты…

– Я спрашиваю: при закладке продуктов присутствовал?

– Нет. Очень поздно было.

– Вот и будешь отвечать в первую очередь. Не дай бог, если будет хоть одно отравление. Первый пойдешь под трибунал.

– Не повар я. Не я кашу готовил и не должен себя привязывать на все время к кухне.

– Молчать! Оправдания мне не нужны. Я приказал заниматься тебе питанием, доктор, тебе! И с тебя спрашивать буду. Комиссар! Собери всех людей, кто уже кушал кашу, в одно место и наблюдайте за ними, а ты, доктор, пойдем со мной.

И командир быстрой походкой пошел к своей машине с будкой, в которой размещался. Что-то меня осенило, и я подошел ко второй кухне, открыл крышку котла, где заварили чай, и черпаком провел по дну и стенке котла. Так же набралась в черпак густая черная масса. Побежал в машину к командиру с черпаком. Он звонил в штаб бригады и докладывал о чрезвычайном происшествии в роте и просил для расследования направить представителя особого отдела.

Я попытался ему доложить свои соображения, но он и слова сказать не дал. Замахал рукой, а когда положил трубку – разошелся. Из его уст посыпался поток брани вперемешку с матерщиной. Впервые в жизни получил разнос в самых хлестких выражениях. Он сказал, что кто-то пытался вывести людей из строя, чтоб сорвать отправку их на фронт, и я помог этому отсутствием бдительности. И не миновать мне трибунала, поскольку я должен четко выполнять его приказания, а не пускать дело на самотек. Не должен отходить от кухни, пока вновь испеченные неопытные повара чему-нибудь научатся. Оказывается, я маменькин сынок, которому нельзя доверять, что при первой возможности он избавится от меня и все в таком духе. Я стоял навытяжку и слушал. Забыл, что у меня в руках черпак со злополучной смазкой. Когда он уже, как мне показалось, выговорился, я вставил несколько слов.

– Зачем вы кричите и так оскорбляете меня?

– Молчать, сосунок! Еще поучать меня вздумал, – перебил он меня, – людей травишь, а мне молчать.

– Прошу не оскорблять меня.

– Травишь людей, а мне любоваться тобой!

– Никто не отравлен, котлы были покрыты антикоррозийной заводской смазкой, и повара не сняли ее с поверхности котлов, – удалось вымолвить мне. – В котле, где чай, тоже такая смазка. – И я протянул ему черпак.

– Вот видишь! Кто должен проверять котлы? Кто должен был контролировать все, что касается питания? Кто, я спрашиваю!? Кому я приказал отвечать за приготовление пищи? Отвечай! Не мне же всем заниматься.

Наступило какое-то безразличие ко всему, что он говорил, я даже перестал различать смысл слов… Понял, что мне надо уходить, открыл двери и стал выходить из машины.

– Стой!– услышал опять его голос. – Передай старшине, чтобы выдал личному составу сухой паек на завтрак: хлеб и консервы, а я с тебя удержу его стоимость. Теперь иди!

Я вышел. Зачем он так оскорблял меня, и как дальше быть? Наказал бы, если виноват, но выслушать поток такой матерщины? Как же будем дальше вместе служить? Едем же на фронт, и как так можно? Мне надо уйти из роты. Как быть дальше? Я, возможно, что-то упустил, но не за повара должен работать. У меня же масса других дел, а на фронте будет еще больше. А повара никудышные и не то еще могут отколоть, а спрос будет с меня. Кому их учить? Меня в училище учили контролю за питанием, нормам, подсчету калорийности пищи, санитарно-гигиеническим правилам и кулинарной обработке продуктов, сохранению витаминов в пище, но не как готовить ее. С такими мыслями я шел от командира после чудовищного разноса и не знал, как мне быть дальше. Ко мне подошел комиссар, несколько успокоил, посочувствовал, сказал, что командир резок, горяч и быстро отходит, чтобы я не копил зла на него и занимался своим делом, что завтрак сорвали, а могло быть еще хуже, если бы отравились люди. Хорошо еще, что все так обошлось. Этот случай послужит хорошим уроком на будущее для меня и для горе-кашеваров.

В течение дня прибывало пополнение: красноармейцы, в основном водители, младшие командиры. Получали и осваивали военную технику – специальные машины с большими будками вместо кузова. Их называли летучками – мастерские на колесах. Получали тракторы, тягачи, колесные грузовые машины ЗИС-5, ГАЗ-51 и иностранные: студебекеры, форды, мотоциклы с коляской марки «Харлей». Удивлял вид наших транспортных машин, особенно ГАЗ-51. Странно выглядела кабина машины. Остов ее был из дерева. Спереди – плоское стекло в деревянной раме. Крыша брезентовая. Сбоку в дверях, в нижней части тоже натянут брезент, а в верхней стекол не было – гулял ветер. Для лета кабина терпима. А как же зимой?

– Экономия металла, стекла. Понимать надо, братцы!

– А как в дождь или когда ударят холода? – раздавались голоса.

В батальоны прибывали экипажи с танками Т-34 и Т-70. О первых машинах слышали как о самых лучших наших танках. И не только наших. Ходили смотреть их. Экипажи держались именинниками. Получили снаряжение и принадлежности, которые и распределяли по штатному расписанию. Пока занимались техникой, осваивали ее, проверяли исправность, доукомплектовывали. Большинство людей роты уже работали в других подразделениях – ремонтировали машины, танки. Бегали, суетились, ругались.

Многие водители возмущались и не хотели брать недоукомплектованные машины, но деваться было некуда. Стали пропадать ключи, заводные ручки, запаски – резина с дисками. Тащили друг у друга.

Я получил медицинское имущество: комплект «ПФ» (полевой фельдшерский) – набор медикаментов и инструментов, санитарную сумку, носилки, комплект перевязочного материала и шин. Обратился к командиру:

– Куда погрузить медицинское имущество? Определите мне место, транспорт.

– У меня без нянек. Сам выбери машину, где свободнее, и с другим имуществом положи свое. На этой же машине и будешь ездить. Специальная машина или личная для доктора не предусмотрена. Кстати, – продолжал он, – почему избегаешь меня, не здороваешься?

Я пожал плечами, ничего не ответил.

– Не женихаться собрались мы. Воевать предстоит, так что не строй из себя кисейную барышню. Я, как командир, должен добиваться порядка во всем и средств не выбираю. Привыкай и делай свое дело как можно лучше, – покровительственно добавил он.

Нужно было где-то определяться с имуществом. Обратился к командиру транспортного взвода Манько, и он определил мне бортовую машину ГАЗ-АА, в кузов которой я сложил медицинское имущество и держался этого водителя. Санитарную сумку с самыми необходимыми медикаментами и перевязочным материалом носил с собой.

Настал день смотра бригады представителями бронетанковых и механизированных войск наркомата обороны. Утром на построении Михайловский объявил, что после обеда будет смотр личного состава и техники и вручение Красного знамени. Приказал всем командирам тщательно подготовиться к этому событию. Формирование бригады еще не завершилось, не все штатные должности были заполнены людьми, да еще и не вся техника получена. Только прибыл почти полностью укомплектованный мотострелковый пулеметный батальон под номером 194. Танковые батальоны под номерами 655 и 656, которых называли соответственно 1-й и 2-й, все еще доукомплектовывались, приводили в порядок технику. Наконец стало известно, когда и куда мы поедем, на какой фронт.

После обеда вытянули в один ряд весь транспорт, полностью загруженный имуществом роты так, как предстояло следовать в пути. Затем построили личный состав роты. Никто толком не знал, где и как должно носиться снаряжение. Перевешивали его с одного плеча на другое, потом выяснялось, что первоначально было правильно, и опять перевешивали. Приказали выложить содержимое каждого вещмешка. Разрешили оставить самое необходимое, остальное выкинуть. Но все казалось самым необходимым, много чего прятали по карманам, за пазухой. Трудно было расставаться с привычными предметами, возможно и не нужными, но связывавшими с прошлым.